— Почему?

— Потому, — произнесла Леонора с расчетливой медлительностью, — что Кончини оказался хитрее меня… Потому, что приехав сюда в надежде успокоить вас, я обнаружила вокруг дома стражу… Потому, что за этой дверью стоят люди Кончини… люди, которые закололи бы меня без колебаний, если бы я попыталась вывести вас отсюда… Потому, что Кончини жаждет обладать вами и уже через несколько мгновений, через несколько минут он будет здесь!

Бертиль с отчаянием огляделась вокруг.

— Я погибла! — прошептала она. — Никакого оружия… нет ничего, чтобы спасти себя от позора.

Леонора, зловеще улыбаясь, безжалостно повторила ее слова:

— Да, вы погибли безвозвратно, поскольку я не могу вас спасти.

— О, лучше смерть, чем бесчестье! — вскричала Бертиль, заламывая свои белоснежные руки и глядя на Галигаи помутившимся взором.

Улыбка Леоноры стала еще более ядовитой. Она поднялась и, запустив руку за корсаж, медленно произнесла:

— Увы, я не могу спасти вам жизнь… но зато могу спасти честь! Вы хотите этого, мадемуазель?

Бросившись вперед, Бертиль воскликнула с воодушевлением, заставившим Леонору вздрогнуть от радости:

— Хочу ли я? Говорите, мадам, говорите. Богом молю!

Леонора, вынув руку из-за корсажа, раскрыла ладонь. На ней лежал крохотный флакончик.

— Вот это, — холодно произнесла Галигаи, — сделает вас хозяйкой своей судьбы. Всего две капли… и вы ускользнете от Кончини.

— О, позвольте мне взять, мадам! — воскликнула Бертиль, с жадностью хватая флакончик.

Леонора, пристально посмотрев на нее, произнесла очень странным тоном:

— Мне хотелось бы сделать для вас больше, но не все желания исполняются.

Бертиль, уверившись, что ускользнет от объятий Кончини — ускользнет в могилу! — обрела все свое хладнокровие. Со спокойным, достоинством, поразившим Леонору, она ответила:

— Вы оказали мне бесценную услугу, мадам. Я проявила бы крайнюю неблагодарность, если бы потребовала чего-то еще.

В последний раз окинув девушку острым взглядом, Леонора глубоко поклонилась и сказала с притворным сочувствием:

— Прощайте, мадемуазель.

Бертиль, присев в ответном реверансе, твердо произнесла своим певучим голоском с видом глубочайшей признательности:

— Прощайте, мадам! Да благословит вас небо!

Леонора выскользнула из комнаты, как тень.

За дверями, которые якобы усиленно охранялись, не было никого. Галигаи даже не сочла нужным запереть пленницу на ключ. Правда, она не забыла задвинуть засов весьма внушительных размеров.

А затем удалилась медленным шагом, напоминая зловещий призрак. В глубине сада виднелась калитка, выходившая в поле за оградой аббатства Сент-Антуан. Она отворила ее.

Здесь стоял очень простой на вид портшез, а при нем находились двое лакеев без ливрей. Она вошла, и портшез тут же тронулся в путь, ритмично покачиваясь под неторопливой поступью мулов. Леонора же, удобно откинувшись на подушки, мысленно говорила себе с ужасной улыбкой на устах:

— Да, конечно, мне хотелось бы сделать больше! Мне хотелось бы собственными руками вырвать сердце из ее груди! Как и у всех тех, кто подавляет меня своей красотой и крадет у меня моего Кончино! Но увы, на это нет времени. Кончини скоро будет здесь… Спеши, Concinetto mio, спеши! Лети вперед по Шарантонской дороге! Я тебя опередила, Кончино! И твои руки, дрожащие от страсти, сожмут в объятиях труп! Но ты не узнаешь, что это я ее убила!

Близился полдень. Солнце, стоявшее почти в зените, опаляло своими лучами потрескавшуюся землю. Это был час сиесты — все живое стремилось укрыться в тени.

У входных ворот усадьбы Рюйи за одним из громадных столбов прятался человек. Это был Равальяк. С десяти часов утра он находился здесь в засаде. Засунув правую руку за колет, он конвульсивно сжимал рукоять кинжала. Глаза, горящие мрачным огнем, неотрывно следили за дорогой, словно бы заклиная свою жертву.

