Алекто, обмирая от ужаса, смотрела на того, кто сидел рядом на кровати и, кажется, только что нюхал ее волосы. По крайней мере прядь до сих пор была у него в другой руке. Это был мужчина, и он сидел в странной позе: на корточках, с разведенными в стороны коленями. Так, бывает, звери сидят перед броском. Алекто вдруг узнала его, несмотря на то что никогда не видела его лица: тот самый незнакомец, который напугал ее в коридоре и подарил странную фигурку.

На этот раз на нем не было капюшона, так что можно было рассмотреть худое лицо с впалыми щеками, резко очерченными скулами и обветрившимися тонкими губами, которые смотрелись в этом свете почти черными. Вокруг лица рассыпались нечесаные волосы. Он напоминал даже не человека, а скорее… существо.

Гость приложил палец к губам, и Алекто кивнула, показав, что не станет кричать. Да у нее сейчас и не получилось бы: горло перехватило от страха.

Он убрал руку, и Алекто испуганно вжалась в кровать. Быстро оглядевшись по сторонам, она поняла, что матери нет в комнате. А вдруг он что-то с ней сделал?

Незнакомец вдруг подался вперед и издал странный звук — полуурчание-полурык. И Алекто будто раздвоилась. Одна часть ее, человеческая, почувствовала себя так, как почувствовала бы себя любая другая девушка, к которой ночью проник опасный безумец. А другая вдруг испытала восторг узнавания. Казалось, вся ночь на миг расцветилась, и Алекто поняла язык всех до единой тварей на земле.

Не дав ей опомниться, он ухватил ее за руку и куда-то потащил, едва снова не оцарапав длинными ногтями.

— Куда вы… нет, погодите, — испуганно залепетала она, а в следующий момент ударилась о проем окна.

Оно было распахнуто, а задвижка выломана вместе с фрагментом слюды. Значит он явился не через дверь.

Догадка подтвердилась, когда гость, уже вспрыгнувший на подоконник, настойчиво потянул ее на себя.

Алекто вскрикнула. Он что же, хочет сбросить ее из окна? Или решил окончить свои дни и выбрал Алекто в компанию? Похоже, так оно и было.

Заметив, что она не двигается, гость недовольно обернулся и дернул ее, поторапливая. Алекто уперлась изо всех сил в подоконник, пытаясь выдернуть руку.

Незнакомец уже переместился наружу, уцепившись за кладку и с легкостью нащупав опору для ног. Он явно не испытывал проблем, держась на стене на высоте более чем полусотни футов, как ящерицы не задумываются о том, что помогает им карабкаться по отвесным поверхностям.

В лицо бил ледяной ветер, и Алекто задыхалась от страха и боли в руке, которую цепко держали чужие пальцы. Гость снова издал тот звук, и ее вдруг накрыло желанием вскочить на подоконник и прыгнуть в темноту вместе с ним. Раствориться, слиться с ночью. Там ждет что-то хорошее, там весело, и много вкусной еды. Это желание было настолько сильным, что Алекто, до смерти перепугавшись, рванулась назад и отлетела к кровати, опрокинувшись на нее.

Незнакомец со злостью и непониманием посмотрел на нее. Сделал было движение обратно, но тут в соседней комнате хлопнула дверь, и послышалось:

— Алекто?

Алекто чуть не разрыдалась, узнав голос матери.

— Я здесь, — полупридушенно откликнулась она.

Сверкнули вертикальные зрачки, и голова незнакомца исчезла из вида.

Дверь распахнулась, и на пороге застыла мать. Ее лицо было искажено, и весь вид говорил о том, что сюда она бежала.

— Что с тобой? Ты цела?

— Мне… мне приснился кошмар.

Взгляд матери метнулся к распахнутому окну, через которое влетала, вихрясь, снежная пыль. Быстро пройдя к нему, она захлопнула раму, потом села на кровать рядом с Алекто и прижала ее голову к своей груди.

— Он… он был такой страшный, этот кошмар, — прошептала Алекто и все-таки разрыдалась.

Наутро Алекто проснулась с больным горлом. Причем, болело оно, похоже, не из-за распахнутого ночью окна, а из-за сильного испуга.

