— То есть Алекто ему нравится, но ей нужно держаться от него подальше?

— Да.

— Почему?

— Потому что он… не такой, как мы.

— Как мы "кто"?

— Люди.

Эли с сомнением посмотрел на нового друга.

— Как-то ты слишком уж темнишь, — произнес он и приоткрыл дверь, переступив спящего стражника.

Алекто с матерью тоже спали, и в первый момент Эли подумал, что заявиться сюда было плохой идеей. Но отступить, когда рядом Дикки, он не мог. Тоскливо оглядевшись, он представил, как придется рыться в вещах Алекто и испытал к себе отвращение. Что же делать?

Оглядевшись, он вдруг замер.

— Вот. Это она, — выпалил он, бросаясь к камину. В потухших углях что-то мерцало.

Дикки встал рядом. Присев на корточки, Эли аккуратно достал из золы странную четырехголовую фигурку.

— Странно, раньше она не светилась… — повертел он ее, разглядывая чуть мерцающие узоры на боках. — И этих рисунков не было.

— Это из-за огня, — откликнулся Дикки.

Эли не стал спрашивать, что он имеет в виду: он и так задавал слишком много вопросов и мог показаться совсем уж несмышленышем.

Потерев фигурку о котту, он кивнул с умным видом и продемонстрировал ее Дикки на вытянутой руке.

— Сгодится для игры?

Тот тоже кивнул, но будто неуверенно.

— Тогда пусть это будет воин вражеской армии, а Хруст будет нашим воином, отражающим его атаки, — воодушевленно произнес Эли, когда они снова оказались снаружи.

Сделав еще несколько шагов, Эли задумался.

— Почему же узоры все-таки светятся?

Дикки тоже слегка наморщил лоб, но кажется, его ничто не могло слишком удивить, и Эли подумал, что надо бы перенять его манеру эдак хладнокровно ко всему относиться. Ну, или притворяться, что относишься хладнокровно.

— Мой брат подарил ей это, но рисунков тогда не было. Это не к добру, — произнес Дикки.

И тут Эли вконец разозлился.

— Ты опять врешь. Перестань это делать, если хочешь и дальше играть со мной.

— Я не вру.

— Мой брат то, мой брат се. Мой брат подарил это твоей сестре. Но не женится на ней. Я не хочу играть с тем, кто так много врет, — почти выкрикнул он и швырнул фигурку на пол.

Громко стукнувшись, она укатилась куда-то в темень. Дикки молчал, а Эли хотелось, чтобы он что-то ответил.

— Уходи. И не смотри на меня так, — оттолкнул он его.

Дикки медленно опустил голову, посмотрел туда, куда улетела фигурка и кивнул.

— Хорошо. Прощай, Элиат.

Когда он отвернулся, Эли открыл рот. Неужто он так просто уйдет? Дикки действительно двинулся прочь. Эли смотрел, пока он не дошел до поворота.

— Ну и иди к Ваалу, — выкрикнул он сквозь слезы и бросился обратно в общую комнату.

Проснувшись, Алекто какое-то время лежала не шевелясь. Все то, что предстояло сделать, давило на нее, и непонятно было с чего начать. Рука привычно потянулась под подушку, куда она в последние дни клала на ночь фигурку, и замерла, ничего там не обнаружив.

Быстро сев в кровати, Алекто отшвырнула подушку и какое-то время тупо смотрела на пустую простынь под ней.

Следующим пришло воспоминание о вчерашнем вечере. Ну конечно, камин. Когда выплеснулся тот сноп искр, кажется, раздался шуршащий звук. Наверняка, Алекто обронила фигурку в угли. Теперь она вспомнила, что действительно не смотрела на нее остаток вечера.

Выскочив из постели, она подбежала к камину и принялась ворошить угли кочергой. Потом пересыпать золу в ладонях. Потом ощупывать пальцами. Когда вошла мать, Алекто сидела на полу возле очага, вся перемазанная золой и успевшая исследовать каждую пядь серой пыли, но безрезультатно.

— Что вы делаете? — изумилась мать.

Алекто в отчаянии посмотрела на нее.

— Ее нет. Я потеряла ее.

— Потеряли что?

— Ее… — простонала Алекто и кинулась перерывать свои вещи.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Нет.