Недалеко от ворот Сент-Антуан за стенами какой-то лачуги расположился Саэтта. В нескольких шагах пощипывал редкую траву его конь. Как и Равальяк, бывший учитель фехтования не сводил с дороги сверкающего взора.

Через ворота на безумной скорости промчалась карета, запряженная шестью мощными лошадьми, и вскоре исчезла, словно метеор, на Шарантонской дороге по направлению к Рюйи.

— Король! — прошептал Саэтта, и его жестокое лицо осветилось исступленной радостью.

Но тут же фехтмейстер, встревоженно сдвинув брови, сказал себе:

— Лишь бы он появился! Клянусь Мадонной! Если Кончини посмел сыграть со мной подобную шутку, то я… Да нет! Вот он!

Из ворот бешеным галопом вылетели два всадника и помчались по следам кареты, от которой пока отставали довольно сильно. Несмотря на изнуряющую жару, оба были закутаны в плащи до самых глаз, что нисколько не удивило Саэтту, точно так же поднявшего ворот и надвинувшего шляпу на лоб.

Впрочем, несмотря на плащи, браво, надо полагать, узнал всадников, ибо проскрежетал с еще более свирепой радостью:

— Жеан! Спеши, малыш! Лети навстречу своей судьбе! На сей раз никто тебя не спасет! Даже спутник твой… а это, полагаю, не кто иной как господин де Пардальян, твой отец!

Он побежал к воротам и вскоре оказался у мрачной каменной громады, носившей имя Бастилии. Устремив пронизывающий взгляд на улицу Сент-Антуан, он увидел приближавшийся галопом отряд всадников. Вернувшись к лачуге, он вскочил на коня и во весь опор помчался в предместье.

В те времена знаменитое Сент-Антуанское предместье только зарождалось. От ворот до аббатства простирались поля, и только кое-где мелькали редкие домишки. Чуть больше их становилось вблизи аббатства. По сути, это был небольшой поселок, одну сторону которого занимало аббатство, а другую — довольно бедные халупы.

Саэтта остановился у первого дома. За оградой его укрывались невидимые с дороги Кончини, Роктай, Эйно и Лонгваль вместе с двумя десятками наемных головорезов.

— Ну что? — быстро спросил Кончини по-итальянски.

— Недавно он проехал в своей карете. Жеан с отцом мчатся следом. Но они прибудут слишком поздно. Начальник полиции направляется к городским воротам. И вот он-то поспеет вовремя, чтобы схватить Жеана.

Кончини был мрачен и казался озабоченным. Он глухо проворчал:

— Я, наверное, обезумел, выпустив его… Ведь он уже был в моих руках!

— Э, монсеньор! — насмешливо возразил Саэтта, и не думая скрывать свое ликование. — Это только небольшая отсрочка! С ним все кончено, ручаюсь вам.

Кончини продолжал хмуриться.

— Подождем, — бросил он коротко.

Ждать пришлось недолго. Какой-то человек, запыхавшись, влетел за ограду.

— Все в порядке, монсеньор! — вскричал он. — Удар нанесен. Хватило одного. Дорога свободна!

Принесший эту весть был обыкновенным подручным, а потому и изъяснялся с поразительным цинизмом. Он не знал, что речь идет об убийстве короля. Из всех людей, окружавших Кончини, только Саэтте была известна ужасная правда. Все полагали, что засада устроена для Жеана Храброго и его барышни, которую предполагалось похитить после расправы с юношей.

Кончини потребовал подробностей. Вестник сумел рассказать немногое: он увидел, как карета остановилась возле ворот усадьбы и как некий верзила, вскочив на подножку, нанес удар — только один, ибо, похоже, больше и не потребовалось. Сразу же после удара послышался душераздирающий крик. Согласно полученным инструкциям, оставленный в засаде подручный поторопился известить обо всем монсеньора.

В сущности, детали эти не отличались определенностью. Но Кончини вполне ими удовлетворился. На лице его появилось выражение высокомерной гордыни. Выпрямившись во весь рост, он еле слышно прошептал:

— Наконец-то! Теперь я хозяин!

А. вслух повелительно произнес:

— В путь, господа, в путь!

И устремился вперед во весь опор через поля, в сопровождении своего отряда.

Через несколько минут он осадил коня у той самой калитки, откуда несколько часов назад вышла Галигаи. Оставив на страже и при лошадях шестерых человек, он прошел с остальными в сад.