Вот и кончился снегопад.

Вдали, у «Банко популар», показалась кузина Вьянка, одетая как подросток. Любопытно, кто еще сопровождает его на обратном пути в Чайнатаун?

К тому времени как Тито достиг середины Бродвея, Вьянка пропала из вида. Мужчина добрался до западного тротуара и повернул на юг, к остановке на Сто одиннадцатой улице. Минуя багетную мастерскую, он поймал отражение кузины в глубинах зеркала, в нескольких ярдах за левым плечом. А потом, глядя на поднимающиеся к небу клубы? своего дыхания, спустился в отделанный плиткой подземный окоп с тонкой крышей из железа и асфальта.

Едва он очутился на платформе, как подошел поезд первого маршрута. Можно было усмотреть в этом знамение свыше. Значит, Тито поедет на первом до Канала, а потом будет медленно возвращаться пешком на восток. Мужчина сел на поезд в полной уверенности, что Вьянка и по меньшей мере еще двое других делают то же самое. Согласно протоколу, в подобных случаях требовалось как минимум трое – чтобы вычислить и опознать возможных преследователей.

Вагон был почти безлюден. Вьянка сидела впереди, притворяясь, будто увлечена карманной видеоигрой. Когда позади осталась Шестьдесят шестая улица, из предыдущего вагона зашел Карлито. Его шарф был на один оттенок светлее, чем темно-серое пальто, черные кожаные перчатки создавали впечатление, будто руки вырезаны из дерева, а поверх итальянских туфель из начищенной телячьей кожи красовались черные калоши. Все это придавало Карлито вид не ассимилировавшегося в Америке консерватора-иностранца, отчасти даже с налетом религиозности. Вошедший сел по левую руку от Тито.

– Как Хуана? – спросил он. – Жива-здорова?

– Да, – отвечал Тито. – Вроде бы.

– Ты с ним виделся.

Это был не вопрос.

– Да, – подтвердил Тито.

– И получил инструкции.

– Да.

Карлито опустил ему что-то в карман. А потом пояснил:

– Это от болгарина.

– Заряжен?

– Да. И с новым предохранителем.

Болгарские пистолеты, хотя и были изготовлены с полвека назад, служили по-прежнему великолепно. Разве что велосипедный клапан, установленный в плоском стальном резервуаре, служившем заодно рукояткой, время от времени требовал замены, но в целом подвижных деталей было на удивление мало.

– А чем заряжен?

– Солью, – обронил Карлито.

Такие патроны имели вид дюймовых картонных трубочек со странноватым запахом, запечатанных с обеих сторон желтоватой пергаминовой пленкой. И требовали идеально сухих условий хранения.

– Тебе пора готовиться к отъезду.

– Надолго?

Тито прекрасно знал, что вопросы такого рода не слишком приветствуются, но Алехандро научил его по крайней мере подумать, прежде чем задавать их.

Карлито не отвечал.

Тито хотелось еще спросить, что такого делал его отец для старика перед самой смертью.

– Его не должны схватить, – вдруг произнес Карлито, прикасаясь к узлу на шарфе одеревеневшими пальцами. – Тебя тоже. И только та вещь угодит к ним в руки, но пусть никто не подозревает, что это и был наш умысел.

– Дядя, чем же мы ему так обязаны?

– Он сдержал свое слово. Помог нам сюда попасть.

Карлито поднялся, как только поезд въехал на Пятьдесят девятую улицу. Негнущаяся ладонь в перчатке на миг задержалась на плече Тито.

– Удачи, племянник. – Он повернулся и был таков.

Мужчина посмотрел сквозь поток заходящих пассажиров, надеясь увидеть Вьянку, но кузина тоже пропала.

Он полез в карман куртки и нащупал там уникальный, очень тщательно изготовленный болгарский пистолет. Тот был небрежно завернут в новенький, хрустящий китайский носовой платок.

Если вытащить его из кармана, окружающие подумают: человек решил высморкаться, только и всего. Тито не стал доставать оружие. Он заранее знал, что картонный цилиндр с очень мелко помолотой солью целиком заполнил собой чрезвычайно короткий ствол. С той поры, как болгарские резиновые пыжи заменили на силикон, действующий заряд мог храниться двое суток.

