– Щечки с ямочкой,– поддержал Трохим.– Животик кругленький.

Я почувствовала себя обманутой.

– А почему, когда я на диете сидела, мне никто ничего не сказал?

– Ну, у тебя был небольшой перебор в весе, тебе же тяжело было,– оправдывался Отто.– А потом...

– А потом мы решили, что самоистязание – личное дело каждого,– промурлыкал некромант.

– Ирга сказал, что, может, тебе нравится себя мучить во имя высоких целей.– Отто пытался оправдаться.– Он даже хотел подарить тебе...

– Плетку. Дорогую и красивую,– сказал знаток женских желаний.– Все должно быть красиво.

– Я его отговорил,– похвастался полугном.

Мне захотелось их убить, но я только сказала:

– Пошли сосисок поедим, что ли. А плетку – только дорогую и из натуральной кожи,– подарите. Буду ею воспитывать кое-кого.

– Конвенция по правам расовых меньшинств...– начал Отто.

– Успокойся, дружище.– Ирга хлопнул его по плечу.– Тебе ничего не грозит. Это у Олы эротические фантазии.

Я лихорадочно придумывала, что бы такое обидное сказать, но в голову ничего умного не приходило. Видимо, сказывался недостаток питания.

– Ты хороша в любом обличье,– сказал мне Трохим, чтобы разрешить ситуацию и прекратить бесполезные разговоры.– Пошли поедим, а?

Мерзкая погода, упорно державшаяся с начала осени, к началу зимы стала очень мерзкой. Вместо пушистого снега небо выдавало бесконечные порции холодного дождя со льдом. Сильный ветер радостно стряхивал потоки воды с деревьев на всех проходящих мимо. На земле вода застыла тонкой коркой льда, обеспечивающей идущему бесплатную тренировку по удержанию равновесия.

На территории студгородка было особенно мерзко. Наставники, отечески улыбаясь, сообщили, что «если кому погода не нравится, то сами меняйте». То ли горе-заклинатели не учли огромного количества магии и переплетения энергетических линий на этой территории, то ли чье-то заклинание сплелось с погодным, но результат был ужасающим. Ураганный ветер то бил в лицо, то подгонял сзади. Дождя не выдерживали даже хваленые эльфийские непромокаемые плащи. Со льдом, покрывшим дорожки сплошным слоем, на добровольной основе боролись все, но пока безуспешно.

Я уныло волокла по ледяному настилу тяжелую сумку, держась одной рукой за декоративный заборчик. Расположение духа у меня было никаким – я возвращалась из дома, куда необдуманно поехала на выходные навестить родных и развеять плохое настроение. Близкие обрадовались появлению свежих ушей и вылили на меня все последние сплетни. Когда сплетни закончились, старшие родственницы начали учить меня жить – желая, конечно, добра. Особенно преуспела в жизненных наставлениях бабушка. От ее горьких, со слезой причитаний о моей тяжелой судьбе старой девы хотелось спрятаться в погребе, зарывшись с головой в запасы картошки. Впрочем, там меня ждал дедушка, перебиравший зимние запасы овощей. Он ничего не говорил, но очень шумно вздыхал.

Мама обеспечивала бабушке тыловую поддержку. Моя родительница, помешивая суп, пространно рассуждала о том, как замечательно сложилась судьба у моих бывших соучениц. И что они уже замужем. И детишек родили, некоторые уже двоих. И вполне успешно складывается у них карьера ведьмы – вовсе даже без высшего образования. И как они счастливы.

– Не знаю,– разглагольствовала мама, пока я рядом резала овощи на салат,– за что мне такое наказание? У всех дети как дети, а мне не повезло.

– Мама! – простонала я, остервенело орудуя ножом.– Я же тебя не бью, как сын соседки справа. И не спуталась с эльфом, подсадившим меня на дурман-траву, как дочь соседки слева.

– Они нормальные,– твердо сказала мама.– Ну да, у них есть недостатки. Зато они тут, рядом, при родителях,– поддержка и опора.

Я скептически хмыкнула:

– А я, значит, ненормальная? Может, мне дебош устроить или оргию в стенах отчего дома? Почему бы и нет!

