— Артур.

Джиллиан попятилась.

— Это он, — сказал Артур. — Я подумал, тебе следует знать. Мюриэл разболтает всем. Но это он.

— Кто?

— Мой клиент. Ромми. Он виновен.

Джиллиан вышла через дверцу в прилавке. Взяла Артура под локоть, будто заблудившегося ребенка.

— Как это понять — «он виновен»?

Артур описал допрос Женевьевы.

— Я сейчас не способен ни в чем разбираться, — сказал он. — Мозг словно побывал в микроволновке. Где тут у вас туалет?

Джиллиан крикнула другой продавщице, что устраивает перерыв, и повела его, предложив подержать портфель. Сказала, что в подвале находится кафе и она будет ждать его там.

Несколько минут спустя Артур, надеясь успокоиться, стал рассматривать себя в зеркале над раковинами. Пряди мокрых волос липли ко лбу и в ярком свете люминесцентных ламп напоминали чернильные потеки. Плечи серого пиджака почернели от влаги. Неудивительно, что Джиллиан отпрянула, увидев его. Он выглядел вылезшим из канавы бродягой.

Выйдя, Артур позвонил Памеле, кратко объяснил, что дела хуже некуда. Потом спустился по эскалатору в небольшое кафе. Мортон недавно открыл ее в подвале как дополнительный соблазн для покупательниц подольше задерживаться в магазине. Сегодня эта уловка действовала превосходно. Хотя обеденное время давно кончилось, большинство столиков были заняты пережидавшими ливень женщинами, поставившими сумки для покупок на сиденья рядом с собой.

Джиллиан сидела в нескольких футах от входа спиной к нему, докуривая сигарету. Вид ее слегка оттек Артура от потрясения, вызванного миссис Каррьере. Несмотря на усиливающиеся озноб и смятение, Джиллиан по-прежнему пробуждала в нем волнение и желание. Но он не мог отрицать, что она отчасти достигла поставленной цели своим откровением, когда они виделись последний раз. Его преследовало видение одержимой девушки-подростка, прижигающей сигаретами свою плоть. Он зрительно представлял ее, очень бледную, исхудалую, подносящую огонек к чувствительному месту под мышкой. И при этом сохраняющую серьезное выражение лица, несмотря на боль и едкий запах собственной горелой плоти.

Возвратясь теперь, этот образ заставил Артура остановиться. Он знал себя как носителя постоянно неудовлетворенных мечтаний. Но этот вечный юноша таился под обликом мужчины, которым он стал после тридцати лет. Не ребенка и не дурака. Человека, начавшего учиться на своих ошибках, а не повторяющего их до бесконечности. Способного не только обуздывать свои желания, но даже забывать о них. Последние две недели, глядя из кабинета на реку, чтобы отвлечься от работы, он думал о Джиллиан. Да, сердце его переполнялось. Да, он анализировал разговоры с нею, перемешивал их озорными вставками, которые выдумывал благодаря пылкой фантазии. Но потом возникало осознание серьезного риска, и пульс замедлялся. Желания были знакомы ему хорошо, но разочарований он страшился.

Развод причинил ему мучительные страдания. Но женился он на Марии главным образом потому, что она согласилась выйти за него. Она была очень хорошенькой. И полной жизни. А он был темпераментным, страстным. Но за сорок прожитых вместе дней у него ни разу не возникло ощущения, что он ее хоть сколько-то понимает. Он не мог приучить ее закрывать дверь туалета или получать удовольствие от большинства американских блюд. Откуда было знать ему, как трудно объяснить свое поведение женщине, выросшей без телевизора, имевшей смутное представление о Ричарде Никсоне, не говоря уж о Фарра Фосетте или кубике Рубика?

Каждое мгновение несло в себе неожиданность, особенно последнее, когда Мария сказала, что уходит от него к соотечественнику. И надо же — к кровельщику.

— Как можешь ты так просто бросить меня, — спросил он, — разрушить нашу жизнь?

— Это? — ответила с акцентом она. — Это не жизнь.

