[1] (англ.) буквально: «Вниз, вниз, в город гоблинов, шагай, приятель!». Из сказочной повести "Хоббит" Дж. Р.Р. Толкина. Аналог русской пословицы «Попала собака в колесо — пищи, а беги.

В Москву Гжегош прибыл со своим эскадроном. Из команды, выделенной в сопровождение обоза, из смертельной западни в Успенском удалось выскользнуть ему одному — остальные либо сгорели в пламени огнесмеси, либо полегли под ударами казачьих пик и мужицких ослопов. Те, кому совсем уж не повезло, разбежались по окрестным лесам, где были изловлены партизанами и преданы лютой смерти — здешнее мужичьё ненавидело поляков, как бешеных собак и те платили им полнейшей взаимностью.

Тем не менее, чудесное избавление Гжегоша от неминуемой гибели было воспринято однополчанами как должное — ну, повезло человеку, на войне и не такое случается. При случае пусть зайдёт в костёл, пожертвует пару франков, закажет благодарственный молебен матке боске Ченстоховской — а теперь некогда, служба!

Восьмой уланский полк передислоцировался в Москву в первых числах октября и встал в небольшом сельце близ Поклонной горы, сменив конных егерей, переброшенных в одну из подмосковных губерний. Сам Гжегош оказался в городе несколькими днями раньше, вместе с квартирьерами, предусмотрительно посланными вперёд — пан полковник князь Радзивилл, командир Восьмого уланского не желал, чтобы его жолнежи устраивались в чистом поле из-за дурости какого-нибудь штабного, не озаботившегося поисками места для постоя. И именно здесь, на подъездах к древней русской столице, Гжегош увидел Далию в компании императорских мамлюков, сопровождавших карету с какой-то важной шишкой.

Увидел — и задумался. Занятый поисками остатков библиотеки, он как-то позабыл об остальных своих товарищах по «попаданству». Не обо всех, разумеется. Например, о судьбе своего в некотором роде альтер-эго, Никиты Басаргина и его приятеля Рафика Данеляна Гжегош представление имел — эти двое примкнули к сумским гусарам и теперь партизанили где-то между Вязьмой и Смоленском. Вместе с ними в отряд входил ещё кто-то из попаданцев. За одного, по крайней мере, поляк был уверен — никто, кроме тракториста дяди Васи не смог бы соорудить из старого трактора пусть кустарный, но зато огнемётный броневик, смахнувший, словно крошки со стола, французов, оборонявшихся в Успенском. Возможно, при нём была и библиотекарша, и ещё кто-то из «гостей». Держаться своих — вполне разумное решение, тем более, что перенесённое из будущего здание ДК уцелело и сейчас служит партизанам своего рода базой. Поляк не раз думал о том, чтобы сообщить о нём полковому начальству — против внезапного налёта эскадрона улан самодельный огнемёт не поможет! — но потом от этой мысли отказался. Успеется. Неизвестно, как дальше обернётся дело, а иметь лишний козырь в рукаве не помешает…

Оставалась ещё Далия, с которой всё было непонятно и мутно. Как девчонка сумела избежать его пули? Как вышло, что она пристала к мамлюкам и зачем явилась в Москву? Что алжирская «попаданка» не будет сидеть, сложа руки, а обязательно что-нибудь учинит, Гжегош не сомневался — за время совместной учёбы он успел изучить энергичную, деятельную натуру Далии, а близость к Императору и его верным телохранителям открывало немалые возможности, которыми грех пренебрегать.

Вопрос: что делать в такой ситуации ему самому? Найти способ поговорить с девушкой? Риск, и ещё какой: он уже предпринял попытку установить с ней контакт — и чем дело кончилось? Кто, как не Далия потребовала тогда от своего незадачливого любовника арестовать Гжегоша? А ведь сейчас возможностей у неё не в пример больше, и скандалом со взаимными оскорблениями дело не закончится. Девчонка наверняка догадалась, кто стоит за смоленским покушением и захочет, чего доброго, отомстить…

Итак, Далия пока отпадает. Конечно, её не следует упускать из виду, благо повод для визитов в Кремль найти нетрудно — там стоят поляки из Первого уланского полка Императорской Гвардии, и однополчане Гжегоша частенько навещают земляков.

