В разработанном плане ПМ-2 играла одну из ключевых ролей. Не столько она сама, конечно, сколько мощные фугасы, заложенные по обе стороны лощинки. Фугасы представляли из себя грубо сколоченные из толстых деревянных плах расширяющиеся короба, в которые было заложено по полпуда взрывчатки, набодяженной трактористом дядей Васей из смеси селитряных удобрений, алюминиевого порошка-серебрянки и соляра. Поверх взрывчатой смеси короба были забиты каменным щебнем. Получившееся приспособление машину (дядя Вася обозвал его загадочным нерусским словом «омбунигве»; корнет же Веденякин, тоже принимавший живое участие в процессе, использовал другой, столь же непонятный термин «камуфлет») соединяли с подрывной машинкой провода, старательно прикопанные и замаскированные пожухлой травой. Оголённые концы первой пары были сейчас заведены на клеммы ПМ-2 и Гена нервно тискал деревянную Т-образную ручку, чтобы в нужный момент в полном соответствии с полученной от библиотекарши инструкцией резко крутануть её по часовой стрелке до отказа и задержать в таком положении, пока…

Что это будет за «пока» — плетущиеся по тракту французы сейчас прочувствуют на собственных шкурах. Гена надеялся, что им понравится.

Засада действительно была расписана, как по нотам, и ведущую роль играла здесь библиотекарша тётя Даша со своим немаленьким партизанским опытом. Французам не оставили ни единого шанса — ну не привыкли здесь к подобным способам планирования, не представляли себе, что ему можно противопоставить. И угодили в ловушку, как кур во щи.

Сначала по колонне захлопали выстрелы. Стреляли из ближайшего леска, отделённого от тракта нешироким лугом, на котором в иные, более спокойные времена, крестьяне близлежащей деревеньки выпасали своих коровёнок. Огонь был несильный, разрозненный, скверно направленный — в цели угодили всего две-три пули, да и те нанесли одни только лёгкие раны. Однако ж, и пороховой дым, затянувший опушку, и замелькавшие в ватной пелене фигуры крестьян, потрясающих кто ослопом, кто мушкетом, а кто самодельной, из насаженной торчком косы, пикой, подали французам знак — их атакуют! Загрохотал барабан, зазвучали команды, подаваемые капралами, и гренадеры, споро перестроившись в две предписанные уставом шеренги, развернулись в сторону нападавших.

Барабан на миг умолк. Пехотный офицер в высокой медвежьего меха шапке вскинул над головой саблю и каркнул: «Байонетт о канон!»[6]По шеренгам прокатилась волна железного лязга — солдаты извлекали из ножен штыки и примыкали их к стволам мушкетов.

«Круазе во байонетт!»[7]. Линия сверкающих штыков качнулась вниз. «Ан аван марш!»[8] — и строй тяжко печатая шаг по выгоревшей на осеннем солнце траве, двинулся вперёд. А в голове обозной колонны кавалерия уже выстраивалась для атаки. Они даже стрелять не стали — в том, что драгуны с ходу сомнут, потопчут и покрошат палашами возомнивших о себе пейзан, сомнений ни у кого не было.

Пехота тем временем миновала обочину и спустилась в лощинку, отделяющую луг от тракта. Лощинка была не широкая, шагов пятнадцать от силы, и совсем мелкая — толпящиеся на опушке крестьяне видели, как колышутся кивера в пыльниках (их так и не успели снять), как суровеют под киверами угрюмые лица ветеранов, как кусают губы вчерашние рекруты, впервые осознавшие себя в настоящем бою. Ещё несколько шагов — и первая шеренга выберется на ровное место, и тогда прозвучит команда «Паз акселерэ!»[9], солдаты прибавят шаг, чтобы поскорее миновать поражаемое пулями пространство.

Не дали. Спрятавшийся в кустиках на дальнем фланге лощины Гена Мартынов считал, шевеля губами, шаги, и когда офицер поравнялся с воткнутой в землю хворостиной, на кончике которой трепетал на ветру яркий лоскуток, изо всех сил крутанул рукоятку подрывной машинки. Пружина внутри взвизгнула, раскручивая динамо и электрический импульс по паре телефонных проводов (только такие и нашлись в кладовке ДК) отправились к самодельному детонатору, старательно изготовленному самим Геной из электрической лампочки и вытрушенного из охотничьего патрона пороха «Сокол».

