— А вода? — спохватился Ростовцев. — нам ещё коней поить…
— Ваших лошадей оставим на заставе, будем выбираться из города — заберём. Дадим караулу франков десять, присмотрят. А для вас — вот!
И он кинул на колени поручику два кожаных меха. На глаз каждый литров на десять жидкости.
— Наберёте по пути в колодце. На два дня хватит и попить, и кашу сварить, и умыться. Что до провианта — придётся подтянуть пояса, сейчас уже ничего не раздобудем. Если придётся задержаться больще, чем на два дня — принесу что-нибудь. Кстати, надо ведь ещё и телегу найти…
— Зачем? — удивился поручик.
— Вы не верите в то, что мы сумеем найти библиотеку? — сощурился д'Эрваль.
— Нет, почему же…
— Книги придётся на чём-то вывозить. — пояснил я. — Много ли в ранце утащишь? А они в древних библиотеках тяжеленные — на пергаменте писаны, в золотых да серебряных окладах.
— Тогда лучше обозный фургон, с тентом. — сказал Ростовцев. — И мешковины какой ни то, книги замотать. Не навалом же их грузить! Первая же сволочь, которая заглянет в фуру, непременно заподозрит…
— Ты, я вижу, уже шкуру неубитого медведя делишь? — ухмыльнулся я. Книги ещё найти надо. А вообще-то ты прав. Пока будем ждать надо будет продумать пути отхода. Вдруг, и вправду, подвалит фарт?
— «Фарт»? — Ростовцев непонимающе уставился на меня. — опять твои словечки…
_ Удача, везение. Так в южных городах воры да жулики выражаются, особенно которые иудейских кровей.
— Тьфу на тебя, Никита Витальич! — Ростовцев, и правда, сплюнул под ноги. — И придумаешь же эдакую пакость! Нет, чтобы по-простому выражаться!
— Запоминай, Никита, запоминай. Тебе ещё с проводником говорить, а он еврей. Услышит знакомое словечко — глядишь, и проникнется доверием.
— Нужно мне его доверие, как попу балалайка… — буркнул поручик. — Сунуть кулак в зубы и вся недолга!
— Аполитично рассуждаешь, честное слово. Не понимаешь политической ситуации! — сказал я голосом товарища Саахова, сопроводив слова соответствующим жестом. Потом встал и, не обращая внимания на полезшие на лоб глаза собеседника, принялся отряхивать пыль с рейтуз. — И вообще, хватит рассиживаться! Нам, если наш друг Жан не пошутил насчёт лошадей, ещё через полгорода пешедралом топать…
Ростовцев нахмурился. Похоже, мои лингвистические поучения не укладывались у него в голове.
— Так ты считаешь, этот жид-проводник — жулик или вор?
— Мне-то откуда знать? Вот отыщем его и увидим.
Подходящий дом мы нашли почти сразу. Двухэтажный флигель в середине Богоявленского переулка (примерно там, где располагается сейчас вестибюль станции метро «Площадь Революции») огонь пощадил. Один минус — в половине квартала от него, на Никольской обосновался в бывшей усадьбе Долгоруковых назначенный Наполеоном гражданский губернатор Москвы Жан-Батист де Лессепс. Устраивать тайное лежбище буквально под носом у французских властей было с нашей стороны редкой наглостью, однако, присмотревшись к флигелю, мы убедились — да, это то, что нужно!
Война не обошли здание стороной. В комнатах царил кавардак, мебель переломана и перевёрнута, вещи, на которые не польстились мародёры, разбросаны и попорчены, стёкла выбиты, кое-где вместе с рамами. Задерживаться ни на первом, ни на втором этажах мы не стали — поднялись по узкой скрипучей лестнице на чердак, перетаскали туда наши скудные пожитки, кое-какую мебель, перины и одеяла из хозяйских спален и устроились со всеми удобствами. Место было безопасное: выходящее во внутренний дворик-колодец чердачное окно нависало над дощатой крышей приткнувшегося к задней стене флигеля сарайчика, и туда при нужде можно было спрыгнуть без риска переломать ноги.
Кроме этого пути отхода имелась ещё и чёрная лестница, ведущая на чердак прямо из внутреннего дворика; проход туда, правда, был заколочен, но мы недолго думая, отодрали изнутри пару досок, а лестницу на второй этаж наоборот, завалили всяким хламом и обломками мебели — захочешь, а быстро не пробьёшься наверх! Д'Эрваль нашу «фортификацию» одобрил; мы договорились об условном знаке, по которому следует открыть дверь, и лейтенант отправился в Кремль. Мы остались втроём.
