— Сейчас все изменилось, — сказал он наконец. — Раньше или позже — если дело замедлится, я постараюсь его убыстрить — Пардальян узнает, что Жеан Храбрый является его сыном. Молодой человек ведет существование, которое не может не оскорблять отца с подобными рыцарскими понятиями… хотя отцовская жилка в этом человеке, мне кажется, не слишком развита. Узнав сына, он либо раскроет ему объятия, либо отвернется от него — для меня это значения не имеет. Важно другое: в тот день, когда Пардальяну станет известно, что Жеан Храбрый, бандит и наемный убийца, на самом деле сын Фаусты, он сочтет себя обязанным отвести его к месту, где таится сокровище, чтобы сказать ему: «Бери! Оно принадлежит тебе, ибо это дар твоей матери». И только после этого повернется спиной к недостойному.

Помолчав, Аквавива с силой добавил:

— В этот день и мы будем там!

Беседа была завершена. С выражением привычной кротости старик промолвил, обращаясь к брату Гулару:

— Ступайте отдыхать, сын мой, вам это необходимо.

Пять минут спустя, Парфе Гулар, растянувшись на узком ложе в келье, куда бесшумно вернулся, уже спал тем глубоким сном, который, как принято считать, даруется только праведникам.

Нам следует теперь вновь заняться госпожой Колин Коль, которую мы оставили в тот момент, когда она, взобравшись на табуретку, следила за каждым движением дворянина в маске, похитившего у нее выгодную жилицу. Слова и поступки достойной матроны имеют для нашего повествования первостепенную важность.

Увидев удаляющийся портшез, Колин Коль покинула свой наблюдательный пост. Ей удалось подслушать почти весь разговор Кончини с пленницей, однако лицо ее выражало разочарование, поскольку она не узнала того, на что надеялась.

— Какая жалость, что я всего лишь слабая денщика! — промолвила она. — Иначе я могла бы выследить портшез и разнюхала бы, где спрятали мою жилицу.

Она принялась собирать обломки досок, чтобы хоть как-то прикрыть разбитое окно. В то же время ум ее напряженно работал.

— Он, конечно, иностранец… — Она думала о Кончини. -Возможно, итальянец или испанец. Или немец? Нет, я слышала, как говорят швейцарцы, у них такого акцента нет. Ну ладно! До утра дело терпит.

Войдя в спальню, она тщательно закрыла дверь — вероятно, по привычке, ибо стекла отсутствовали, и ничего не стоило забраться к ней через окно. Внезапно она увидела золотые монеты на полу, куда бросил их Кончини. Маленькие глазки ее зажглись хищным огнем. Молитвенно сложив ладони, будто перед алтарем, она восторженно произнесла:

— Как они прекрасны! Как сверкают и блестят, как согревают душу! Словно маленькие кусочки солнца!

Тут она растянулась на паркете, подгребая к себе монеты и пересыпая их в руках.

— А какая прелестная музыка! Наверное, ангелы в раю поют такими же голосами! Сто… пятьсот… тысяча ливров! А вот еще! Милосердный Иисус! Две тысячи ливров!

Подбежав к кровати, она высыпала золото на простыню, добавив к нему содержимое кошелька, так ловко извлеченного ею из пальцев Кончини. В благоговейном экстазе смотрела она на эту груду монет, не в силах справиться с волнением. Внезапно она подскочила.

— Здесь должно быть еще! Они могли закатиться под шкаф и под кровать.

Вновь распластавшись на полу, она стала шарить по всей комнате, радостно взвизгивая, когда в руки ей попадалась монетка. Но мысли ее были по-прежнему заняты Бертиль.

— Король пожелает узнать, что с ней сталось. Надо пойти к мессиру де Ла Варену… сказать ему, где она находится… или, по крайней мере, назвать имя похитителя… Возможно, он даст мне еще десять тысяч ливров! Да, но как же выведать это? Хоть бы этот славный юноша Каркань навестил меня… Уж он-то знает… Я сумею его разговорить… Святая Бригитта, покровительница моя и благодетельница, сделайте так, чтобы он пришел, и я поставлю вам свечку!

Именно в этот момент на нее налетел злой и растерянный Жеан. Мы уже слышали его собственный рассказ об этом событии, а посему не будем к нему возвращаться.