Есть, правда, ещё одна зацепка: при расставании Никита Басаргин упомянул о поместье своего спутника, поручика Ростовцева, предложив, если возникнет надобность, послать письмо для него именно туда. Пока такой необходимости нет — зато имеется некий нюанс. По некоторым обмолвкам, выхваченным чутким ухом Гжегоша из беседы поручика и Басаргина, поляк сделал вывод: извлечённые из болота остатки библиотеки отправятся не куда-нибудь, а прямиком в имение Ростовцевых, как уже отправилась туда ещё одна «попаданка», болгарка Матильда. Информация наиважнейшая, но что он будет делать с ней сейчас? Пробираться, переодевшись, в глубокий тыл врага? Ну хорошо, доберётся он до имения Ростовцевых — а дальше-то что? В одиночку разогнать дворню, которой там наверняка немерено, навалить драгоценные книги на парочку телег и довезти — опять же, в одиночку! — до ставки Бонапарта? Или прямо сейчас застрелиться от осознания очевидной бредовости подобной затеи?

Ответов на эти вопросы у Гжегоша не было.

— Может, мы зря уехали вот так, внезапно? — спросила Матильда. — Толком никого не предупредили, не поговорили, оставили записку — и всё. Ростовцевы могут обидеться.

— Ничего, потом принесём извинения. — ответил барон. — Я написал, что получил известие о новом производстве и должен срочно прибыть в Петербург. Надеюсь, граф поймёт.

— Да ведь у тебя рана ещё не зажила! — не сдавалась девушка. — А что, если откроется? Путь-то неблизкий, а если ещё и дожди зарядят… Людвиг, любимый, ты совсем себя не бережёшь!

Барон не ответил — отвернулся и сделал вид, что внимательно изучает окружающий пейзаж. Непрекращающиеся упрёки надоели ему чрезвычайно, и он уже сто раз пожалел, что не уехал один, оставив любовницу наедине с упрёками и нравоучениями графини, возмущённой слишком уж вольным поведением гостьи. Но — нельзя; для того, что он задумал сделать, Матильда, вернее то, что содержится в её прелестной головке, не менее важно, чем книги, лежащие в дорожном кофре с вещами. Три пухлых томика, полных странных орфографических ошибок, выходные данные — типография, год издания, прочие сведения, напечатанные на последней странице — вызывают оторопь, а уж содержание…

Барон знал о гостях из будущего со слов поручика Ростовцева и остро жалел, что полученная рана и последующий отъезд в имение лишила его возможности узнать побольше. Теперь приходилось момента довольствоваться рассказами Матильды — благо, влюблённая девица ничего не скрывала от своего избранника. Картина будущего из её рассказов складывалась достаточно обрывочная — до того самого момента, пока Вревский не добрался до присланных Ростовцевым книг. В письме, переданном с книгами, поручик отдельно просил барона приглядеть за этим сокровищем, особо упирая на то, что разбираться с содержимым книг они будут только после его возвращения, а пока — пусть полежит. Целее будет.

Что ж, как говорят русские — «хозяин — барин, хочет — живёт, а хочет — удавится». Вревский знал о соображениях, из-за которых большую часть библиотеки гости из будущего попросту сожгли. Знал — и никак не мог их разделить. В самом деле, что за вздор — скрывать бесценные сведения из будущего только ради того, чтобы это будущее не изменить! Абстрактные рассуждения учёных умников (которых среди гостей, впрочем, не наблюдалось — против возможности принести существенную пользу державе? Потому он и не слишком долго сомневался, решаясь без предупреждения покинуть гостеприимное поместье Ростовцевых, прихватив с собой компаньонку графини и, главное — книги, доверенные ему старым товарищем…

Но сомнения сомнениями, а если удастся доставить ценный груз в Петербург и передать нужным людям соответствующими объяснениями — можно будет рассчитывать на очень многое… если, конечно, не ошибиться с выбором. Барон не испытывал иллюзий: даже если ему и поверят, если воспримут доказательства в виде трёх прихваченных с собой книг — то наверняка постараются отодвинуть в сторону, присвоив этот поистине фантастический шанс. Тут уж не до карьеры — голову бы не потерять…