Делать было решительно нечего. Всё давно переговорено, оставалось только ждать да скучать. Ростовцев, бывалый вояка, знающий цену всякой выпавшей минутке отдыха, стащил сапоги и рейтузы, улёгся на брошенную на пол перине и почти сразу захрапел. Прокопыч устроился возле чердачного окна с мушкетоном на коленях (была его очередь караулить), а я, помаявшись немного от скуки, решил последовать примеру поручика и, как говорили в моё время, «придавить на массу». Поспать то есть.
…и снова глубокое кресло, словно висящее без всякой видимой опоры в коконе серой мути. Только на этот раз окружающее, включая и само кресло, какое-то неявное, зыбкое, расплывчатое. А ещё, в отличие от того, первого раза, я не вижу себя — ноги, руки, торс. Знаю, что сижу в кресле, и вполне удобно сижу, но глазами не вижу. И пошевелиться нет ни малейшей возможности.
Значит — сон, морок, галлюцинация?
И — голос, тот самый, прозрачный, бесполый шуршащий, словно струйка песка, просыпающаяся на каменные плиты. Когда я его слышал, почти два месяца назад? Приятнее он за это время не стал, пробирает до костей, до печёнок…
- Ты всё делаешь правильно. И с той первой библиотекой сделал правильно, и теперь.
Когда до смерти перепуган — остаётся только острить и хамить. Тогда, может, и разозлишься, страх отпустит.
— Значит, снова библиотека? Повторяетесь, господа хорошие — простите, не знаю, как к вам обращаться…
- Это несущественно. И повторяемся не мы. Просто мир устроен так, что все пути в итоге приводят человека к полке с книгами, какой бы вид она не приняла.
Если это действительно человек.
Эффектно сказано. Я пытаюсь иронически ухмыльнуться, но терплю неудачу. Не чем мне ухмыляться, потому как рта нету тоже. А ответные слова рождаются как бы сами собой, в серой мутной пустоте, где-то между подлокотниками и спинкой пресловутого кресла.
— Загадками говорить изволите?
- Это ты повсюду видишь загадки. А на самом деле всё проще: тебе надо отыскать следы тех, кто отправил сюда твоего… альтер эго. Нужные сведения можно, найти, и как раз в той библиотеке, которую ты ищешь.
«…час от часу не легче…»
— Смысл? Зачем мне их искать? Матом обложить? В рожу плюнуть? Так ведь есть ли у них те рожи…
- Это тебе решать. Мы тут не советчики.
Шуршание песка слабеет — струйка иссякает, вот-вот исчезнет вовсе.
— Постойте!
Я сделал попытку вскочить с кресла. По понятным причинам не преуспел.
— Скажите, что за фокусы с историей? Я ведь не в своём… не в нашем прошлом, верно?
- Мы не знаем.
— Но вы же говорили, что…
Белёсый сумрак на миг закручивается стремительной воронкой и пропадает. Всё.
— Витальич, ты чего? Никак, дурное приснилось?
Продираю глаза. Мокрый, как мышь, руки дрожат.
_ На-ко, вот, глотни…
В зубы утыкается стеклянное горлышко фляжки. Огненная жидкость льётся в глотку, проваливается раскалённой тяжёлой каплей в пищевод.
«…Коньяк? Да благословит тебя Создатель, поручик!..»
— Вот и ладненько! — ротмистр дождался, когда я сделаю ещё пару глотков и помог усесться, прислонившись к деревянной балке. — Отдохни, Никита Витальич, и ещё по маленькой. Когда кошмары снятся — это первое дело, проверено!
«…всё-таки дурной сон?..»
— Клубничное пюре? В бутылке? — Ростовцев запустил лезвие ножа в широкое горлышко (деревянная ложка не пролезала) извлёк немного густой красной массы, попробовал. — М-м-м, а недурственно, ей-ей, недурственно!
— Это особая пища для военных и путешественников, приготовленная методом апперизации. — сообщил д'Эрваль. Он вернулся к вечеру, уже в темноте, и приволок с собой солдатский ранец, в котором кроме буханки слегка зачерствевшего хлеба и двух луковиц нашлись несколько бутылок. Две с вином, одна с ромом и ещё три, большие, с непривычно широким горлышком. Они сразу мне напомнили памятные из детства бутылки из-под кефира.
