Вода переливалась через край, она закрыла кран. Потом взяла банку, но так и стояла у колумбария и недоуменно смотрела на него. Неужели кто-то может захотеть, чтобы его захоронили в таком месте? Фасад колумбария был облицован грубым камнем, а одна стена была почти полностью стеклянной — при желании посетители могли заглянуть внутрь. Однажды она толкнула дверь, но та оказалась запертой. Она решила, что либо у родственников есть ключи, либо им отпирает смотритель. Хоумер был захоронен в наружной стене колумбария. Подумав о Хоумере, она порадовалась, что ее муж не стал горсткой праха в этой стене. Слава богу, хоть за это спасибо.
Вернувшись к могиле, она вылила воду в вазу с цветами и стала разглядывать бронзовую табличку — там оставалось достаточно места для ее имени, дат рождения и смерти.
В памяти всплыл день, когда они с мужем разругались из-за того, где покупать участки для захоронения. Муж сказал, что ему не улыбается, чтоб его могила сползла в океан. В городе было два кладбища — это, у главного шоссе, рядом с начальной школой, и второе, расположенное на обрывистом океанском берегу. У океана ему не нравится. Он повторил это несколько раз. Потом пошел и купил два участка около колумбария на кладбище напротив школы. Она восприняла новость молча. Тогда он показал ей бумаги и карту кладбища, на которой их могилы были отмечены крестиками. Но чем больше она об этом думала, тем сильнее ей хотелось купить себе место на кладбище у океана. В конце концов она поехала туда и заплатила за участок.
Мужу говорить о своей покупке она не собиралась, но однажды вечером, во время жестокой ссоры, все-таки выдала свой секрет. У нее два места захоронения, сказала она: одно вместе с ним и еще одно — отдельно. И когда время придет, она еще подумает. «Можешь вышвырнуть свои старые кости в океан, мне плевать», — ответил он.
Больше они об этом не говорили. До самой своей смерти муж не знал, где похоронят его жену. Вот что она натворила! Она ему отказала даже в самом малом утешении. Ей вдруг подумалось, что, расскажи ей кто-нибудь о женщине, которая так обошлась с умирающим мужем, она бы со стыда сгорела за нее. Но этой женщиной оказалась она сама, это она бросила его одного на последнем пути к могиле. Эта мысль была ей настолько мучительна, что тело ее напряглось, как от удара.
Но тогда мысль о второй могиле согревала ее, хотя она так и не могла решить, какой же из них в конце концов воспользуется. Она все тянула с решением, что, как она теперь ясно видела, просто-напросто убивало человека, с которым она прожила бок о бок всю жизнь. Даже возле могилы мужа она продолжала думать (вот как сейчас!) о кладбище на берегу океана и представляла, как она смотрела бы на лодки рыбаков или слушала крики чаек, летающих над обрывом. Вдалеке вдруг появится танкер или сухогруз и медленно заскользит по горизонту. Она любила наблюдать, как корабли неторопливо скрываются из виду.
Она потрясла банку, убедилась, что в ней еще осталось немного воды, поднесла ее к губам, сделала большой глоток и вновь подумала об океане. Тот вид ей нравился еще и потому, что, как ей казалось, посетитель кладбища, любого кладбища, должен иметь возможность хотя бы на минуту-другую отрешиться от мертвых и вглядеться во что-то величественное. Что-то непостижимое для человеческого разума. Океан мучительно притягивал ее, хотя, глядя на него, она иногда испытывала недоброе предчувствие собственной смерти. Она представляла себе, как дети, которые только что бегали среди могил, вдруг замирают у края обрыва и любуются плещущимися внизу волнами. Ходить на океанское кладбище она не перестала и после того, как тайна ее открылась. Когда муж спрашивал: «Ты была там?» — она понимала, о чем идет речь. «Да, была», — отвечала она. На этом все и кончалось. Ей казалось, что она понимает прелюбодеев и тот разлад в душе, с которым они возвращаются домой после измены. И тем не менее ничего не меняла. Потом он умер, и вместе с ним умерла и часть удовольствия от посещения второй могилы.
