— Нет-нет, — поспешно возразил Пардальян, — убивать не надо! Просто не выпускайте из дома.

Он вернулся в переулок и с тем же наказом расставил семерых оставшихся разбойников перед дверьми тюрьмы и таинственного дома.

— А вы — за мной, — скомандовал он Гренгаю, Карканю и Эскаргасу.

Пардальян подошел к двери и постучал тем же стуком, что Парфе Гулар, — он точно запомнил этот стук. Открылось окошечко. Пардальян подал бумагу, которую обронил Сен-Жюльен. Дверь распахнулась.

Шевалье с облегчением вздохнул — все идет как надо! Мало ли что: ведь дверь могли и не открыть…

— Эти трое со мной, — строго сказал он привратнику.

Тот с поклоном впустил всех четверых, тщательно запер дверь и провел гостей к начальнику тюрьмы. Он только сторожит дверь, остальное его не касается…

Пардальян вновь подал бумагу: начальник тюрьмы поклонился так же низко, как и привратник.

— Друг мой, — сказал Пардальян, — к вам во вторник, по приказу госпожи аббатисы, доставили двух девушек.

— Совершенно верно, ваше сиятельство.

Пардальян не сразу, медленно, словно подбирая слова, продолжал:

— И еще молодого человека… он был связан… ранен… убит… я точно не знаю.

— Без сознания, ваше сиятельство. Вы совершенно правы.

Пардальян вновь с облегчением вздохнул; три приятеля открыли рты для радостного вопля. Шевалье бросил на них грозный взгляд — и брави все поняли и застыли с каменными лицами.

— Так вот, друг мой, — дружелюбно сказал Пардальян. — Немедленно проводите меня к ним.

— Никак не могу, ваше сиятельство, — решительно ответил начальник тюрьмы.

Пардальян с сердитым лицом сунул бумагу ему под нос и повелительным тоном сказал:

— Ордер матери аббатисы! Вы что, читать не умеете?

— Не дай мне Бог, ваше сиятельство, ослушаться распоряжения нашей матушки! Но этих заключенных здесь больше нет.

— Проклятье!

— Тысяча чертей!

— Дьявольщина!

— Адская— сила!

Тюремщик перепугался не на шутку, потому что решил, будто случилось нечто непоправимое.

— Двоих нет… — насилу пробормотал ок. — А одна еще здесь!

— Что ж вы сразу не сказали? — буркнул Пардальян. — Отведите меня к ней.

— Сию секундочку, ваше сиятельство, сию секундочку!

Они поднялись на верхний этаж. Начальник тюрьмы долго возился с засовами и запорами. Когда он открыл камеру, Пардальян не пустил его внутрь:

— Станьте вон там, за углом. Я должен поговорить с узницей наедине — это дело секретное.

И он подмигнул троим приятелям, чтобы те не спускали с тюремщика глаз. Тот давно привык ко всяким странностям я повиновался, не выразив ни малейшего удивления.

Пардальян вошел в зловонную камеру и через несколько минут, показавшихся трем приятелям невыносимо долгими, вернулся вместе с Переттой-милашкой.

В это самое время Клод Аквавива сидел в кресле у раскрытого окна, а перед ним стоял монах Парфе Гулар. Разговор их начался недавно. Аквавива задавал краткие вопросы; браг Гулар отвечал так же кратко.

— Где Равальяк?

— В пути.

— Откуда он знает?

— Из разговора солдат: он в нем не участвовал, но слышал все от слова до слова. Мы не можем быть в этом замешаны.

— Хорошо. Король?

— Получил письмо и распорядился. Он поедет — сомнений нет.

— Кто передал письмо?

— Колин Коль. Она думает, что получит за это дело хорошие деньги, так что и тут все надежно.

— Начальник полиции?

— Этим я не занимался — Саэтта взялся все уладить сам на свой риск.

— А Кончини?

— Собрался туда к полудню. Он от своего не откажется — никогда еще он так не хотел ни одной девушки.

— Неужели настолько влюблен?

— Главное — ненависть к Жеану.

