При расставании Грир обратился к Мюриэл:

— Привет Толмиджу.

Он сказал это ничего не выражающим тоном, но Мюриэл догадалась о реакции Ларри. На автостоянку она пошла вместе с ним. Казалось, Ларри готов был снова сказать какую-то глупость, но тут подбежал репортер из «Трибюн», Стюарт Дубинский. Пухлый и румяный, как херувим. Он хотел написать очерк о Ларри — отважный детектив снова одерживает победу. Ларри отказался, но был необычайно вежлив с репортером. Видимо, понимая, что Стюарт, ведший судебную хронику, важен для Мюриэл.

Когда Дубинский отошел, они стояли между их машинами. Стоянка была залита светом. Начальству не хотелось читать о грабежах рядом с полицейским участком.

— Твои присяжные сделали, что нужно? — спросил Ларри.

— Они собрались сегодня днем. Виновен по всем пунктам.

Ларри улыбнулся, чтобы доставить ей удовольствие. Он явно устал и выглядел из-за этого постаревшим. Ветер шевелил его редеющие волосы. Кожа, нежная, как у блондинов-скандинавов, становилась сухой, красноватой. Мюриэл все еще думала о Ларри как о неменяющемся спутнике своей юности. Было почти непостижимо, что время начинало оказывать воздействие на него.

Когда они познакомились, Мюриэл должна была помогать ему в том, что касалось гражданских правонарушений, но вместо этого стала спать с ним. Первый раз это произошло, когда ее муж лежал в больнице с болезнью сердца, сведшей его через два года в могилу. Разумеется, это было глупо, но глупо по-девичьи — она просто искала границы дозволенного. Слегка нарушала приличия, погружаясь в уютный мир закона и взрослой ответственности. Но их отношения продолжались. Странным, порывистым образом. После того, как Ларри женился во второй раз. После того, как умер Род. Они говорили, что все кончено, потом Мюриэл встречала Ларри в здании суда, и одно влекло за собой другое. Поиск, однако, продолжался, он был насыщен томлением и готовностью, свойственным тем временам, когда толком не знаешь, кто тебе нужен. Для нее это время наконец кончалось. И ей было как-то жалко их обоих.

— Я голоден как волк, — сказал Ларри. — Ты как насчет поесть?

Мюриэл не хотелось снова оставлять его. Прошлым вечером возле тюрьмы Ларри казался весьма уязвленным. И тут она нашла наилучшее решение.

— Может, поедем в «Рай»?

— Замечательно.

Ларри о многом не смог поговорить по телефону с Джоном Леонидисом и пообещал при возможности позвонить еще. Джон должен был находиться всю ночь в ресторане.

Когда они вошли в ресторан, Джона нигде не было видно. Оказалось, он работал на кухне. Сквозь узкое окошко, в которое официантки подавали заказы, Джон заметил их и вышел с лопаткой в руке. Фартук дважды обернут вокруг туловища. По размеру было понятно, что фартук принадлежал Гасу.

— Это правда?

Джон указал на стоявшее возле кассы радио. Когда они подтвердили, он сел на один из табуретов. Несколько секунд не сводил взгляда с темного пятна на панельной обшивке, потом уткнулся лицом в ладони и разрыдался. Заливаясь слезами, стал как одержимый благодарить их.

— Джон, это наша работа, — приговаривала Мюриэл, похлопывая его по плечу, но и сама чуть не плакала.

— Вы не представляете, как это тяжело, — заговорил Джон, — думать, что убийца все еще разгуливает безнаказанным. Я постоянно мучился мыслью, что должен сделать что-то. Предам отца, если не сделаю.

Мюриэл часто разговаривала с Джоном после убийства и поняла, что Гас после смерти стал гораздо дороже ему, чем был при жизни. Она видела такое и раньше, но не понимала полностью этого преображения. Необходимость заставила Джона взять на себя управление рестораном. Несколько месяцев пребывания в шкуре Гаса, несомненно, усилили понимание отцовских взглядов, тем более жизненных невзгод. Но Мюриэл часто поражалась, когда в телефонных разговорах слышала в голосе Джона свирепость, с которой он говорил об убийце отца. Иногда ей казалось, что Джон ненавидит убийцу за ту постыдную радость, которую он испытал, узнав о смерти отца. Так это было или нет, но она понимала, что горе — и теперь уже полная невозможность примирения между отцом и сыном — переплелось с прежними терзаниями. Джон уже не мог провести границы между одним и другим.