Вспомнив, что случилось, она застонала и уткнулась носом в перину, которая, помимо мягчайшего пуха, была набита сухими ароматными травами. Втянув аромат, сквозь который пробивался еще и запах шерсти и сена от матраса, она попыталась собраться с мыслями.

Она так и не сказала матери, что произошло на самом деле, сама не зная почему. Отговорилась тем, что ночью окно распахнулось само, а больше она ничего не помнит. Быть может, чтобы защитить ее, и еще потому что история с незнакомцем касалась только Алекто. При одном воспоминании о нем пробирала дрожь.

Но бледность и молчаливость мать все же отметила.

Перед мессой Алекто долго писала письмо отцу, не вылезая из кровати — вышло три свитка.

На службу собиралась вяло. А при мысли о том, как еда за завтраком будет скользить по саднящему горлу, поморщилась.

— Где Каутин? — спросил Эли на мессе.

— Похоже, все еще отмечает свою победу, — кисло ответила Алекто, злясь даже на брата за то, что он забыл обо всем прочем, захваченный своим вчерашним приключением.

За завтраком она действительно не могла проглотить ни кусочка, поэтому выбрала заячий паштет, увидев, как одна из фрейлин изящно намазывает его на такой тонюсенький поджаренный ломтик хлеба, что через него можно было смотреть на солнце.

— Плохо выглядишь, — раздался сиплый голос, и рядом на лавку опустился Каутин.

Алекто подняла голову.

— Ты не лучше.

Это была правда: Каутин был бледен, щеки покрывала легкая щетина, и казалось, его вот-вот стошнит. По крайней мере по лицу временами пробегала судорога, а щеки словно надувались.

Каутин спрятал глаза.

— Вы наконец появились, — отметила мать.

— Да, простите, миледи, я…

Та сделала предупреждающий жест.

— Не объясняй. Присмотришь за Алекто и сопроводишь ее потом в комнату к другим дамам. А я договорюсь о починке нашего окна.

— А что с окном? — удивился Каутин, когда она удалилась.

Алекто только рукой махнула.

Отведя Эли к остальным детям лордов под присмотр матроны, они с Каутином направились к королеве. Алекто хотелось держаться как можно дальше от их с матерью покоев, хотя и было ясно, что тот незнакомец может появиться где угодно, раз так легко забрался в окно, расположенное на немалой высоте.

— Как твое отмечание вчера? — поинтересовалась она.

Каутин поморщился.

— Я мало что помню.

От него пахло хмелем, как стало ясно теперь, когда не перебивали запахи трапезной. А ведь Каутин дома ограничивался самое большее половиной стакана разбавленного вина.

— Ты готов к выполнению своих новых обязанностей?

Брат скосил глаза.

— А там может понадобиться что-то особенное?

— О да, — навевающим жуть голосом начала Алекто, — не каждый юноша справится с таким.

Каутин сглотнул.

— Дамы, к примеру, могут попросить тебя подать шерсть или даже вдеть нитку в иголку. А то и подержать на коленях кого-то из питомцев, пока они их причесывают.

— Ты шутишь? — выдавил он из себя бледную улыбку.

— А ты что думал, когда вызвался помогать королеве? — в свою очередь удивилась Алекто. — Или полагал, что придется снова пить, сражаться в "двадцать квадратов" и болтать с оруженосцами о своих великих победах?

— О каких еще победах? — скривился Каутин, коснувшись пальцами виска.

— Вы же, мальчишки, наверняка похваляетесь своими успехами на охоте или еще где-то. Что, кстати, сказал тебе вчера его величество? Поздравил и одарил еще чем-то?

Каутин сосредоточенно нахмурился.

— Вообще-то я не помню.

— Забыл слова короля?

— Не помню короля рядом. Только во время игры, и когда меня качали, а потом лица, и эль, и… а короля не помню.

Тут они подошли к комнатам королевы, и Каутин умолк.

Повернувшись к брату, Алекто поправила на нем одежду и пригладила выбившийся вихор, придававший всегда аккуратному и серьезному Каутину не лихой, а какой-то растерянный вид.

— Вот так гораздо лучше.

— Как думаешь, я справлюсь?

— Думаю, не справиться тебе будет очень трудно, — успокоила его она и решительно ввела попытавшегося в последний миг сбежать брата в комнату.