– А ты в курсе, какую я получил инструкцию?

– Да.

– Можешь объяснить, зачем это надо?

– Сдается мне, – произнес Алехандро, подняв руку и заглядывая в несуществующие глаза черного носка-марионетки, – как будто старик или те, кто посылает ему айподы, решили накормить кого-то чистым puro.

Тито кивнул. Этим словом – puro – в их семье обозначали самую изощренную и безоглядную ложь.

Ожидая, пока Альберто заглянет к «Мистеру Зиппи», в блаженный оазис покоя и взаимоуважения, расположенный в круглосуточном магазине у заправки «Арко» на углу Одиннадцатой и Блэн, Холлис угостилась зажаренным бараньим ребрышком и картошкой за доллар пятьдесят девять; бумажная тарелка стояла прямо на багажнике «пассата».

У «Мистера Зиппи» вас никогда не побеспокоят. Памятуя об этом еще с прошлого приезда в Лос-Анджелес, журналистка нарочно заглянула сюда. Приютившееся среди ларьков у автострады заведение было рассчитано на вкусы самой разномастной публики. Столовались тут и бездомные – из тех, кто пошустрее и способен раздобыть деньжат, и сексуальные труженики любого пола и вида, сутенеры, полисмены, наркоторговцы, служащие, художники, музыканты, люди, затерявшиеся на этой земле и в жизни, и всякий, кому позарез не хватало отличной поджаренной картошки. Посетители ели стоя – разумеется, те, у кого был автомобиль, чтобы разместить бумажную тарелку. Остальные сидели попросту на обочине. Обедая здесь, Холлис нередко думала, что Организация Объединенных Наций напрасно пренебрегает исследованиями примиряющей силы жареного картофеля.

Все-таки тут было как-то спокойнее. Возможно, кто-нибудь проследил за непрошеной гостьей от са?мого здания обезлюдевшей фабрики Бобби Чомбо (Холлис не хотела этому верить, хотя чутье говорило: такое вполне вероятно). Одна только мысль о погоне заставила нервы между лопатками свернуться тугим узлом, но «Мистер Зиппи» помог им расслабиться.

Ближайший автомобиль оттенка слоновой кости смутно напоминал пропорциями «майбах». Приехавшие на нем молодые люди в просторных балахонах с капюшонами и затейливых темных очках почему-то не ели, а вместо этого хмуро возились с оттюнингованными колпаками на колесах. Один из парней сидел за рулем, а другой стоял и рассматривал левый передний колпак, разделенный напополам зловеще мерцающим рядом из разноцветных светодиодных лампочек. Интересно, кто эти люди – хозяева автомобиля или техническая обслуга? Обед у «Мистера Зиппи» редко обходился без вопросов подобного сорта – о ролях и профессиях незнакомцев и так далее. Особенно в предрассветное время – именно в эти часы участники «Кёфью», засидевшись в студии, заглядывали сюда перекусить. Инчмэйлу здесь нравилось.

И вот мимо сказочных колпаков проплыл классический «фольксваген-жук», покрытый глазурью из томнооких ацтекских принцесс и квазифаллических вулканов, с Альберто за рулем. Водитель припарковался чуть поодаль и подошел к журналистке, когда она доедала картошку.

– Он исчез, – пожаловался Альберто и, с недоверием оглядев местную братию, спросил: – Моя машина не пострадает?

– Знаю, что исчез, – ответила Холлис. – Это я тебе рассказала. А машину твою никто не тронет, мы же у «Мистера Зиппи».

– Ты уверена?

– Все будет нормально. Где Бобби?

– Пропал.

– Ты был у него?

– После того, что ты сообщила? Нет. Но все электронные письма возвращаются назад. И работа стерта. По крайней мере на сервере, которым он пользуется.

– И кальмар?

– Вообще все. Два моих неоконченных представления. Шарон Тейт[105]...

– Даже знать не хочу.

Корралес нахмурился.

– Прости, Альберто. Нервы ни к черту. Думаешь, каково мне было приехать, а там – ни души? Между прочим, Бобби когда-нибудь нанимал уборщиков?

– Уборщиков?

– Ну, парочку испанцев? Среднего возраста, невысоких?

