Петрониус невольно отступил на шаг, притянул к себе Зиту и сжал сумку. Он осторожно оглядывался в поисках палки. Ничего.

— Стойте!

— Если бы мы шли быстрее… — пробормотал художник, отпуская руку Зиты. — Беги налево, через поле.

— Картина там!

— Одни мы ее не нашли бы, Майнхард.

Петрониус оглянулся.

— Значит, в качестве проводника я оказался вам полезен, — ответил тот и, кряхтя, открыл дубовую дверь церкви Святого Петра.

Над рыночной площадью висел густой туман, на равнину перед городом опускалась ночь.

Итак, вместо разбойника Петрониус встретил считавшегося мертвым возницу Майнхарда. Он не сразу узнал на заросшем лице живые глаза Майнхарда, а когда-то полное тело возницы из Аахена стало тощим как палка.

Петрониус, как безумный, танцевал вокруг Майнхарда, пока не выдохся.

— Я думал, ты умер!

— Так решил и собака инквизитор. Но чтобы отправить Майнхарда из Аахена в ад, понадобится не пара святых монахов, хотя я едва не задохнулся под грудой одежды. Macтер Босх вернул меня к жизни. У вашего мастера золотые руки, и ему ведомы всякого рода методы врачевания. А теперь он послал меня показать вам дорогу.

— Он ждет нас?!

Петрониус повернулся к Зите и сквозь потоки дождя смотрел на нее. Она кивнула и опустила голову.

— Это я рассказала мастеру Босху.

— А как дела у стариков, Майнхард?

— Женщина чувствует себя хорошо, а вот фресочник умирает. Его единственным утешением является то, что он увез картину из города. Охрана поверила басне о заразной болезни. Бедняга жалко выглядел, когда приехал сюда.

Всю дорогу до Оиршота они обменивались впечатлениями о произошедших событиях. Мастер Босх спрятал Майнхарда в своем имении в Оиршоте, там возница отдохнул и подлечился. Только левая рука так и осталась изуродованной. Возница встретил картину за стенами города и доставил ее в Оиршот. Иероним Босх пошел навстречу желанию Майнхарда сопровождать Зиту и Петрониуса и, если потребуется, защитить их.

Они вошли в собор, величественно возвышавшийся в центре города. Петрониус осмотрел огромную площадь перед собором, которую окружали хилые дома, что пригибались под тенью собора, будто он не только излучал великолепие, но и наводил страх и ужас. Чем темнее становилось на улице, тем более угрожающим казался вид церкви на фоне неба в потоках дождя. Башня напоминала падающего на город сокола.

Путники прошли ворота — охране Майнхард сказал, что это гости Иеронима Босха. Очевидно, у Босха в этом городе была хорошая репутация.

Чернота наступающей ночи окутала собор. Перед алтарем горел огонь, бросая красноватые отблески на Петрониуса, Зиту и Майнхарда. Петрониус и Зита дрожали от холода, но художник настоял, чтобы их прежде всего отвели к триптиху.

— Где он, Майнхард?

— Перед алтарем. Идите, я подожду здесь.

Петрониус потащил Зиту через пустую церковь. Каждый шаг отдавался эхом. Капли с одежды разлетались по полу и стенам. Черные призраки наступали на них с настенных картин.

На мольберте стоял триптих.

— Нам нужен свет! — прошептал Петрониус.

Почти на ощупь они пробирались к картине, загадочно блестевшей в темноте. Зита пробежала вперед, ощупывая ниши в стенах; художник ждал и нетерпеливо смотрел на картину.

— Вот свечи! — радостно воскликнула Зита и протянула одну свечу Петрониусу. — Можно зажечь от лампады.

Петрониус, спотыкаясь, прошел к единственному источнику света в помещении и дрожащей рукой поднес фитиль к пламени.

— Если огонь горит ночью особенно ярко, значит, к покойнику, — изрекла Зита, когда заметила вспыхнувшее пламя свечи.

— Ты веришь в этот бред?

Зита не ответила на вопрос и зажгла свою свечу. Затем оба подошли к картине. Пламя беспокойно подрагивало.

Из тьмы появилась фигура: бледный человек-дерево, ноги на лодках, несущихся по замерзшему пруду.

Петрониус вскрикнул, опустился на пол и выронил свечу.

— Что с тобой?