Постепенно миссис Херберт привыкла к одиночеству, и теперь случалось, что проходило несколько недель, прежде чем она со страхом спохватывалась, что уже давно не была ни на одном из кладбищ. То, что у нее две могилы, теперь ее озадачивало. Тень от деревьев доползла до её ног. Она отметила, что и здание начальной школы уже полностью скрылось в тени. Взяв садовые ножницы и ведерки, в которых возила цветы, она пошла к машине. По дороге обернулась и мельком взглянула на оставленные цветы, Ей почудилось, что они обвиняют ее в фальши и бездушии. Она, конечно, убрала могилу, но утешения при этом не почувствовала. Да и откуда взяться утешению, думала она, если она просто исполняет свой долг перед покойным мужем; точно так же она исполняла его и когда он был жив. От этих размышлений она быстрей пошла прочь. Подойдя к машине, села за руль. Какое-то время недоуменно вспоминала, куда же ей теперь ехать.
Прошел месяц. Маргаритки и гвоздики уже цвели вовсю, а миссис Херберт все не ехала на могилу мужа. И вот как-то ранним воскресным утром она наконец снова отправилась туда. Ей казалось, что в столь ранний час на кладбище никого не будет, но не успела она заглушить мотор, как к колумбарию подкатил красный автомобильчик. Дверца машины открылась — миссис Херберт ничуть не удивилась, узнав молодую женщину, с которой познакомилась в канун Дня памяти. Ей было приятно, что, проходя мимо, та махнула ей рукой.
Молодая женщина встала у могилы, задумчиво склонив голову. В этот раз на ней было красное полупальто и платье — наверное, в церковь собралась. Миссис Херберт одобряла это — и то, что женщина приоделась, и то, что она, скорее всего, пойдет в церковь. Все это лишь прибавляло значительности ее приезду на кладбище. Но что поразило миссис Херберт больше всего — так это чудесное совпадение. Она уже второй раз встречает эту женщину на кладбище. За этим что-то кроется, вот только что?
Миссис Херберт выбросила сухие цветы и вылила протухшую воду. Вода пахла так, словно обладала телом, которое может гнить и разлагаться. Она вспомнила, как когда-то — они были совсем молодые — вместе с Хоумером и мужем она отправилась на танцы в соседний округ. В радиаторе выкипела вода, и они пошли на какую-то ферму. Фермер дал им большой стеклянный кувшин с водой. «Для машины сойдет, а вот вам пить не советую», — сказал он. Но день был жаркий, и, наполнив радиатор, они по очереди приложились к кувшину. Вкус у воды был такой, словно там лягушка сдохла. «Спаси и помилуй нас, господи, от такой воды! Виски, видимо, для того и изобрели, чтобы запивать такую воду», — сказал Хоумер. Ее муж согласился, что вода тухлая, но все же выпил еще немного.
Миссис Херберт выпрямилась и посмотрела на женщину. Та стояла у могилы, глубоко о чем-то задумавшись. Миссис Херберт отметила про себя, что и на этот раз женщина не захватила с собой цветов.
— Хотите я дам вам немного цветов для вашей могилы? — спросила миссис Херберт.
Женщина несколько опешила, будто ей и в голову никогда еще не приходило украшать могилу цветами. Подумала немного. Потом улыбнулась и кивнула. Миссис Херберт принялась разбирать свои цветы, составляя скромный букет. Потом, осторожно переступая через могилы, направилась к женщине. Женщина взяла цветы и прижала их к лицу, вдыхая аромат так, словно уже очень давно не видела цветов.
— Люблю гвоздики, — сказала она. Потом, прежде чем миссис Херберт успела вмешаться, начала пальцами копать ямку в изголовье отцовой могилы.
— Подождите! Минутку! — воскликнула миссис Херберт. — Я сейчас поищу чего-нибудь. — В багажнике машины нашлась банка. Она возвратилась с ней к женщине, а потом они вместе пошли к колумбарию за водой. Колонка находилась у того угла колумбария, где покоился прах Хоумера, и миссис Херберт вспомнила, что рассказала девушке о его смерти.
— Вон место Хоумера, — сказала миссис Херберт, указывая на стену колумбария. У каждой мраморной ниши висело четыре дощечки с именами, и над каждой дощечкой была прикреплена маленькая гофрированная вазочка. В большинстве вазочек стояли выцветшие пластмассовые цветы, а около Хоумера было пусто. Молодая женщина прикрыла на миг свои черные глаза, затем подняла цветы вместе с банкой и отлила немного воды в вазочку Хоумера. Взяла две гвоздики и поставила их в вазочку. Молодец, подумала миссис Херберт, и у нее возникло чувство, будто она сама это сделала.
