- Стажер Бородин, - сказал Быков, складывая газету, - пора спать, стажер.

Юра встал, закрыл книжку и, немного поколебавшись, сунул ее в шкаф. Не буду сегодня читать, подумал он. Надо, наконец, выспаться.

- Спокойной ночи, - сказал он.

- Спокойной ночи, - ответил Быков и развернул очередную газету.

Юрковский, не отрываясь от бумаг, небрежно сделал ручкой. Когда Юра вышел, Юрковский спросил:

- Как ты думаешь, Алексей, что он еще любит?

- Кто?

- Наш кадет. Я знаю, что он любит и умеет вакуумно варить. Я видел на Марсе. А вот что он еще любит?

- Девушек, - сказал Быков.

- Не девушек, а девушку. У него есть фотография девушки.

- Я не знал.

- Можно было догадаться. В двадцать лет, отправляясь в дальний поход, все берут с собой фотографии и потом не знают, что с ними делать. В книгах говорится, что на эти фотографии нужно смотреть украдкой и чтобы при этом глаза были полны слез или уж, во всяком случае, затуманивались. Только на это никогда не хватает времени. Или еще чего-нибудь, более важного. Но вернемся к нашему стажеру.

Быков отложил газету, снял очки и посмотрел на Юрковского.

- Ты уже кончил дела на сегодня? - спросил он.

- Нет, - сказал Юрковский с раздражением. - Не кончил и не желаю о них говорить. От этой идиотской канцелярщины у меня распухла голова. Я желаю рассеяться. Можешь ты ответить на мой вопрос?

- На этот вопрос лучше всего тебе ответит Иван, - сказал Быков. - Он с ним все время возится.

- Но поскольку Ивана здесь нет, я спрашиваю тебя. Кажется, совершенно ясно.

- Не волнуйся так, Володя, печенка заболит. Наш стажер еще просто мальчик. Умелые руки, а любить он ничего особенно не любит, потому что ничего не знает. Алексея Толстого он любит. И Уэллса. А Голсуорси ему скучен, и «Дорога дорог» ему скучна. Еще он любит Жилина и не любит одного бармена в Мирза-Чарле. Мальчишка он еще. Почка.

- В его возрасте, - сказал Юрковский, - я очень любил сочинять стихи. Я мечтал стать писателем. А потом я где-то прочитал, что писатели чем-то похожи на покойников: они любят, когда о них либо говорят хорошо, либо ничего не говорят... Да. К чему я это все?

- Не знаю, - сказал Быков. - По-моему, ты просто отлыниваешь от работы.

- Нет-нет, позволь... Да! Меня интересует внутренний мир нашего стажера.

- Стажер есть стажер, - сказал Быков.

- Стажер стажеру рознь, - возразил Юрковский. - Ты тоже стажер, и я стажер. Мы все стажеры на службе у будущего. Старые стажеры и молодые стажеры. Мы стажируемся всю жизнь, каждый по-своему. А когда мы умираем, потомки оценивают нашу работу и выдают диплом на вечное существование.

- Или не выдают, - задумчиво сказал Быков, глядя в потолок. - Как правило, к сожалению, не выдают.

- Ну что же, это наша вина, а не наша беда. Между прочим, знаешь, кому всегда достается диплом?

- Да?

- Тем, кто воспитывает смену. Таким, как Краюхин.

- Пожалуй, - сказал Быков. - И вот что интересно: эти люди, не в пример многим иным, нимало не заботятся о дипломах.

- И напрасно. Меня вот всегда интересовал вопрос: становимся ли мы лучше от поколения к поколению? Поэтому я и заговорил о кадете. Старики всегда говорят: «Ну и молодежь нынче пошла. Вот мы были!»

- Это говорят очень глупые старики, Владимир. Краюхин так не говорил.

- Краюхин просто не любил теории. Он брал молодых, кидал их в печку и смотрел, что получится. Если не сгорали, он признавал в них равных.

- А если сгорали?

- Как правило, мы не сгорали.

- Ну вот, ты и ответил на свой вопрос, - сказал Быков и снова взялся за газету. - Стажер Бородин сейчас на пути в печку, в печке он, пожалуй, не сгорит, через десять лет ты с ним встретишься, он назовет тебя старой песочницей, и ты, как честный человек, с ним согласишься.

- Позволь, - возразил Юрковский, - но ведь на нас тоже лежит какая-то ответственность. Мальчика нужно чему-то учить!

