Он двигался медленно, оглядываясь на пылающие обломки. Через несколько минут, он знал, здесь будет полиция.

Они обнаружат ее изуродованное тело, увидят, что она мертва, и захотят понять почему. Возможно, знакомые с этой местностью, они смогут догадаться, что олень, перебегавший дорогу, мог стать причиной несчастного случая.

Но они никогда не узнают о настоящей причине ее гибели.

И они не найдут Джо Найта.

Он стал медленно набирать скорость – двадцать миль, затем тридцать. Он не отважился вернуться назад и осмотреть машину. Он не мог позволить, чтобы его увидели. И он не хотел увидеть то, что осталось внутри этих обломков.

Итак, он уехал. Странно, но по мере того, как увеличивалось расстояние, пламенеющие обломки не становились меньше, наоборот, казалось, они росли, ширились в зеркале – как нечто, ожидающее его впереди, приближалось, не материализуясь.

Этим пламенем была страсть Анны Риццо, страсть, которая отказывалась погаснуть даже в смерти. Но она умирала одна. Джозеф Найт жал на газ.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким трусом.

Жизнь с Квентином Флауэрзом оказалась совсем не такой, какою ее себе представляла Кейт.

Их медовый месяц состоял всего из двух дней, проведенных в дешевом мотеле в Иосемите. Затем была изнурительная дорога по разогретым жарой долинам Калифорнии в Сан-Диего. Работа, о которой говорилось с таким подъемом и надеждами, на деле была низкооплачиваемой должностью клерка в малодоходном магазинчике скобяных и галантерейных товаров, принадлежавшем его дяде, который сам едва ли преуспевал в жизни.

Человек, которого звали Иден Беллами, относился к Квентину с забавным презрением, словно тот был долгожданной фальшивой монетой, которая в конце концов и подвернулась. Иден был щедр на обещания дать Квентину лучшую работу, но эти заверения сопровождались характерным пожатием плечами – будто он хотел этим сказать, что Квентина надолго не хватит.

Более того, Идена очень удивило, что Квентин женился.

– Я не считал тебя способным на это, – шутил он, подмигивая в сторону Кейт, имея в виду ее красоту. Он находил забавным и даже невероятным, что Квентину удалось уговорить девушку выйти за него замуж, да еще такую порядочную и умную, как Кейт.

Но если к Квентину Иден относился так, что можно было понять: он не принимает его всерьез, то к Кейт он питал искреннюю симпатию. Он старался окружить ее заботами, когда она приходила в магазин, приглашал ее с Квентином на обед – его жена Мириам отлично готовила еду вместе с Кейт – и разговаривал с нею с неподдельным уважением. Он восхищался ею, но одновременно был удивлен тем, что она связала свою жизнь с таким парнем, как Квентин.

Может быть, это было из-за подчеркнуто насмешливого отношения к нему Идена, – но вскоре Квентин запретил Кейт и близко подходить к магазину. И вообще иметь дело с Иденом и его женой. Работа есть работа, говорил он Кейт. Но его семейная жизнь никого не касается.

Под семейной жизнью имелось в виду обитание в дешевой квартирке около водокачки – в районе, населенном в основном бедным рабочим людом и кишащим разного рода энергичными уличными прощелыгами, которые ловили удачу каждый на свой лад. Знакомясь с городом, Кейт вскоре поняла, что Квентин поселился на нищей окраине: мог бы найти место и получше. Но когда она заикнулась об этом, он ответил с неожиданной грубостью, чтобы она заткнулась. И добавил, что лучше знает, где он и его жена должны жить.

Вскоре после их приезда Квентин пошел в магазин одежды и купил два костюма, один – светло-серого цвета, другой – темного. Оба они были весьма вульгарными, совсем безвкусными. Они напомнили Кейт о ее отчиме Рее, который любил надевать на себя кричащие костюмы и остроносые туфли, когда шел в город «по делу».

Она хотела спросить Квентина, что он собирается делать в этих костюмах. Кажется, они не очень подходят его скромной должности в магазине. Но она не решилась произнести это, так как его поведение говорило о том, что он не собирается ни в чем советоваться с нею.

После покупки костюмов денег осталось совсем немного. Молодой семье приходилось жить более чем скромно. Пока он отсутствовал весь день, Кейт томилась в комнатушке одна.