– Вообще-то, когда я тебя привел, по его понятиям, там было чисто. Бобби никого не впускал, тем более для уборки, он просто накапливал мусор. В последний раз ему пришлось переехать, когда соседи заподозрили, что наш нелюдимый приятель тайно держит лабораторию по производству наркоты. Он же почти не выходит...

– А где он спал?

– Там и спал.

– Где именно?

– В мешке с подушкой, и постоянно менял квадраты. Каждую ночь.

– У него, случаем, не было такого большого белого грузовика?

– Ни разу не видел Бобби за рулем.

– И что, он всегда работал в одиночестве?

– Нет. Иногда приводил кого-нибудь, если сроки поджимали.

– Ты знаешь хоть одного?

– Нет.

Холлис разглядывала жирные разводы на бумажной тарелке и думала, что, если бы хорошо знать греческий, можно было бы придумать название для прорицателя, гадающего на грязных тарелках из-под жареной картошки. Правда, слово получилось бы слишком длинное... Она посмотрела на машину цвета слоновой кости со световыми диодами на колпаках.

– Что у них, дисплей сломался?

– Изображение не идет, когда колеса не крутятся. Система распознает положение колеса и зажигает нужные лампочки, огоньки накладываются друг на друга и создают изображение.

– Любопытно, для «майбаха» тоже такие выпускают?

– Что такое «майбах»?

– Автомобиль. Скажи, Бобби когда-нибудь упоминал грузовые контейнеры?

– Нет. А что?

– Даже в связи с чужими работами?

– Бобби никогда не обсуждал чужие работы. Вот рекламные заказы вроде японского кальмара – это пожалуйста.

– Можешь назвать хоть одну причину, чтобы ему вот так испариться?

Альберто внимательно посмотрел на нее.

– Ну, разве только ты сама его спугнула.

– Я что, настолько страшная?

– По мне, так нет. Но Бобби есть Бобби. Лично меня волнует и даже убивает другое. Не считая угробленной работы, конечно. Никак не умещается в голове, что он так стремительно решился на переезд. В прошлый раз это заняло целых три дня. Чомбо нанял тогда какого-то ширялу на почтовом фургоне. Кончилось тем, что я пришел и помог все устроить.

– Трудно сказать, что меня больше всего тревожит, – произнесла Холлис, – но что-то такое есть...

Парни в балахонах с капюшонами по-прежнему колдовали над колпаками, напустив на себя вид технарей из НАСА перед запуском ракеты.

– А ты что, не перекусишь?

Альберто покосился на бензозаправку и ночной магазин.

– Я не голоден.

– Зря, не попробуешь клевой картошечки.

Одетый в плащ с облегающим голову капюшоном из гостиничных одеял Браун указал куда-то вдаль, за холмистую бежевую равнину, увесистым деревянным посохом, по всей длине которого тянулся традиционный узор из черных следов от сигарет.

– Вон там.

Милгрим прищурился в указанном направлении. Собственно, туда они оба и ехали вот уже долгое время. Безликий окоем разнообразили только странные сооружения из бревен, похожие на виселицы.

– Ничего не вижу.

Милгрим готовился получить удар за непослушание, однако Браун лишь повернулся, не опуская палки, положил свободную руку ему на плечо и мягко сказал:

– Просто она за горизонтом.

– Что – «она»? – спросил его спутник.

В бездонном небе, словно написанном кистью обкуренного Тёрнера[106], за тучами, словно в жерле вулкана, что-то мрачно мерцало, суля породить неисчислимые, ужасные смерчи.

– Крепость великого Балдуина, – провозгласил Браун, склонившись к Милгриму. – Графа Фландрии, Императора Константинопольского, сюзерена всех крестоносцев, какие княжат на землях Восточной Империи.

– Но ведь Балдуин умер, – возразил ему пленник и тут же втянул голову в плечи.

– Неправда, – ответил Браун по-прежнему ласковым тоном, протягивая посох вдаль. – Там высится оплот его. Как же ты до сих пор не видишь?

– Он мертв, – настаивал Милгрим. – Но среди бедноты ходит миф о Спящем Императоре, и, возможно, явился какой-нибудь самозванец, лже-Болудин.