- Жизнь научит, - коротко сказал Быков из-за газеты.

В кают-компанию вошел Михаил Антонович в пижаме, в шлепанцах на босу ногу, с большим термосом в руке.

- Добрый вечер, мальчики, - сказал он. - Что-то мне захотелось чайку.

- Чаек - это неплохо, - оживился Быков.

- Чаек так чаек, - сказал Юрковский и стал собирать свои бумаги.

Капитан и штурман накрыли на стол, Михаил Антонович разлил варенье в розетки, а Быков налил всем чаю.

- А где Юрик? - спросил Михаил Антонович.

- Спит, - ответил Быков.

- А Ванюша?

- На вахте, - терпеливо ответил Быков.

- Ну и хорошо, - сказал Михаил Антонович. Он отхлебнул чаю, зажмурился и добавил: - Никогда, мальчики, не соглашайтесь писать мемуары. Такое нудное занятие, такое нудное!

- А ты побольше выдумывай, - посоветовал Быков.

- Как это?

- А как в романах. «Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее».

- "Всю", - добавил Юрковский.

Михаил Антонович зарделся.

- Ишь, закраснелся, старый хрыч, - сказал Юрковский. - Было дело, Миша?

Быков захохотал и поперхнулся чаем.

- Фу! - сказал Михаил Антонович. - Фу на вас! - Он подумал и заявил вдруг: - А знаете что, мальчики? Плюну-ка я на эти мемуары. Ну что мне сделают?

- Ты нам вот что объясни, - сказал Быков. - Как повлиять на Юру?

Михаил Антонович испугался.

- А что случилось? Он нашалил что-нибудь?

- Пока нет. Но вот Владимир считает, что на него нужно влиять.

- Мы, по-моему, и так на него влияем. От Ванюши он не отходит, а тебя, Володенька, просто боготворит. Раз двадцать уже рассказывал, как ты за пиявками в пещеру полез.

Быков поднял голову.

- За какими это пиявками? - спросил он.

Михаил Антонович виновато заерзал.

- А, это легенды, - сказал Юрковский, не моргнув глазом. - Это было еще... э-э... давно. Так вот вопрос: как нам влиять на Юру? Мальчику представился единственный в своем роде шанс посмотреть мир лучших людей. С нашей стороны было бы просто... э-э...

- Видишь ли, Володенька, - сказал Михаил Антонович. - Ведь Юра очень славный мальчик. Его очень хорошо воспитали в школе. В нем уже заложен... Как бы это сказать... Фундамент хорошего человека. Ведь пойми, Володенька, Юра уже никогда не спутает хорошее с плохим...

- Настоящего человека, - веско сказал Юрковский, - отличает широкий кругозор.

- Правильно, Володенька, - сказал Михаил Антонович. - Вот и Юрик...

- Настоящего человека формируют только настоящие люди, работники, и только настоящая жизнь, полнокровная и нелегкая.

- Но ведь и наш Юрик...

- Мы должны воспользоваться случаем и показать Юрию настоящих людей в настоящей, нелегкой жизни.

- Правильно, Володенька, и я уверен, что Юрик...

- Извини, Михаил, я еще не кончил. Вот завтра мы пройдем до смешного близко от Эйномии. Вы знаете, что такое Эйномия?

- А как же? - сказал Михаил Антонович. - Астероид, большая полуось - две и шестьдесят четыре астрономических единицы, эксцентриситет...

- Я не об этом, - нетерпеливо сказал Юрковский. - Известно ли вам, что на Эйномии уже три года функционирует единственная в мире физическая станция по исследованию гравитации?

- А как же, - сказал Михаил Антонович. - Ведь там же...

- Люди работают в исключительно сложных условиях, - продолжал Юрковский с воодушевлением. Быков пристально смотрел на него. - Двадцать пять человек, крепкие, как алмазы, умные, смелые, я бы сказал даже - отчаянно смелые! Цвет человечества! Вот прекрасный случай познакомить мальчишку с настоящей жизнью!

Быков молчал. Михаил Антонович сказал озабоченно:

- Очень славная мысль, Володенька, но это...

- И как раз сейчас они собираются проводить интереснейший эксперимент. Они изучают распространение гравитационных волн. Вы знаете, что такое смерть-планета? Скалистый обломок, который в нужный момент целиком превращается в излучение! Чрезвычайно поучительное зрелище!