— Пойдемте, побеседуйте с моей матерью, — произнес Омод, предлагая мне руку, — она сегодня справлялась о вас. И обмолвилась, что когда-то вы общались и, кажется, даже были дружны.

— Это было много лет назад, ваше величество, — пробормотала я, поглядывая на двери, за которыми скрылись Каутин и вызвавшийся пойти с ним Эли.

Улыбнувшись углом рта, король повел меня к Бланке.

Алекто бежала и бежала. Все внутри горело, и воздуха не хватало. Холодные плети ветра били по щекам, но она не чувствовала ни их, ни колющих снежинок. Наконец, в груди стало так нестерпимо больно, что она перешла на шаг.

Темная пелена перед глазами постепенно рассеялась, и она вдруг осознала, что внутреннее кольцо стены осталось за спиной. Алекто растерянно обернулась. Через завесу мелкой снежной пыли различался замок. В его темном силуэте весело горели окна. И через них почти можно было увидеть, как мать и король наслаждаются вечером, даже не вспоминая о ней. Да и всем остальным тепло и хорошо — всем, кроме Алекто. Она чуть снова не расплакалась.

Если бы не чей-то плащ, который она схватила впопыхах, убегая, она бы уже продрогла до костей. И надо бы повернуть обратно, вернуть его, и самой вернуться, но стоило только представить, как она переступит порог, посрамленная, объект всеобщих насмешек, с разбившимися мечтами, как дыхание заканчивалось.

Стянув повязки у горла, Алекто посмотрела вперед — там, между домами, двигались огни, и слышалась музыка, правда не такая возвышенная, как в только что оставленном ею зале, а по-деревенски веселая и кое-где неумелая. И ноги вдруг сами повели ее вперед по улочке.

Звуки становились все громче, кто-то уже совсем близко что-то горланил, что-то шипело, что-то звенело, кто-то смеялся, а потом Алекто вдруг оказалась на краю площади. Той самой, которую они проезжали по дороге в замок, и центр которой украшала колонна. В связи с праздником она была забита людьми. Повсюду горел огонь, и веселились жители. Еще здесь было множество палаток.

Столица… она в городе. Сама мысль о том, что она покинула пределы замка одна ужасала. И вместе с тем в происходящем вокруг было что-то завораживающее. Столько людей, объединенных общим настроением и празднованием Солнцеворота.

Рядом зашумели, и Алекто поспешно отпрыгнула, когда от ближайшего лотка толкнули какого-то грязного мужчину — судя по крикам, за то, что он не расплатился за выпивку.

Надвинув капюшон пониже, она двинулась вперед. Да, такого празднования она точно не видела — даже в те разы, когда они с матерью навещали виллан на Солнцеворот, чтобы одарить их вещами и продуктами. Тогда все они выстроились в очередь, где смели переговариваться лишь тихими голосами, и целовали им руки, получая что-то в дар, после чего так же тихо и сдержанно удалялись. Здесь же не было ничего сдержанного.

Алекто словно окунулась в новый мир. Мир с людьми, чья жизнь была ей совершенно не знакома. Притягивала и отталкивала одновременно.

Какая-то нищенка сунула ей в лицо сладких зверят на палочках, уговаривая купить их за полденье, и Алекто машинально потянулась к кошелю, но тут же об этом пожалела. Там были лишь серебряные монеты, предназначенные для дара леди и кавалерам в эту ночь, и точно такие же звенели в кошелях у Эли и Каутина. Нищенка, заметив жест, вцепилась в ее одежду и не желала отставать до тех пор, пока Алекто не бросила ей монету.

Впредь нужно проявляться большую осторожность. В дюжине шагов впереди она увидела зевак, собравшихся вокруг исполняющего трюки мужчины: казалось, в его теле не было костей, что позволяло ему так легко проскальзывать через сложные фигуры, сплетаемые его же руками и ногами. Несмотря на холод, его торс оставался обнажен. Алекто смущенно отвела глаза от покрывавших его темных рисунков.

Она уже было решила поглядеть, как сражаются колбасами, или на кукольное представление, где тряпичные Праматерь и Огненный бог собирались соединяться, как вдруг заметила какой-то блеск и двинулась в том направлении. Спины закрывали от нее то, что происходило в центре, но люди стояли не так плотно, чтобы она не смогла проскользнуть между ними и встать впереди.

