Шальная мысль: прикоснуться к мягкой ткани ее платья, чтобы ощутить тугость живота. Толчки уже чувствуются?

Что я вообще знаю о беременных женщинах? Кроме того, что они могу захотеть клубнику в феврале или селедку с арбузом среди ночи?

— Давай сюда нож, ты терзаешь помидор, — Ева протягивает ладонь, но я избегаю прикосновений. Кладу нож на доску, отхожу от нее, позволяя полностью завладеть положением.

Вика не готовила. Ну то есть, она могла красиво сервировать стол к завтраку, что-то нарезать, но особого энтУЗИазма готовка и уборка у нее не вызывала. Ее стихия — работа и секс, возможно, поэтому я не видел с ней ничего серьезного дальше.

Она была идеальной партией на здесь и сейчас, но, как правило, на таких женщинах не женятся.

Сажусь на барный стул, и теперь уже я наблюдаю за Евой, а не она за мной. Вижу, как ловко она управляется ножом, отправляя в салатницу овощи, тонкие пальцы быстро двигаются, лицо расслаблено и безмятежно.

Она и так выглядит младше своих лет, а сейчас и вовсе кажется совсем юной и хрупкой. Даже не смотря на живот.

— Ты ешь с маслом, — не спрашивает, утверждает. Неужели, помнит даже это?

Мы садимся за стол, друг напротив друга, и в полном молчании едим салат. Только позвякивают приборы о тарелки.

— Спасибо, очень вкусно, — говорю я, хотя и вкуса еды-то не ощутил.

— Пожалуйста. Оставь тарелки, я помою.

— Не надо, — качаю головой, — я и сам могу. Ты устала, наверное.

— Егор, — на ее лице взрослая, усталая улыбка, — может, ты забыл, но я работаю посудомойщицей. Работала до сегодняшнего дня.

— Почему — работала?

Вспоминаю, что ее подруга говорила что-то об увольнении, но в тот момент мне было настолько плевать на все слова, что я пропустил их мимо ушей. Было важно только понять, где сейчас Ева, все остальное — второстепенно.

— Когда эти люди пришли за мной на работу, начальница приказала уволить меня, — Ева трет задумчиво бровь, — я не знаю, как они нашли меня там? Я никому не рассказывала почти.

Неясная догадка только успевает зацепить мое сознание, как я выпаливаю:

— Телефон, Ева. Они могли отследить тебя по нему.

И мы замолкаем, оба думая об одном и том же. Что в таком случае ее местопребывание скоро снова перестанет быть для них секретом.

Я на свой старый мобильный телефон смотрю как на ядовитого паука — мерзко.

У меня и мыслей не было, что за мной могут следить при помощи него. Я ведь не шпион и не президент страны, у меня на руках нет миллионов, флешки с компроматом или бриллианта размером с кулак — за что еще людей в кино разыскивают преступники?

Я сегодня всю голову сломала, пытаясь понять, как нашли меня на работе бандиты. А все оказалось так просто — или не просто, достаточно только знать мой номер телефона и вот уже телефон, призванный облегчить жизнь, работает против тебя.

Любой нехороший человек может вычислить твое местоположение, а ты даже знать об этом не будешь.

Передергиваю плечами, стоит представить, что они и сейчас могут знать, где я нахожусь теперь. Всего пару минут квартира Егора казалась самым безопасным местом на земле, а сейчас — я не знаю.

Мой мобильный в руках Баринова, и смотрится телефон совсем убого: кнопочный, потертый, со сколами по краю корпуса. Егор крутит его и хмурится, но явно не из-за того, что привык пользоваться только последними айфонами.

— Давно зарядка села? — спрашивает, наконец.

— Не помню. Я ее с собой даже не взяла. Все дома осталось. Думаешь, туда небезопасно идти?

— Там ключи поменяли, на входной двери, — медленно произносит Егор и телефон мой в сторону откладывает. Я замираю, пытаясь осознать его слова. То есть как это — поменяли? Там же все наши с тетей вещи! А если она вернется, то как домой попадет? А куда ей идти?

Там вся жизнь наша, накопления мои, на роды — пусть для кого-то мало совсем, сорок тысяч, но я откладывала их по копейкам, экономя на себе во всем, что только можно, а теперь этим владеет другой человек?