Мать так на нее взглянула, что она, опомнившись, остановилась.

— Простите, миледи, я потеряла одну вещь.

— Она настолько ценна, чтобы из-за нее так расстраиваться?

— Она не ценна, просто нужна мне.

— И вы не скажете, что это?

— Это… — Алекто умолкла. Лгать матери не хотелось, но и сказать правду она не могла. — Ее подарил один из здешних молодых людей, — с запинкой произнесла она.

Мать опустилась на кровать.

— Один из здешних молодых людей подарил вам что-то?

— Да, миледи.

— То есть вы принимаете ухаживания?

— Не совсем.

— Это кто-то из свиты его величества или гостей?

— Я… не знаю, — призналась Алекто.

Мать внимательно на нее посмотрела.

— Алекто, вы слишком юны и несведущи в том, что касается общения с молодыми людьми. Поэтому прошу вас проявлять осторожность и не увлекаться чрезмерно.

— Я вовсе им не увлечена, — раздраженно повысила голос Алекто. Увидев наконец, в каком плачевном состоянии находятся ее руки и одежда, подошла к кувшину и принялась неловко лить воду, пытаясь очистить ладони. Приблизившись, мать взяла его и наклонила.

Алекто с благодарностью подставила пальцы под прохладную струю.

— Так вы о нем ничего не знаете, но принимаете подарки?

— Я не приняла: наоборот.

Мать помолчала, глядя на то, как Алекто умывает лицо.

— Это правильное решение.

Алекто удивленно на нее взглянула.

— Почему?

— Если интуиция подсказывает вам не брать что-то от кого-то, лучше слушать ее, — произнесла та, протягивая полотенце.

Отняв его от лица, Алекто увидела оставшиеся темные пятна. Все-таки недочистила…

— Но я, признаться, рада, что у вас появился ухажер, отвлекающий ваше внимание, — продолжила мать, проходя к перекладинам и снимая платье Алекто. — Это ваше увлечение королем было детскостью.

Алекто было неприятно вспоминать, с каким пренебрежением отнесся к ней тот, кому она посвятила когда-то столько дум.

— Я осознала, миледи, насколько ниже я его, и что он никогда не почтит меня своей благосклонностью.

— Вы не ниже, — резко ответила мать, приближаясь к переодевшей камизу Алекто, и уже мягче добавила, протягивая платье и помогая надеть его через голову. — Просто вы предназначены не друг другу.

— А кому я предназначена? — спросила Алекто, выныривая.

— Кому-то, кто отнесется к вам с уважением и симпатией.

Алекто задумалась.

— Так что присмотритесь к этому молодому человеку, одаривающему вас, но будьте настороже и, если что, сразу обращайтесь ко мне или Каутину, или сэру Вебрандту.

— Да, миледи. — Алекто уже успокоилась настолько, чтобы позволить пришедшей служанке заплести ей сложную косу и перевить ее шнуром.

Мать тем временем села в стороне за походной конторкой и принялась что-то кому-то писать. Алекто заметила, как тяжело ей было держать перо, которое временами срывалось, оставляя кляксы, и как неловки были ее негнущиеся пальцы. Наконец, мать перевязала послание шелковой нитью и скрепила печатью Морхольтов — отцовскую не поставила.

— Кому вы писали? — спросила Алекто.

— Никому, — ответила она, подходя к камину и, к удивлению Алекто, бросила письмо во вновь разожженный служанкой огонь. — Вы готовы? — повернулась она к Алекто.

Сама она была умыта, одета и причесана и, похоже, уже давно. Алекто задумалась, куда она ходила так рано утром или… с ночи?

— Да, миледи.

— Тогда идемте, — опустив голову, Алекто последовала за ней на мессу.

Омод водил пальцем по холодной стали. В утреннем свете клинок казался серым. Такой простой и в то же время веяло от него чем-то древним… Или, быть может, таким всегда веет от вещей, бережно хранимых в семье?

Омод провел кончиком ножа по каменному подлокотнику трона, оставляя едва различимый след. Потом подкинул его и снова поймал. Подняв голову, оглядел гербы королевства, вьющиеся по стенам зала под потолком. Взгляд остановился на простом, двучастном — чернь с серебром.