У меня в каюте тихо, спокойно и как-то буднично.
После всех происшествий сегодняшнего дня это — как будто в жаркий день нырнуть в прохладную воду. Оказывается, краем сознания я все время ожидал, что теперь у меня в комнате воцарился бардак, открылся портал в параллельную вселенную или просто украли всю мебель, оставив один гамак.
Белкин сходу кидается меня встречать: я попросил Вергааса отнести его сюда, пока мы с Миа ходили навещать раненую — уж кого-кого, а кота не хотелось лишний раз подвергать опасности. Ясно, что он выполнил просьбу.
Глажу котика, проверяю миску — полна-полнехонька, похоже, Вергаас насыпал ему корма. Или кто-то из его людей.
Белкин не выглядит расстроенным: встретив меня и отметившись таким образом, он возвращается в свой любимый карман — заниматься своей главной кошачьей обязанностью. То бишь спать, одновременно создавая вокруг себя уютную и умиротворенную атмосферу. Не его вина, что после событий сегодняшнего дня мы не чувствовали особого умиротворения.
— Будешь что-нибудь пить? — спрашиваю я Миа, когда мы входим. — Воду с сахаром?
— У тебя должна быть наливка саалгаш, которую производят преи, — говорит она, не приняв мой шутливый тон.
Моя спутница выглядит серьезной, даже расстроенной чем-то. Это слегка сбивает с толку: она же вроде бы только что недвумысленно намекала мне на…
Или это снова разница культурных кодов, и ее «я не хочу быть одна» означает действительно только это? Ранение близкой подруги — по нашим меркам скорее сестры: у талесианок дружеские узы ценятся куда больше, поскольку родственные весьма эфемерны — настолько выбило ее из колеи, что она теперь не хочет думать о нехорошем?
Ну что ж, решаю я, даже на Земле последнее время принято, что в неясных ситуациях первый шаг должен оставаться за дамой. А уж с инопланетянами и вовсе всякую двусмысленность следует трактовать в наиболее безопасную сторону.
Да и… если уж на то пошло, хотя кровь у меня кипит, и бросает то в жар, то в холод, просто побыть с Миа наедине — куда лучше, чем остаться только со спящим Белкиным.
Потому что меня ведь тоже пытались убить. Строго говоря, именно меня, Бриа просто попала под раздачу.
Или все не так однозначно, и настоящее покушение было именно на нее, а я оказался удобной фигурой, чтобы это замаскировать? Почему-то такую версию никто не озвучил, а следовало бы! Ну что ж, Вергаас и девушки (в смысле, талесианки) не глупее меня, как-нибудь разберутся… хотя надо им подсказать все равно. Но не сейчас.
Сейчас мне не хочется думать об этом. Сейчас, судя по тому, что Миа попросила алкоголь, мы хотим хотя бы на время забыть о произошедшем, сбросить с плеч его груз. Как и в целом груз управления станцией «Узел», я так понимаю.
Подхожу к шкафчику — для мини-бара он все-таки маловат, да и зачем бы мини-бар в месте, куда я прихожу только ночевать?
Салгааш — крепкий алкогольный напиток, больше всего похожий на наш самогон. Это почти чистый этиловый спирт, настоянный на каких-то инопланетных ягодах, которые для людей вообще-то ядовиты. А вот напиток из них получается не ядовитый, а просто очень крепкий. Он слегка пахнет черемухой и сосновыми шишками, а на вкус ощутимо кислит. Мне он нравится больше всего остального, что может предложить межпланетный алкогольный рынок, и Миа об этом знает. Зашла у нас с ней как-то речь.
Наливаю по хорошей такой дозе в два вполне обычных на вид хайбола. Себе разбавляю водой — ну каюсь, не приучен по-мужицки заливать в рот сплошную крепость. Разбавленное легче пьется, а суммарная доза (и следовательно, градус) от этого не меняются. Вопросительно смотрю на Миа, держа бутыль над ее стаканом.
Она понимает этот жест.
— Нет, — говорит она. — Мне неразбавленный.
Она берет его и выпивает одним духом, как нервный полицейский в американском фильме.
