Кристоф очень веселился. Потом, правда, когда я начала огорченно плакать, он пытался меня успокоить, ведь по сути был очень добрым мальчиком. Гладил по голове и говорил, что когда я и Джейс вырастем, то обязательно поженимся, а он будет шафером на нашей свадьбе. И подарил мне вкусную большую конфету.

Джейсон пытался с ним подраться за то, что он подшутил над нами, но родители не дали.

Шло время, и когда мне исполнилось двенадцать лет, а Джейсу — четырнадцать, мы придумали новый свадебный обряд, который сможет нас навсегда связать. Вернее, придумала его я, а Джейс просто согласился в нем участвовать.

Я вычитала в книжках из папиной библиотеки, как люди и маги приносили клятвы Пресветлой Богине, если что-то хотели попросить у нее, и видоизменила их под наш случай.

Мы уже понимали, что это не настоящий брачный обряд, но для нас он был самый-пресамый настоящий. Мы снова уговорили Кристофа помочь. Он согласился, хотя в то время готовился к поступлению в Академию магии в нашей столице, и ему было не до наших обрядов. Но ему проще было согласиться, ведь так просто мы бы не отстали от него.

В выбранный день, втайне от родителей, слуг и гувернанток, в полнолуние мы пришли на Ледяное озеро, у которого должны были исполнить все этапы обряда, в результате которого станем мужем и женой перед лицом Многоликой Пресветлой Богини Матери.

Мы искупались в лунной дорожке в ледяной воде, очистившись от всех наших прошлых грехов. Потом вышли, вытерлись новыми белыми полотенцами, переоделись в сухую одежду, развели костер, встали перед ним на колени, и Кристоф острым кинжалом сделал крест-накрест порезы на наших запястьях. Прислонили одно запястье к другому, смешивая нашу кровь. Сказали друг другу и Богине клятвы.

— Я, Джейсон Тубертон, клянусь перед Многоликой Пресветлой Богиней Матерью, что всегда буду любить и беречь тебя, Лорианна Стенфилд, обещаю быть верным и преданным мужем до последнего вздоха. Пресветлая Богиня Мать, прошу тебя, благослови наш союз, отныне и навеки я твой вечный слуга, мои свидетели этому вода, в которой я очистился, земля, на которой стою на коленях перед тобой, огонь, на который капает наша смешанная кровь, и воздух, которым ты позволяешь нам дышать.

Я повторила за Джейсоном аналогичную клятву.

— Я, Кристоф Тубертон, подтверждаю, что эти двое без принуждения, по доброй воле, вступают в союз и полностью осознают последствия этого брачного обряда.

Потом Кристоф перевязал наши руки между собой красной лентой, завязал ее четырьмя узелками, которые символизировали воду, землю, огонь и воздух. На ленту он покапал своей кровью из предварительно порезанного пальца, тем самым ещё раз подтверждая, как свидетель, наш союз.

После всего, мы остались на ночь в шалаше у озера, который предусмотрительно соорудили до обряда. Кристоф же, взяв с нас обещание не делать глупостей, ушел с чувством выполненного долга готовиться дальше к экзаменам.

Утром, когда Кристоф пришел нас проведать, то не смог нас разбудить. Бледные, без сознания, мы лежали… в огромной луже крови.

Перепуганный Кристоф побежал за родителями.

Тогда нас обоих еле успели спасти, потому что надрезы на запястьях получились слишком глубокие, и кровь не останавливалась всю ночь. Несколько дней мы провалялись в постели от слабости и потери крови. Кристофу же тогда сильно досталось от всех родителей. Но, похоже, что Кристоф и так винил себя больше всех.

Потом он признался, что очень перепугался. Но не из-за наказания, а из-за того, что мы действительно несколько дней находились между жизнью и смертью.

Когда я пришла в себя, и бледная и ослабленная лежала в кровати, Кристоф пришел ко мне с бледной и недовольной мамой.

— Хочет непременно убедиться, что ты пришла в себя, — с неприязнью произнесла она тогда.