— Так… то есть он за ней охотится, чтобы отомстить врагу…

Аквавава встал и, склонив голову, походил по комнате. Потом он проговорил потихоньку, словно сам себе:

— Что за болван этот Кончини! Предлагал отпустить Жеана Храброго и отправить его в Рюйи! Надо же додуматься! Юный Пардальян — такой же необыкновенный человек, — как его отец. Если уж тебе удалось схватить такого — уничтожь его сию секунду, а не изощряйся в мщении. С подобными героями каждая минута на счету! Нет уж, я такой глупости не сделаю, раз этот Жеан в моих руках и мешает мне! Необходимо, чтобы этот юноша перестал существовать. Распорядитесь сейчас же.

— Вы напомнили мне, монсеньор, о том, что Кончини, вероятно, отдал приказ, а я… я забыл отменить его.

— Означает ли это, что пленника уже выпустили на свободу? — с тревогой спросил Аквавива.

— Нет, монсеньор, но боюсь, он находится в крутящейся комнате.

— Это бесполезная жестокость, сын мой, — мягко промолвил Аквавива, — Ступайте и прекратите пытку, если еще есть время.

— Бегу, монсеньор, — воскликнул Парфе Гулар.

И он, в самом деле, подбежав к двери, распахнул ее, но тут же застыл на месте.

Перед ним стоял, загораживая проход, Пардальян. Монах попятился и вновь оказался в келье Аквавивы.

Пардальян вышел из камеры Перетты-милашки, ведя девушку за руку. Стражнику он сказал:

— Проводите нас этажом ниже.

Стражник подчинился беспрекословно. Распоряжение аббатисы было настолько ясным и категоричным, что спорить не приходилось.

На нижнем этаже Пардальян остановился у одной из дверей. Заметим, что Перетта незаметно сжала ему ладонь — видимо, это был условленный между ними знак.

— Откройте, — приказал Пардальян.

Войдя вместе с Переттой, он спросил шепотом:

— Какая из двух кроватей, дитя мое?

— Вот эта, сударь. В головах, не очень высоко.

Оба, склонившись к стене, стали ощупывать ее дюйм за дюймом.

— Нашел, — вдруг произнес Пардальян.

Вернувшись к двери, он впустил Карканя, Эскаргаса и Гренгая, а тюремщику сказал:

— Закройте дверь и ступайте, любезный. Вы мне больше не нужны.

— А узница, монсеньор?

— Она останется со мной, — холодно ответил шевалье.

— Ясно, — пробормотал стражник с понимающей улыбкой.

Когда они остались одни, Пардальян вернулся к кровати и нажал на крохотный выступ: отворилась небольшая дверца, и все пятеро вошли в нее. Они оказались на той самой площадке, куда выходила келья, занимаемая Аквавивой.

Пардальян быстро осмотрелся. Ничто не ускользнуло от его зоркого глаза: он увидел запертый на замок чулан, увидел дверь, за которой Аквавива беседовал со своим верным подручным, наконец, увидел лестницу.

Шевалье беззвучно приблизился к двери. Остальные застыли в неподвижности, не сводя с него глаз, готовые подчиниться малейшему жесту. Пардальян, приложив ухо к двери, услышал голос Парфе Гулара, говорившего: «Он смертельно ненавидит Жеана Храброго!»

Пардальян, сделав своим спутником знак не шевелиться, наклонился и стал слушать. Захватив самый конец этого разговора, он успел узнать о том, какая ужасная опасность грозит его сыну.

Парфе Гулар, открыв дверь, едва не столкнулся с ним. На лице Пардальяна застыло то страшное в своей холодности выражение, которое всегда появлялось у него в критической ситуации или в моменты сильного волнения. Когда он двинулся вперед, монаху пришлось отступить.

Аквавива неторопливо прохаживался по комнате. Он увидел незнакомца, заметил растерянное лицо Парфе Гулара. И понял, что произошла какая-то неожиданность, которая может не только расстроить все планы, но и оказаться смертельной для него самого. Он не потерял хладнокровия и быстро шагнул к окну.

Пардальян уже обратил внимание на это открытое окно. От его пронзительного взгляда не укрылся некий священнослужитель, сидевший у подоконника в доме на углу улицы Вьей-Монне, погрузившись, по всей видимости, в благочестивые раздумья. Опередив Аквавиву, шевалье быстро задернул шторы.

Парфе Гулар попытался юркнуть в потайную дверцу, но столкнулся с Гренгаем, Эскаргасом и Карканем, преградившими ему проход.