Я не выдерживаю. Совершенно по-детски реву, взахлеб, закрывая лицо руками, Егор говорит что-то, а я его не слышу. Слезы крупным горохом текут, но плачу я вовсе не из-за денег, хотя за них обидно тоже. Накопилось просто, все вместе.

Эти ключи стали последней каплей.

Я ощущаю, как горячие руки Егора накрывают мои плечи, снова, как пару часов назад. Он неловко прижимает меня к себе, осторожно, ведь между нами живот, в котором наше с ним общее дитя.

А я цепляясь за локти Егора, по-дурацки как-то, и глаз открыть не могу, рыдая. Меня трясет.

— Тише, тише, Ева, — его спокойный голос звучит над самым ухом, — мы во всем разберемся. Тетю твою найдем.

Он гладит меня по волосам, по спине, и мне так хочется верить его словам, а еще больше — верить его жестам. Прикосновения обжигают, пробуждают то, о чем я с беременностью и думать перестала. Я вновь ощущаю себя… женщиной.

Во мне отзывается что-то в ответ на его успокаивающие ласки, и внезапно хочется большего. Я поднимаю голову, продолжая всхлипывать, и вижу перед собой лицо Егора, близко-близко. Его темные глаза в обрамлении густых, коротких ресниц.

Он тоже со слов сбивается, смотрит на меня молча, только руки продолжают скользить по моим рукам, но уже гораздо медленнее.

Я не знаю, кто из нас первый тянется к губам другого, а может, это происходит одновременно, только когда его губы накрывают мои, все остальное перестает иметь значение.

От его поцелуя мурашки бегут вдоль позвоночника, и на вкус он — соленый от моих слез, и совершенно головокружительный. Баринов зарывает пальцы в мои волосы, притягивая ближе, и я послушно встаю на цыпочки.

Как же я скучала по нему, боже, я только сейчас до конца это понимаю.

— Егор, — шепчу, чтобы перевести дыхание, а потом случается это.

Телефонный звонок.

Он прорезает действительность громкой мелодией и нас отшвыривает друг от друга по разные стороны одна только надпись на экране — Денис.

— Извини, — Егор хватает телефон и выходит из кухни, а я остаюсь одна, с сумбуром в голове, с горящими от поцелуя губами.

Я слышу его голос, строгие, даже злые, интонации, и понимаю, что все очарование момента пропало и между нами ничего не изменится.

Ухожу в ванную, чтобы умыть лицо, и сквозь шум воды слышу, как хлопает входная дверь.

Баринов, по обыкновению, от меня сбегает.

Хоть что-то в этой жизни остается постоянным.

Я не знаю, чем занять себя в его отсутствие.

Умываюсь долго. От холодной воды проясняется немного в мыслях, но сердце все еще трепыхается беспокойно, а губы горят от поцелуя.

Всего несколько минут назад я была такая смелая в руках Егора, а сейчас корю себя за бездумное поведение. Разглядываю собственное отражение — глаза заплаканные и блестят лихорадочно, а рот кажется таким ярким, что сразу выделяется цветным пятном на бледном лице.

Что он обо мне подумал?

Не знаю и думать на эту тему боюсь.

То, как поспешно Баринов ретировался, о многом говорит. Например, о том, что в его жизни и без меня все просто отлично.

Возможно, ему просто трудно говорить об этом в лицо беременной женщине. Для многих мужчин мы как бомба замедленного действия, не знаешь, когда рванет и каждое слово может быть последним.

В прошлый раз он отлично откупился от меня, справившись без лишних слов.

Выхожу из ванны, заглядываю на кухню. Стол пуст, мой мобильный телефон он забрал с собой. С одной стороны это радует: если мой адрес им еще не известен, то теперь я тут в безопасности.

А с другой — я осталась совсем без связи. Когда тетя найдется (я даже не хочу говорить «если», только «когда»), то я не смогу ответить на звонок. А если у полиции появятся новые зацепки, как мне о них узнать?

Наверное, нужно будет позвонить и сказать им хотя бы номер телефона Егора? Но даже это я сделать не смогу, в квартире нет домашнего, да и без разрешения Баринова лучше ничего не предпринимать.