Я вспомнила его осунувшееся и посеревшее лицо, виноватые, темные, запавшие от горя глаза. Бедный Кристоф. Это мы его уговорили на тот театр абсурда, а он будет винить себя всю жизнь.

Когда мы выздоровели, мне и Джейсу запретили общаться, три месяца мы не виделись. Это были самые ужасные и тоскливые три месяца в нашей жизни.

Потом родители с нами серьезно поговорили и попросили больше не совершать подобных глупостей, подождать хотя бы моего шестнадцатилетия, после чего они сыграют нам настоящую помолвку. А поженимся мы через два года после нее, в храме Зардана, как положено, со всеми клятвами, обрядами и великолепным праздником.

Именно поэтому, когда мне исполнилось шестнадцать лет, а Джейсу было уже восемнадцать, наши родители и собрались заключить помолвку.

Глава 9.

Настоящее время.

После ухода военного министра Марилии я очнулась только через несколько часов. Слова атера Турновича о том, что оба брата Тубертона мертвы, сильно потрясли меня.

Сердце билось гулко и беспокойно, словно молот, сотрясая мою впалую грудную клетку. Мысли испуганно метались.

Я не хотела в это верить. Я не могла в это верить.

И я не верила.

Мне хотелось выть и бесноваться от услышанного. И стало безумно раздражать то, что я обездвижена. Хотелось расшвырять все вещи в этой ненавистной палате, найти атера Турновича и выцарапать ему глаза за жестокие и равнодушные слова. Он так спокойно сообщил, что оба брата, которые так близки мне, мертвы.

Нет, не верю, этого не может быть!

Сестра Таисия, испугавшись моего состояния, стала усиленно поить меня успокаивающими и снотворными лекарствами. Поэтому, когда я приходила в себя, то была вялая и слабая, никак не могла сосредоточиться на том, чтобы вспомнить, что же случилось с братьями Тубертон, один из которых стал моим мужем.

Только на следующий день я немного успокоилась. Сестра Таисия, наблюдая, как я вздыхаю и волнуюсь, не выдержала и, поминутно оборачиваясь на дверь палаты, будто боясь, что кто-то сейчас войдет, подошла, села рядом и, низко наклонившись, сообщила, что вчера из-за меня военный министр Марилии и его племянник поругались прямо в коридоре госпиталя. Это было совершенно неслыханно.

Когда атер Кирстан увидел в открытую дверь, что я лежу в кровати белее полотна и без сознания, он чуть ли ни с кулаками накинулся на военного министра, жутко возмущаясь. Охранники министра встали между ними, не давая атеру Стефановичу приблизиться близко к военному министру Марилии. Последний же язвительно заметил племяннику, что тот больше печется о судьбе военной преступницы, а не о судьбе империи.

Более того, военный министр гневно и сквозь зубы выдал атеру Кирстану, что он специально сообщил пленной о смерти братьев Тубертон, чтобы шокировать ее и тем самым оживить память, которая слишком долго раскачивается. И, по его словам, цель была достигнута.

— Вы же понимаете, лера Тубертон, — тихо поведала сестра Таисия, — в своих отчетах я обязана писать о том, что вы начали вспоминать прошлое, но пока я ничего не написала. Видимо охранники у палаты не только охраняют вас, но и за всеми шпионят. Поэтому атер Турнович узнал, что к вам стала возвращаться память.

Всегда спокойная, сестра Таисия теперь в отчаянии заламывала руки, взволнованно теребила косынку и нервно кусала губы.

— Я так волнуюсь за вас, — совершенно убитым голосом прошептала она.

— Что теперь будет с вами, сестра? — в свою очередь, обеспокоенно прошептала я. — Я очень не хочу, чтобы из-за меня пострадали вы.

— На первый раз меня простили, — натянуто улыбнулась сестра Таисия. — Все же я не военнообязанная, а сестра милосердия из Ордена Трилистника. Но пока у вас не было нужных им воспоминаний, и атер Турнович в этом лично вчера убедился. До этого он подозревал, что вы уже вспомнили то, что ему нужно, но мы скрываем данное обстоятельство. Однако теперь я вынуждена буду докладывать обо всем — он пригрозил тюрьмой как предательнице империи.