А затем подходит ко мне и крепко-крепко меня обнимает. Не целует, нет. Просто обнимается, прижимается всем телом, спрятав лицо у меня на шее. Мы одного роста, даже Миа, пожалуй, чуточку выше
Я теряюсь, да так и остаюсь стоять со стаканом в руке.
— Живой, — бормочет она, и я неожиданно чувствую на шее влагу. — Живой!
Она отстраняется, берет мое лицо в ладони. Глаза у нее блестят.
«Господи, — думаю я, — так она не о Бриа так сильно переживала, и не из-за нее так странно себя ведет! Не только из-за нее!»
До меня все-таки иногда доходит, как до жирафа.
В этот момент мои рассуждения о несходстве женщин и талесианок со свистом вылетают в трубу. Я кладу свои ладони поверх ее, что лежат на моих плечах, тянусь к ней и целую.
По уму, прежде чем заниматься любовью с существом другого биологического вида, следует сесть и обсудить некоторые моменты. Желательно, с пишущими принадлежности в конечностях. Так советует Абдуркан в одной из статей своего блога. Он даже приводит опросник из ста пунктов, который партнерам стоит заполнить перед этим знаменательным событием. Ну или хотя бы проговорить вслух.
Первым пунктом стоит: «Практикует ли ваша раса съедение и/или ритуальное убийство партнера после/во время полового акта?»
Второй вопрос очень похож: «Практикуете ли лично вы съедение и/или ритуальное убийство партнера после/во время полового акта?»
Говорю же, у Абдуркана это больная тема.
Впрочем, идея очень полезная и правильная; по статистике, чуть ли не сорок процентов межвидовых конфликтов вспыхивает вокруг вопросов секса.
(Остальные шестьдесят, в основном, связаны с не достаточно смешным чувством юмора и коммерческими сделками).
В крайнем случае, советует Абдуркан, если вы абсолютно распалены страстью и ваш разум блаженно молчит, хотя бы поинтересуйтесь, с какими целями партнер начинает половой акт и убедитесь, что вы правильно представляете себе его половые органы.
Мы с Миа поступаем абсолютно неправильно: не обговариваем ровным счетом ни хрена.
Собственно, про ее половые органы я вообще ничего не знаю. То есть знаю, что у талесианок их нет; точнее, они могут отрастить себе почти любые — не как шейпшифтеры с супергеройскими способностями, а скорее как… вот именно, растение, способное принять любую форму, если ему правильно сформируют крону.
Я знал, что Миа постаралась стать как можно более «землянкой», по крайней мере, на вид. Но насколько далеко она зашла, понятия не имел. А спрашивать было неловко.
К тому же я даже презервативами не запасся.
Короче, я совершаю все мыслимые и немыслимые ошибки. Не делайте так.
Если все это не заканчивается травмой, ссорой и разбитым сердцем, то заслуга тут никак не моя — а целиком и полностью принадлежит Миа.
И все же не могу так уж сильно ругать себя за пресловутое «блаженное молчание разума».
Мы целуемся — в первый раз как в последний. Миа восклицает что-то невнятное, вроде «Милый мой, хороший… сердцевина моя… как я за тебя испугалась…», а я отвечаю что-то вроде «не бойся, я с тобой, никогда тебя не брошу». Уж не знаю, что я точно говорил — в такие моменты как-то о словах думаешь меньше всего.
Дальше с нашей одеждой происходит что-то непонятное.
Не знаю, как нынче пишут в эротической литературе, а в мои подростковые годы, когда я чем-то таким зачитывалсяя втайне от родителей, писали «наша одежда оказалась на полу».
Впоследствии я понял, что это ложь еще похлеще, чем оргазмы от фрикций у женщин в порно. Одежда — это всегда самая неловкая часть. Хуже всего снимать штаны, открывая «семейники» (или пусть даже «боксеры»!) под ними, и молиться, чтобы ты помнил правильно и надел сегодня чистые и недырявые!
Однако сейчас мы оказываемся без одежды именно так, как в романах, по мановению волшебной палочки. Ну, правда, станционная форма очень легко снимается — она и должна быть такой, мало ли, вдруг прольется кислота или в нее вцепится малолетний прожорливый детеныш соноранцев; эти товарищи в возрасте несколько месяцев крупные, зубастые и совершенно безмозглые! Однако все равно…