После стремительного ухода Жеана мегера еще какое-то время сидела на корточках, дрожа всем телом и машинально растирая горло, слишком помятое сильными пальцами юноши. Немного придя в себя, она тяжело поднялась на ноги и стала вновь затыкать злополучную дыру, кляня себя за скупость, ибо страх оказался сильнее.

— Завтра же прикажу поставить решетки из настоящего железа и прибить прочные двойные ставни!

Не чувствуя себя в безопасности, она поспешно сгребла золото и успокоилась, лишь надежно заперев его в сундук. Затем она вновь впала в глубокие раздумья.

— Узнать, кто похитил Бертиль, это, конечно, очень важно… Но надо еще выяснить, кто она такая, откуда приехала и на что надеется… Вот бы проникнуть в тайну ее рождения, которую она так тщательно скрывает… В сущности, нет ничего проще… Я знаю, где она прячет шкатулку с бумагами… быть может, и с деньгами тоже? Но рыться в вещах этой девушки, наверное, грех?

Однако, посовещавшись со своей уступчивой совестью, она успокоилась, говоря себе:

— Я делаю это не из любопытства. Просто желаю послужить королю, известив его об этом… за честную мзду. Ведь мой исповедник, отец Парфе Гулар, когда я спросила его, не грех ли помогать господину де Ла Варену, ответил буквально следующее: «Король представляет Бога на земле. Следовательно, служить королю означает служить Богу. К тому же, в глазах Верховного Судьи значение имеет не сам поступок, а то, с какими намерениями он совершен. « Итак, никакого греха на мне нет.

Улестив, таким образом, совесть, она поднялась на второй этаж, прихватив один из все еще горевших факелов и связку ключей, валявшихся на полу. Оказавшись в небольшой молельне, где Бертиль принимала Генриха IV, она без колебаний направилась к маленькому секретеру черного дерева.

Торопясь и тем самым мешая себе, она все же открыла его и извлекла шкатулку, спрятанную в глубине одного из ящиков. Возвратившись затем в спальню, старуха подтолкнула стол поближе к окну и резким движением вывалила на него содержимое шкатулки.

У нее вырвался возглас разочарования. Денег не было — одни только бумаги. И еще скверный футляр белого металла, не стоивший, конечно, даже четырех су.

Схватив эту коробочку, она потрясла ее. Внутри что-то звякнуло. Поспешно вскрыв футляр, она увидела свернутый в трубочку документ и маленькое железное колечко. Пренебрежительно отложив это дешевенькое украшение, она развернула бумагу. Текст был написан на иностранном языке. Убедившись, что она не понимает ни единого слова, госпожа Колин Коль убрала документ и колечко в футляр, закрыла его и машинально сунула в карман юбки.

Первая находка ничего ей не дала, и она обратилась к бумагам, взяв самый большой свиток. Этот был, по крайней мере, написан по-французски. Она стала читать — очень медленно и с натугой, ибо была не слишком грамотной. Однако же ей удалось добраться до конца документа и вполне понять его содержание.

Это был рассказ о трагической судьбе Бланш де Сожи, и предназначался он ребенку, который еще не родился. Грустная история очень взволновала старую мегеру, и, завершив чтение, она стала напряженно размышлять.

— Значит, нашу мадемуазель зовут Бертиль де Сожи! У нее замок недалеко от Шартра… Она дочь короля! Знал ли об этом король? Быть может, да, быть может, нет… Ясно одно: с матерью он обошелся… не самым любезным образом. Очень важная тайна! С такой тайной можно добиться целого состояния… или же виселицы с крепкой веревкой! Ох-хо-хо! Надо сильно подумать, прежде чем влезать в такое дело… А лучше вообще об этом забыть! Но если Бертиль дочь короля, то, полагаю, он был бы не прочь узнать, что с нею сталось… Много с этого не возьмешь, зато мне не будет грозить петля или тюрьма до конца дней.

Положив свиток в шкатулку, она стала пролистывать бумаги наудачу. Ей попались документы на иностранном языке, а затем еще один, на французском — бросив на него взгляд, она вытаращила глаза, а сердце ее бешено забилось.