Джон снова принялся рассыпаться в униженных благодарностях, и наконец Ларри выручил всех, положив ладонь на шею Джону и сказав, что он, собственно, приехал бесплатно поесть. Джон побежал обратно на кухню.

Мюриэл с Ларри пошли к столикам. Поскольку оба любили острые ощущения, они замедлили шагу кабинки, где была убита Луиза Ремарди. Быстро переглянулись и одновременно сели за столик лицом друг к другу. Мюриэл пришлось на минуту уставиться в пол, чтобы не рассмеяться. Курила она только во время судебных заседаний, но в сумочке у нее оказалась пачка сигарет. Ларри взял у нее зажженную сигарету, затянулся один раз и вернул.

— Надеюсь, ты обратила внимание, что я не упоминал о Толмидже.

— До сих пор.

Ларри опустил к груди подбородок, чтобы придать себе инквизиторский вид.

— Ты выходишь за него замуж, так ведь?

Было уже два часа ночи. И Ларри, кем бы он ни был в ее жизни, заслуживал только правды. Она уже девятнадцать лет меняла мужчин. Примеряла их, словно платья, постоянно надеясь, что когда-нибудь взглянет в зеркало и одобрит себя. Ей это надоело. Теперь она хотела другой жизни — детей, стабильности, сознания, что достойна любви видного человека. Толмидж ее волновал. Он вел такую жизнь, что Мюриэл мечтала войти в нее. Она разделяла его потребность действовать с размахом, с далеко идущими последствиями. Он был веселым. Богатым. Симпатичным. И влиятельным — весьма.

Мюриэл взглянула на сидящего напротив. Ее всегда потрясало сознание, что Ларри ей так небезразличен. Что тут не только чувственность, но и симпатия, родство душ. И знание. Основной их общей чертой была интуиция, настолько одинаковая, словно они были созданы по одному образцу. Через несколько лет, поняла Мюриэл, она сочтет, что приняла решение в эту минуту.

— Да, это наилучший вариант.

Ларри снова откинулся на черную стенку кабинки. Он только что сказал, что она собирается делать, однако выглядел удивленным.

— Ну, что ж, — произнес он наконец, — девочки всегда достаются богатым.

— Ларри, думаешь, тут дело в богатстве?

— Думаю, тут все вместе: Толмидж богатый, значительный, могущественный. Может многое для тебя сделать.

Разговор с самого начала принял неприятный оборот. Мюриэл, не отвечая, отвернулась.

— Не говори, что нет.

— Нет, — ответила она.

По мимике на широком лице Ларри было видно, что он силится сдержаться. И все-таки он хотел сказать что-то, но тут появился Джон, принес им по бифштексу с яичницей. Спросив, не будут ли они против, взял сигарету из лежавшей на столе пачки Мюриэл и курил, пока они ели. Он все не успокаивался, дергал себя за серьгу, кусал ногти и никак не мог перестать задавать вопросы. Осваивался с мыслью, что убийца наконец-то схвачен. Казалось, беспокоит его главным образом то, что это не какой-то вылезший из канализации вампир, а человек, которого он часто здесь видел.

— Знаете, мне никак не дает покоя, что Гас считал этого человека смешным. Он был несносным. Но отцу доставляло какое-то удовольствие выгонять его. Помнится, как-то отец погнался за ним с мясницким ножом и гамбургером. Дал ему гамбургер, а потом сказал, что убьет его, если увидит здесь еще хоть раз. Это было состязание. Для них обоих. Этот тип — Гэндолф? — смотрел в окно, здесь ли отец, потом неторопливо заходил по-хозяйски и удирал со всех ног, если Гас появлялся из глубины зала. Такое происходило здесь каждую неделю.

Джон все не унимался, Мюриэл и Ларри осторожно пытались объяснить, что все произошло по чистой случайности.

— Послушай, легче от этого не станет, — сказал Ларри, — но знаешь, твоему отцу, видимо, нравился этот человек. И если б Шланг не принял большую дозу дури, не увидел женщину своей мечты, сидящую здесь, все кончилось бы обычной сценой. Но в ту ночь Шлангу захотелось всего, что было всегда недоступно, и он вышел из себя. Это все равно, как если б газовая труба взорвалась под рестораном. То есть это нелепо, но это так, Джон: это жизнь. В ней не всегда все правильно.