Тогда ему было тяжело. Но Джиллиан, которой он домогался так одержимо, хоть и весьма глупо, представляла собой гораздо большую опасность, чем Мария. В этом мире у него почти ничего не было. Но существовало его Я — его хрупкая душа. Скомпрометированная женщина, до того нестойкая перед соблазнами, что могла предаться пьянству, преступности, кровосмесительной любви и еще бог весть чему, была непредсказуема, как Сьюзен. Он сказал ей, что не боится ее. Это было впечатляюще и безрассудно. Потом понял, что сказанное не совсем правда. В конце дня, когда он отворачивался от письменного стола к оранжевым бликам на поверхности реки, мысль о Джиллиан приносила холодное понимание того, как любовь может обернуться катастрофой.

Стоя в подвале магазина, Артур продумал все это еще раз. Потом пошел к Джиллиан. Он мог быть только самим собой. То есть стараться не упустить возможность, пусть и самую незначительную, быть с той, о ком мечтал. Перескочить непреодолимое расстояние между мечтой и действительностью. Он считал, что каждый имеет на это право, как на еду, здоровье и крышу над головой.

Пока Артура не было, Джиллиан выкурила за белым столиком несколько сигарет. Недавно у нее уходило меньше пачки в день, но теперь стало совершенно ясно, что встречи с Артуром потрясают ее. Эти встряски зачастую казались в некотором смысле приятными, но все-таки ей требовалось поддерживать себя никотином. Она бросила курить, будучи студенткой, и начала снова только в Хейзелдене, где лежала в больнице, покуда отвыкала от наркотика. На собраниях анонимных наркоманов[20] почти все держали между пальцами сигарету. Она понимала, что меняет одну пагубную привычку на другую, почти столь же смертоносную и доставляющую меньше удовольствия. Но таковы были условия повседневной жизни.

Обернувшись, Джиллиан увидела возвращающегося Артура. Ей требовалось сказать ему нечто важное, и она даже не стала ждать, пока он сядет.

— Артур, ты не должен сдаваться.

Он рухнул на стул, и у него отвисла челюсть.

— Я не вправе тебе советовать, — сказала Джиллиан. — Но все же позволь. Ты проделал много хорошей работы. Если нашелся один неожиданный свидетель, могут найтись и другие.

Дожидаясь Артура, она беспокоилась за него. После того, как побывала у него дома, узнала Сьюзен, после его любовного рассказа об отце, она желала, чтобы Артуру сиял некий чудесный свет. Он этого определенно заслуживал. Проигрыш дела Гэндолфа явился бы для него незаслуженным ударом.

Все работавшие в уголовных судах знали, что подсудимые обычно заслуживают своего наказания. Однако пока Джиллиан непрерывно курила, стряхивая пепел в маленькую пепельницу из фольги, к ней постепенно и спокойно пришло понимание, что она хочет освобождения Ромми Гэндолфа. Хочет, чтобы ее приговор ему, как и многие другие приговоры того периода, был признан ошибочным. И отменен. До нее сегодня наконец дошло, что она приравнивает новую жизнь для Ромми к собственному возрождению. И полагается на Артура, этот образец честности, как на своего странствующего рыцаря. Потому что Артур такой. Надежный. Благородный. Может, самым поразительным было то, что она не хотела его отпускать. Не считала, что ей нужно объяснять свои мотивы, но была решительно настроена вернуть ему бодрость духа.

— Проблема, — сказал Артур, — заключается в том, что я верю Женевьеве. Она никак не хотела этого говорить.

— Ты верил и Эрно. Думаешь, он лгал?

Эта мысль как будто не приходила ему в голову.

— Артур, тебе нужно время. Чтобы поговорить со своим клиентом. И с Эрдаи.

— Да.

— Не сдавайся.

Джиллиан сжала его руки. Улыбнулась ему, и Артур по-детски обрадовался ее ободрению. Потом обхватил себя руками за плечи. Сказал, что до смерти замерз и ему нужно поехать домой переодеться. Поверить этому было нетрудно — его холодные руки напоминали мрамор.

— Извини, Артур, но, глядя на тебя, я сомневаюсь, что ты сможешь сосредоточиться на дороге. Я не слишком надоедлива?

— Пожалуй, нет. Я возьму такси.

— Вряд ли найдешь его при таком дожде. Где твоя машина? Я сяду за руль. Я немного практиковалась в вождении на микроавтобусе Даффи. И у меня скоро обеденный перерыв.