Глазам предстали низкие наспех сколоченные подмостки, которые она также видела по дороге в замок. По краям горело несколько небольших костерков, чудом не поджигая их и не пытаясь вырваться за пределы отведенных им мест. Там расхаживала странно одетая девушка. На ней было что-то вроде наряда жонглерки: казалось, пышная разлетающаяся при каждом шаге юбка состояла из тряпья, которое та сумела достать, а пройма открывала не только ключицы, но даже одно плечо. Король бы при виде такого, верно, упал в обморок.

Девушка собирала деньги в шапку, и по разговорам Алекто поняла, что она только что танцевала.

Алекто перевела взгляд вглубь. Там сидел, скрестив ноги, юноша. На нем была лишь рубаха, светлая, в отличие от небеленых, которые обычно носило простонародье, под цвет его коротко стриженных светлых волос. Но больше всего привлекало внимание выражение лица: такое спокойное, почти отрешенное, словно он находился не в гуще праздника, а где-то далеко отсюда, в полной тишине.

Собрав монеты, танцовщица подошла к нему и села рядом. Парень же легко поднялся и вышел вперед, занимая ее место.

Алекто подумала, что он тоже сейчас будет показывать какие-то трюки, вроде того невероятно гибкого мужчины, или же станет демонстрировать умение пить больше всех — хотя при его хрупкой комплекции и бледном лице это было маловероятно, — но парень, который уже закатал рукава, вдруг щелкнул пальцами правой руки с тем же непроницаемым выражением, и на них расцвел огонек.

Собравшиеся, и Алекто вместе с ними ахнули. Парень тем временем перекинул его на другую руку, и вот уже в обеих горело по костерку, и Алекто вдруг догадалась, кто зажег те, что так послушно трепетали по краям подмостков.

Парень провел вдоль рук, и огонь лепестками рассыпался по ним пламенными рукавами. Снова собрав их, он принялся формировать огненный шар, словно ребенок, который лепит из снега. Вокруг раздались смешки. Он вдруг резко выкинул руки в стороны, и огонь брызнул с ладоней, вытянувшись двумя кнутами. Алекто, замерев от восторга, наблюдала, как парень выписывает ими в воздухе узоры, оставляющие лишь легкие дымные следы. В конце у него выросли огненные крылья.

Потом они обрушились искрами, а кнуты послушно втянулись в центры ладоней, в одну впитавшись полностью, а на другой оставшись трепещущей огненной лужицей. Эта лужица вытянулась и превратилась в птицу — настолько живо исполненную, что у нее был даже взъерошенный хохолок. Она сидела, нахохлившись, словно сердясь, что ее потревожили. Вокруг засмеялись. Парень взмахнул рукой, отпуская ее, и в пустой ладони оказался цветок — такой же прекрасный, как те, что украшали столы этим вечером в трапезной замка. Алекто завороженно наблюдала за тем, как покачиваются огненные лепестки…

Парень приготовился встряхнуть запястьем — верно, за тем, чтобы сменить цветок следующей диковинкой, — как вдруг их с Алекто взгляды встретились.

Миг, и парень дернулся, с изумлением уставившись на свои обожженные пальцы. Цветка в них уже не было. Странные, бледно-голубые, будто прозрачные, глаза снова метнулись к Алекто. Она смутилась, почувствовав себя так, будто совершила какое-то преступление, и принялась пятиться. Запоздало обнаружив, что капюшон сполз, поправила его, развернулась и начала пробираться через тела.

Вскоре она вырвалась за пределы круга, и почти одновременно с разных сторон площади послышались крики. Алекто разобрала несколько ругательств и еще "огнепоклонники". К месту выступления спешили воины, и люди поспешно убирались с дороги. Алекто не понимала, что происходит, но, похоже, те девушка с парнем на подмостках совершили что-то плохое.

Вокруг началась суета, все толкались. Алекто тоже бросилась к узким улочкам, пытаясь вспомнить дорогу обратно. Сердце колотилось от страха. Вскоре она влетела в какой-то пустынный переулок.