Подмастерье сидел на полу, обхватив голову руками, будто ударился. Зита посветила на правую часть картины и увидела там человека-дерево, чье лицо было похоже на лицо Якоба ван Алмагина, не считая взгляда, мрачного и темного.

— Ты боишься картины?

— Не картины, а своих снов, Зита!

Петрониус медленно поднялся, поднес свечу и осветил часть триптиха сверху вниз и обратно.

— Вот уже несколько дней я вижу во сне образ человека-дерева. Я просыпаюсь ночью весь в поту, потому что перемещаюсь в тело этого существа; ворочаюсь, боюсь закрыть глаза и увидеть его снова. Я еще ни разу не видел этой картины. Никогда, Зита. Почему во сне ко мне приходит то, что нарисовано здесь?

Зита перевела взгляд с картины на Петрониуса. Даже в мерцании свечи она поняла, что у него лихорадка.

Юноша пристально смотрел на картину и беззвучно шевелил губами.

— Бог мой, Зита, это больше чем изображение ада. Мастер Босх показал нам Апокалипсис, пожар миров. Ты только посмотри на небо!

Художник осветил верхний край триптиха. В мерцающем свете свечи картина будто ожила. Горящие строения на заднем плане были как настоящие. Пламя колебалось на горизонте, погрузившемся в красновато-голубой свет. Посреди этого адского огня шевелились люди: они несли шесты, взбирались по лестницам, пытаясь спастись, или, смирившись, ждали последних минут, пока жар и огонь не смилостивятся над ними. Сквозь пустые глазницы руин на озеро перед городом падал резкий свет, и вода отражала красноватое сияние. А пока город горел, армии опустошали страну, сметая все на своем пути.

— Содом и Гоморра! — отважилась прошептать Зита, не выпуская из виду Петрониуса. Юноша слегка пошатывался.

От изображенного на картине у девушки перехватило дыхание, по телу побежали мурашки, однако она встряхнулась, пытаясь побороть неприятное чувство.

— Весь мир скатывается в пропасть, — произнес Петрониус хрипло, — и огонь исходит из самой земли, а вода… вода тоже загорелась и пылает. А ветряная мельница? Видишь ее, Зита? Лопастей уже нет. Воздух превратился в горящее дыхание. Огонь пожирает все. Город погружается в пылающее дыхание жары, превращаясь в пыль и пепел. Огонь поймал все четыре элемента и уничтожил их. Что будет потом?

У Петрониуса подкосились ноги, но Зита поддержала его. Юноша тяжело дышал, хрипел и с трудом произносил слова:

— Босх нарисовал мои кошмары, Зита! Ты понимаешь, мои кошмары, не свои! Как он узнал о моих кошмарах, как?

Звонкий смех, огласивший церковь, заставил Зиту и Петрониуса обернуться.

— Кто это? — спросил Петрониус.

Он дрожал, все его чувства обострились до предела. Холод, дождь, лихорадка, образы картины слились в мозгу в один сплошной туман. Смех раздался снова, эхом отражаясь от мощных стен. Сначала Петрониус подумал о видениях смятенного духа. Может, смеялся он сам и спутал свой голос с чужим?

— Черт! — вскрикнула Зита и прижалась к Петрониусу.

— Черт может застать везде, но не станет смеяться над нами, — прошептал Петрониус, пытаясь взять себя в руки и отыскать источник смеха.

Акустика собора пугала его.

— Кто бы ты ни был, выйди и покажись!

— Вы разрабатываете новую теологию, Петрониус Орис, или снова напали на след тайны? Вы не узнаете меня, вашу совесть?

Петрониус закрыл глаза, чтобы узнать искажаемый эхом голос. Зита подняла голову и тоже прислушалась. Неожиданно Петрониус понял.

— Якоб ван Алмагин!

— Да, — прошептала Зита, — это меестер!

— Вы осмотрели картину, Петрониус Орис? Вы видели Апокалипсис? Конец света. И в воздухе будет летать птица, огромная, как город, и огонь будет идти дождем, пока не сгорит земля и не высохнет вода, пока воздух не сгорит и пламя не уничтожит оставшихся людей.

Петрониус отпустил Зиту и повернулся, не открывая глаз. Он хотел определить, где находится Алмагин, связать голос с телом, но не смог установить, откуда шел звук. Казалось, ученый летал по церкви, произнося каждое слово в разных местах. Как художник ни старался сосредоточиться, он не смог различить шагов.