Однажды, умирая от скуки, она решила удивить его и отнести в магазин ленч, который она приготовила дома. Когда она добралась туда, Иден был один. Он сказал ей такое, что ее очень расстроило: Квентина здесь нет и ее дело – задавать мужу вопросы по этому поводу. Из сказанного Кейт не могла не понять, что Квентин давно уже не работает в магазине.

Той же ночью она осмелилась спросить об этом мужа.

– Почему ты не работаешь? – сказала она. Квентин схватил ее за плечи и сильно встряхнул.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты туда и близко не подходила? – воскликнул он. – Слушай, Кейт, и слушай хорошо. То, что я делаю, выходя отсюда, – это мое дело, не твое. Я из тех, кто приносит домой деньги и еду. Твое дело – присматривать за домом и не задавать никаких вопросов. Ты хорошо запомнила?

Кейт безмолвно восприняла этот нагоняй. Ведь она была молодой и неопытной, решила, что Квентин просто болезненно относится к их финансовым затруднениям и старается делать все, что в его силах, чтобы улучшить положение. Поэтому, думала она, он в поисках лучшего и отлынивает от работы в магазине.

В первые месяцы их совместной жизни Квентин не только этим часто расстраивал Кейт. Его настроение было непредсказуемым, когда он возвращался домой ночью. Он мог быть молчаливым и озабоченным, или, наоборот – неожиданно оживленным и полным радости, или клокотал от непонятной ярости. Иногда он вдруг становился удивительно нежным, приносил розы или небольшой подарок. Однажды он повел ее пообедать в город, подарив к этому случаю новое платье. Он мог быть очень романтичным, когда хотел.

Но, независимо от его настроения, когда кончался вечер и пора было идти спать, он заключал Кейт в свои объятия и занимался с нею любовью. В эти мгновения его страсть была несомненна. Его прикосновения становились все более уверенными – чем больше времени проходило со дня их свадьбы, тем лучше он узнавал, что доставляет ей наибольшее удовольствие. Квентин поднимал ее на такие высоты наслаждения, что она была совершенно слаба и словно в дурмане, когда все это кончалось.

Бесцельно бродя по их унылому маленькому жилищу и чувствуя, что в душе ее шевелится упрек мужу за жизнь, которую ей приходится вести, она старалась думать о его ласках, которые всегда завершали день и приглашали ко сладкому сну ночью. Она многое могла простить Квентину и скрыть свое растущее отчаяние – и все из-за той страстности, которую он проявлял в их интимных отношениях.

Но странно: когда Квентин словно играл на скрипке ее тела и мог сделать ее буквально безумной от наслаждения – если хотел этого, – у нее возникало ощущение, что она смотрит на себя как бы со стороны – как ее тело отвечает на его прикосновения горячими спазмами. Было что-то безличное в этом трепете плоти, что-то, от чего она чувствовала себя отделенной как бы невидимым барьером.

Она задавала себе вопрос: замечает ли это Квентин? Иногда ей казалось, что нет. Но в иные моменты она чувствовала какую-то напряженность его ласк, что-то вроде фрустрации. Он мог вдруг отвернуться от нее со вздохом сразу после того, как они были близки, и отодвинуться на другой край кровати. Она ощущала его отстраненность и страдала от этого. Она начинала бояться, что не нравится ему как женщина, и беспокоилась по поводу своей неискушенности.

Кейт не осмеливалась допустить мысль, что она, возможно, поторопилась с замужеством. Сидя безо всякого дела в своей комнатушке, Кейт временами подозревала, что не стала ближе к самой себе, чем раньше, и что она – такая же чужая в мире Квентина, как в те времена, когда она жила дома с матерью.

Но она гнала эти мысли. Это была жизнь, которую она сама себе избрала. Жизнь с матерью и Реем была в определенном смысле насилием над личностью, чем-то таким чужеродным, от чего ей нужно было бежать. И если не все было идеально между нею и Квентином, то это – не беда. Трудно ожидать понимания сразу же, в самом начале брака. Нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу. Быть может, та чудесная судьба, которая, как ей долго казалось, уготована ей, была не более чем плод ее юного воображения, иллюзия, которую нужно выбросить из головы теперь, когда она знает, какова реальная жизнь.