– Что-то ты разговорчивая очень! Не хами матери! – нашла аргумент мама. Помолчала и снова завела свою песню: – Ты же старшая. Ты должна мне помогать растить младших. Ты за них в ответе.

– Я и помогаю,– пробормотала я,– лишила их в своем лице дурного примера.

– А воспитывать...

– Мама, но ведь это твои дети, не мои,– попробовала возразить я.

– Ты неблагодарная, я для тебя все, а ты...

Папа действовал по-другому. Он заводил со мной пространные беседы о моем будущем, подчеркивая, что он хотел бы блестящей карьеры для своего первенца, который, конечно, его не разочарует. Первенец же считал часы до прихода пассажирской кареты.

Теперь по лужам, покрытым корочкой льда, я тащила сумку с едой (ты так похудела! – бабушка вытирает слезу) и комплекс неполноценности вкупе с сожалениями о загубленной жизни.

Комната общежития встретила меня пустотой и холодом. Лира, по всей видимости, ударилась в очередной загул – то ли рабочий, то ли любовный. Мои мечты о горячем чае с травками и коронным Лириным заговором от простуды разбились вдребезги, как и любимая чашка, которую я случайно зацепила локтем.

Идти в общежитие к Отто не хотелось, поэтому я улеглась под теплое одеяло, поплакала и заснула.

Утром выяснилось, что я проспала на занятия, у меня першит в горле, полугном не пришел поинтересоваться, как дела, а подруга спит спокойным сном праведницы, съев ползапаса домашних пирожков. Обычно, конечно, мы делили все продукты пополам, но сейчас мне стало так жалко маминой готовки, что я опять заплакала.

В Университете выяснилось, что моя контрольная работа по начертательной магии написана ужасно. Беф прочитал мне вдохновенную лекцию о лени (моей), о неправильном отношении к будущему (тоже моему), о терпении и снисходительности (своих).

На факультативе Ремесленной магии, который я посещала по настоянию родных Отто, тоже не было ничего хорошего. Доведенный до отчаяния моими неуклюжими попытками повторить кузнечную последовательность действий, профессор Свингдар воскликнул:

– Молот и Наковальня! Ольгерда, ну как можно быть такой бестолковой?

Мне совсем стало себя жалко.

Довершило этот «чудный» день падение по дороге в общежитие. Я почти не удивилась, обнаружив на юбке дыру,– падая, я зацепилась подолом за куст.

Отто так и не объявился. Лира ночевать не пришла.

Я лежала на кровати и думала о своей жизни. Чем больше думала, тем более мрачной и беспросветной она мне казалась. Бессмысленной. Неправильной. И самое главное – никому не нужной.

– Вот умру,– решила наконец я,– и тогда вы все узнаете, как вам без меня плохо. И поймете, как вы меня любили. Вот тогда вы пожалеете! Но будет поздно!

При дальнейшем обдумывании мысль о смерти выглядела все более привлекательной. Я уснула, представляя, как красиво буду выглядеть в гробу.

Утром я сделала в шкафу ревизию. Оказалось, что картинка похорон, нарисованных воображением, неосуществима ввиду отсутствия одежды, достойной быть на мне в этот торжественный момент. Я достала из шкатулки деньги и пошла по магазинам.

На центральной улице, раздражающей жителей своей идеальной чистотой и прекрасной погодой, я столкнулась с Отто.

– Ола! – обрадовался он.– Как съездила?

Я открыла рот, но сказать ничего не успела.

– Нормально? Я рад. Как дела? Смотрю, ходишь по магазинам? А чего вид такой мрачный? Не трать много. Ладно, был рад тебя видеть, у меня дела, я побежал!

– Все плохо,– сказала я вслед полугному, но он не услышал.

Даже лучшему другу нет до меня никакого дела! Ладно-ладно, вот умру, и ты еще поплачешь. Дела, видите ли, у него. Я тут умирать собралась, а он...

Покупка одежды заняла много времени. Продавщицы решили, что я готовлюсь к брачной ночи. В каждом платье я ложилась на выставленные в ряд стулья и спрашивала:

– А так идет? Грудь подчеркивает? Животика не видно?

С туфлями, соответствующими платью, вышла заминка. Покупать красивые эльфийские туфельки в тон платью за пять золотых я не хотела.