Проверенное не одним поколением школьников устройство не подвело — как и не подвёл глазомер партизанки-библиотекарши, вместе с корнетом Веденякиным располагавшей «камуфлеты». Первый взрыв выбросил сноп мелкого щебня точно во фланг спустившихся в лощину гренадеров, безжалостно выкашивая людей. Дым, пыль не успели рассеяться, а Гена уже перекидывал на клеммы ПМ-2 вторую пару медных жилок. Ещё рывок ручки — и новый взрыв, на этот раз на противоположном фланге пехотной шеренги. Снова клубы дыма и пыли, из них несутся вопли, полные ужаса и мучительной боли, которым вторит с опушки беспорядочная ружейная трескотня и торжествующие крики. Потом в эту какофонию вплёлся знакомый механический треск, и на выгон, подминая рубчатыми колёсами кусты, выбрался «бронепердунок» — блиндированный котельным железом и дубовыми плахами трактор Т-16, главная ударная сила партизанского отряда. За ним валом валили воодушевлённые крестьяне, а из леса уже выезжали казаки и гусары корнета Веденякина.

В голове обора пропела труба и французские кавалеристы, не попавшие под взрывы фугасов, стали разворачиваться навстречу неприятельской коннице. «Бронепердунок» принял влево и, прежде чем ряды драгун успели перейти на рысь, гулко плюнул струёй жидкого, густо дымящего огня. Выстрел пришёлся мимо, лёг огненной дорожкой шагах в десяти перед конскими мордами — но французы, люди сообразительные и не вполне лишённые инстинкта самосохранения, намёк поняли правильно. Они уже заворачивали коней и разрозненными группками скакали в обход обоза, мимо побросавших мушкеты, мечущихся в слепом страхе гренадер — прочь, подальше! Гусары с казаками неслись следом, нахлёстывая лошадей и оглашая округу пронзительным, на татарский манер, улюлюканьем. Никто даже не пытался держать строй: сражение закончилось, едва начавшись, и теперь предстояла ловля пленных и главное: именины сердца всякого партизана, неважно кто он, гусар из армейского летучего отряда, казак, или крестьянин из сельской самообороны — потрошение обозных телег.

[1] (фр.) Мы любим лук, жареный в масле,

мы любим лук — он не для сук!

Мы любим лук, жареный в масле,

мы любим лук, мы любим лук!

[2] (фр). Шагом, товарищи, шагом, шагом!

Строем, товарищи, строем, строем!

[3] (фр.) Один лишь лук, жареный в масле,

нас превращает он во львов,

один лишь лук, жареный в масле,

один лишь лук, без дураков!

[4] (фр.) Фиг, а не лук вам, собаки-австрийцы,

фиг, а не лук для этих псов!

Фиг, а не лук вам, псы-кровопийцы,

фиг, а не лук вам со всех концов…

[5] (фр). Шагом, ребята, шагом, шагом!

Строем, ребята, строем, строем!

[6] (фр.) Штык на ствол!

[7] (фр.) К штыковой атаке!

[8] (фр.) Вперёд марш!

[9] (фр.) Прибавить шаг!

Вечер. Вкруг ДК царит сущее столпотворение — во двор загнали дюжину фургонов с самыми ценными трофеями, и корнет Веденякин с казачьим хорунжим озаботились тем, чтобы взятое у супостатов добро не были растащено кем попало, а оказалось в кладовых «партизанской базы». Благо, охотников хватает — будищевцы почувствовали вкус к дармовщинке и уверенно предъявляют права на трофеи: «Что с бою взято, то свято, барин! Отдай, не греши!..»

И Веденякин отдаёт — иначе никак. Обидишь союзников, да и не по справедливости: всё же, вместе рисковали, вместе кровь лили. Правда, сегодняшнее нападение обошлось без потерь, несколько легко пораненных не в счёт, но это роли не играет — в бой-то шли все. Так что мужичкам достаются мундиры, конская амуниция, часть возов и обозных лошадей. Верховые же лошади — их, правда, немного, но они тоже есть — пойдут на пополнение конского состава отряда.