— Вот-вот. Моим партнерам только этого и не хватало. Чтобы я склочничал с судьями апелляционного суда.

Поняв, что никакими словами его не утешить, Джиллиан впала в привычное уныние. Она была уверена в хрупкости ее связи с Артуром. И тому существовало множество причин, но тут она увидела еще одну. Потерпевший поражение Артур не сможет сохранять отношений. В своем страдании он станет хуже думать о себе и в результате гораздо хуже о ней.

В те несколько часов, что проводила ежедневно в доме Даффи, Джиллиан часто задавалась вопросом, который Артур еще не осмеливался поднять. Любит ли она его? Он был, несомненно, лучшим любовником в ее жизни. Но любовь? Ее поразило, как быстро она пришла к ответу «да». С ним она ощущала нечто обновляющее, необходимое, вечное. Она хотела не расставаться с Артуром. И с ужасающей печалью осознавала вновь и вновь, что в конечном счете расстанется. Она неделями задавалась вопросом, будет ли у нее воля противиться, когда начнется неминуемая развязка, или покорно примет свою судьбу. Да, она будет стоять сложа руки, глядя, как вновь рушится ее жизнь. Артур постарался сделать ее лучше. Ради них обоих ей требовалось проявлять какую-то жизнерадостность.

— Артур, можно задать тебе вопрос?

— Да, я все же хочу ночью заняться с тобой любовью.

Джиллиан шлепнула его по руке. Но ее ободрило, что чувственность Артура взяла верх над разочарованием.

— Нет, Артур. Суд прав в своем решении?

— Юридически?

— Артур, твой клиент невиновен? Как ты думаешь?

Официантка принесла Артуру виски, он бросил унылый взгляд на стакан, но не прикоснулся к нему.

— Как думаешь ты, Джил?

То был хороший ответный удар, хотя Джиллиан не опасалась его. Она неделями не задавалась этим вопросом. Тем временем причины не верить Эрно, которого она подозревала с самого начала, умножились. И все-таки ее смущали факты дела — протоколы, наводящие на мысль, что Гэндолф мог находиться в тюрьме. Показания Эрдаи. Кражи Луизы. Вопрос, способен ли Ромми на применение насилия. Сегодня, несмотря на старания спокойно рассуждать, существовали обоснованные сомнения. Поэтому при имеющихся данных она не смогла бы приговорить Ромми ни к смертной казни, ни к заключению. Артур как-то убедил ее в этом, хотя она не решилась бы ручаться за невиновность Гэндолфа или осуждать собственное решение, принятое десять лет назад.

— Артур, но я теперь ничего не значу, — сказала Джиллиан, объяснив свои взгляды. — Каково твое мнение?

— Я верю Женевьеве. Даже Эрно подтвердил, что она сказала ему об угрозе Ромми убить Луизу. И всякий раз, когда над этим задумываюсь, понимаю, что Эрно лгал в чем-то другом. Но мне все равно необходимо верить в невиновность Ромми. И я верю.

Артур повертел головой, досадуя на нелепость собственных слов.

— Тогда тебе нужно действовать. Разве не так? Ты адвокат. Сможешь жить в ладу с собой, если бросишь невиновного клиента на этой стадии? Артур, сделай все возможное. По крайней мере попытайся.

— Как пытаться? Мне нужны факты. Новые факты.

Артур говорил о деле постоянно, и Джиллиан слушала с интересом, но ограничивала свои комментарии ободрениями. Однако строила собственные догадки и сейчас не видела смысла их скрывать.

— Знаешь, я не решаюсь высказывать предположения, — начала Джиллиан.

Артур отмахнулся от ее извинений и попросил продолжать.

— Ты не говорил Мюриэл, что Эрно тоже крал билеты, так ведь? — спросила она.

— Господи, нет, — ответил Артур. — Это лишь представит Эрно в еще худшем свете. А что такое?

— Так вот, Эрно сказал, что схлестнулся с Луизой в ресторане «Рай», — боялся, что ее кражи могут привести к раскрытию его собственных. Правильно?

— И что же?

— Но Эрно приказал обыскать Луизу, и у нее ничего не нашли. Почему же он остался так уверен в ее делишках? И если между ними не существовало любовной связи, что подвигло его в полночь выходного схлестнуться с ней?

— Я говорил уже, что не способен больше разбираться в его лжи.