А вот интересно, откуда эта соль? Где производят патроны? В Софии? Может быть, в Москве? В Лондоне, где, по слухам, работал болгарин, пока дед Тито не переправил его на Кубу? Или в Гаване, где он доживал теперь свои дни?

Поезд тронулся с места. Позади осталась площадь Колумба.

Обратно в «Мондриан» журналистку отвезла на большом серебристом «фольксвагене»-седане Памела Мэйнуоринг. Англичанка с белокурой челкой, совершенно закрывающей лоб, в прошлом сотрудничала с «Муравьем» в Лондоне на добровольных началах, потом перешла куда-то еще, но вскоре получила приглашение в Лос-Анджелес, следить за ходом некоей местной операции.

– А вы не видели Хьюберта прежде, – предположила она, направив автомобиль к Сто первой улице.

– Что, так заметно?

– Он сам сказал, собираясь на встречу с вами. Хьюберт никогда не упустит возможности пообщаться с новым талантливым работником.

Перед глазами Холлис проплывали пальмы, черные и косматые на фоне сизовато-розового небесного сияния.

– Теперь, когда мы встретились, я удивляюсь, что ни разу не слышала о таком человеке.

– Этого и не нужно. Он даже против того, чтобы люди знали о «Синем муравье». Нередко нас называют первым агентством вирусного маркетинга[85]. Хьюберту не по душе такая трактовка, и надо согласиться, он прав. Если стараться нарочно выдвинуть на передний план агентство или его основателя, это приводит к обратным результатам. По словам Хьюберта, он желал бы превратить агентство в черную дыру, но туда будет сложно добираться.

Машина съехала с автострады.

– Скажите, вам что-нибудь нужно?

– Прошу прощения?

– Хьюберт велел предоставить в ваше распоряжение все, что потребуется. Понимайте эти слова в буквальном смысле, ведь вы заняты особым проектом.

– Особым?

– Никаких объяснений, цели не разглашаются, «потолка» у сметы нет, проект объявлен первоочередным. Для Хьюберта это очень важно. – Памела достала визитку из-за солнцезащитного козырька и протянула ее Холлис. – Все, что угодно. Только позвоните. Машина у вас есть?

– Нет.

– Хотите эту? Могу оставить.

– Спасибо, не надо.

– Наличные?

– Я предоставлю квитанции.

Памела Мэйнуоринг пожала плечами.

Автомобиль подъехал к гостинице, к каменным скульптурам у входа. Холлис разблокировала дверь еще до того, как машина остановилась.

– Спасибо, что подвезли, Памела. Приятно было познакомиться. Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Холлис закрыла дверь. Серебристый седан, на корпусе которого сверкали теперь уменьшенные огни «Мондриан», плавно подался назад, к бульвару Сансет.

Дверь открыл ночной охранник с блютуcом в ухе.

– Мисс Генри?

– Да?

– Для вас сообщение. – Он жестом показал, куда нужно идти.

Журналистка направилась к стойке администратора мимо жуткого крестообразного диванчика, обитого девственно белой кожей.

– Ага, вот и вы, – сказал мужчина с фотомодельной внешностью, когда Холлис представилась.

Она хотела было спросить, чем он красит брови, но удержалась. Служащий протянул ей коробку из коричневого картона со сторонами по двадцать дюймов и попросил подписать прилагающуюся форму в нескольких экземплярах.

Холлис поблагодарила, взяла посылку, как оказалось, не слишком тяжелую, после чего повернулась, чтобы идти к лифту.

И увидела Лауру Гайд по прозвищу Хайди. Бывшая барабанщица «Кёфью» ждала у крестообразного диванчика. Вот и еще одно лишнее доказательство, тихонько заметил дотошный внутренний голос: значит, Холлис не обозналась тогда, вечером, увидев, как та промчалась мимо «Virgin».

– Хайди?

Впрочем, сомневаться не приходилось.

– Лаура, – поправила Гайд.

Пожалуй, ее костюм – Жирбо[86], в духе «соккер-мама на грани фола»[87] – неплохо вписывался в здешний стиль. Казалось (хотя Холлис и не смогла бы сказать почему), что и темные волосы были подстрижены специально под обстановку.