— Артур, может, я менее опытна в таких делах. Но думая об этом, заподозрила, что Эрно следил за Луизой сам, поскольку не мог сказать подчиненным о своих подозрениях из страха раскрыть что-то о собственных кражах. И, следя за ней, должно быть, поймал ее с поличным.

— Возможно. Он сказал, что пошел в ресторан остановить ее.

— А почему не остановил в аэропорту?

— Видимо, хотел увидеть, кому она передает билеты. Это обычная практика в слежке, не так ли?

— И это приводит нас к ее покупателю, Фараону.

— Фараон? Зачем он нам?

— Артур, он, видимо, поджидал ее. В ресторане. В условленное время.

Джиллиан видела, что Артур чуть ли не против воли оживился. Перестал горбиться, лицо его прояснилось, но через несколько секунд он снова покачал головой.

— Мы не можем его найти. Ромми сказал, что Фараон получил большой срок, но Памела искала это прозвище в судебных архивах и ничего не нашла. Даже Эрно сказал, что он исчез.

— Знаю, но мое внимание привлекла одна подробность. Женевьева сказала, что не могла понять, как они выходили сухими из воды. Верно?

— Это ее слова.

— Значит, у Фараона были гораздо более сложные способы сбыта билетов, чем торговля ими на углу.

— Ромми сказал, он толкал их через какую-то компанию. — Артур задумался над словами Джиллиан. — Что у тебя на уме? Какое-нибудь корпоративное бюро путешествий?

— Что-то вроде.

Они стали обсуждать возможные подходы, и Артур оживился от надежды на невероятное. Потом совершенно внезапно его снова охватило уныние, и он уставился на нее маленькими добрыми глазами.

— Что такое? — спросила Джиллиан, решив, что в их рассуждениях есть какой-то недостаток.

Артур коснулся ее руки.

— Ты так блестяще разобралась в этом.

Едва миновала полночь пятницы, Эрно Эрдаи скончался. Артур узнал об этом рано утром в субботу, когда Стюарт Дубинский позвонил ему домой с просьбой о комментариях. Артур выразил соболезнования, потом, вспомнив об адвокатском долге, похвалил Эрно за то, что в последние дни жизни он нашел мужество предпочесть добро злу. Редко Артур говорил какие-то слова, отдавая себе меньше отчета в том, правдивы они или нет.

Тем не менее его роль как представителя Ромми требовала посетить заупокойную мессу во вторник утром в соборе Святой Марии. Лето, особенно в этот год, было небогато новостями. Смерть Эрно занимала центральное место в газетах, несмотря на откровения Женевьевы и решение апелляционного суда. Поэтому никого не удивило, что преподобного доктора Блайта пригласили произнести надгробную речь. Епархия архиепископа тоже отправилась на похороны Эрно, службу отправлял монсиньор Войцик, настоятель собора. Однако звездой являлся Блайт, завораживающий в роли проповедника, которая принесла ему видное положение почти сорок лет назад.

Преподобный Блайт обладал разнообразными дарованиями. Большинство белых в округе Киндл в свое время смеялись над Блайтом из-за его необузданного красноречия и двухсот сорока семи стадий экстаза. Артур не являлся исключением. Однако он помнил о многочисленных свершениях Блайта. И не только о таких легендарных подвигах, как прогулки с доктором Кингом и форсирование десегрегации школ округа. На счету доктора были и программа бесплатных завтраков для детей бедноты, и несколько проектов перестройки трущобных районов. Пожалуй, больше всего восхищал Артура голос надежды и самоопределения, которые Блайт давно обеспечил своей общине. Артур до сих пор помнил, как в одиннадцать и двенадцать лет включал воскресные телепередачи преподобного Блайта, чтобы послушать, как он ведет тысячные собрания, произнося нараспев:

Я

Человек.

Я

Личность.

Слушая вздымающийся из груди голос Блайта, Артур чувствовал себя взволнованным ничуть не меньше, чем паства преподобного.

Но видимо, самой непревзойденной являлась способность Блайта привлекать прессу. Там, где появлялся Блайт, появлялись и телекамеры — он был хорош на пятнадцать секунд вечерних новостей всякий раз, как открывал рот. Артур не мог иметь ничего против. Благодаря Блайту история Ромми не сходила с первых страниц, журналисты почти наверняка потеряли бы к ней интерес, если бы дело Гэндолфа защищал кто-то другой. Однако все же Артур считал, что его клиенту было бы лучше, держись он подальше от Блайта, мечущего громы и молнии.