Мне же пришли совершенно неуместные мысли. Я вдруг представила, как было бы, если бы мы с Алекто, Каутином и Эли остались при дворе. Или если бы Омод смог жить какое-то время в году в нашем замке. Быть может, поначалу ради уроков. Впрочем, наверняка скоро эти уроки ему уже не понадобятся, и тогда придется придумать что-то другое, позволяющее мне быть рядом.

Укладываясь спать, я продолжала думать об этом и еще о том, как скажу завтра Алекто о посещении столицы. Она так ворочалась на второй половине постели и вздыхала, что эта новость могла бы ее порадовать.

Заснула я легко и крепким сном, а проснулась от легчайшего прикосновения к лицу. Или даже тени этого прикосновения, настолько невесомого, что могло показаться, будто это лишь рассветные лучи, проникающие через окно. Но мужчина, дрожавший легкой дымкой в паре ярдов от кровати, явно лучом не был. Сжавшись в первый миг, я повернулась к Алекто. Она наконец-то уснула, и лицо было спокойным и бледным.

Несмотря на то, что в соседней комнате, куда я тотчас прошла, еще сохранялось тепло от очага, меня бил озноб.

— Зачем ты пришел?

Бодуэн стоял спиной ко мне и смотрел туда, где среди пепла вспыхивали редкие искры.

— Ты знаешь, зачем.

— Почему ты мучаешь меня? Алекто не то, что ты думаешь. И к чему тебе она? Зачем тебе теперь все это, когда сам ты…

Бодуэн обернулся, и слова застыли у меня на губах.

Он смотрел еще какое-то время, и мерцающая радужка, казалось, навсегда впечаталась в мои глаза. При виде этой серой фигуры в холодном утреннем свете я вдруг почувствовала, как меня потянуло куда-то. К двери, которую я закрыла семнадцать лет назад.

— Что ты знаешь о Праматери, Хамелеонша?

— О чем ты?

Тот, кто был когда-то мужчиной, внимательно и как-то устало смотрел на меня.

— То же, что и все: соединившись с Огненным Богом, она многие века назад породила Покровителей, тем самым положив конец темным языческим временам. Впрочем, язычники еще какое-то время продолжали приносить ей жертвы, пока эти обычаи окончательно не отошли в прошлое.

Бодуэн посмотрел на свою ладонь, и я невольно отступила, заметив, как на ней начал заворачиваться маленький вихрь пепла, складываясь в какую-то фигуру.

— А что еще ты знаешь? — Он с таким интересом смотрел на свою руку, словно и сам не догадывался, что сейчас произойдет.

— Больше ничего, — я против воли сделала шаг вперед. — Ты же знаешь, что образованием я никогда не отличалась.

Бодуэн поднял глаза, и я увидела, как фигурка оформилась в женскую, а по ладони, там, где в центре должны были находиться ноги, пошли огненные трещины.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Что незнание опасно. Ты ведь не стала бы кормить соловья мясом? Как не предложила бы собаке птичье угощение?

— Кто собака, и кто соловей?

— Ты не должна давать эти уроки. Или не должна запрещать ей проявлять ее сущность. Я еще пока сам не знаю, что из этого.

Он перевел глаза на закрытую дверь, и я попятилась, встав так, чтобы оказаться между ним и ею.

Он двинулся на меня, и я вдруг почувствовала, как по телу поднялся жар, которого я не чувствовала уже много лет. Вообще-то единственный мужчина, к которому я его когда-то чувствовала, был теперь передо мной и был нечеловеком. Когда между нами осталось всего ярда два, он остановился, и исходившее от него легкое сияние на миг погасло. Этого мига хватило, чтобы я увидела обычного мужчину.

Фигурка на его ладони рассыпалась пеплом, и вместо нее осталось лежать что-то плоское и острое. Он сделал последний шаг. Словно какая-то сила заставила меня стоять неподвижно, пока его пальцы легко касались моей руки.

— Омод не твой брат.

Я очнулась резко, как ото сна.

— Что?

— Я вижу, какими глазами ты на него смотришь. В этих глазах много неправды. Он не твой брат. Пелена мешает тебе увидеть истину.

— Истину, — повторила я.

Он отпустил руку, и я почувствовала в ней что-то. Это был нож. Даже спустя семнадцать лет я не спутала бы его ни с каким другим.

— Нож твоего брата должен быть у тебя, — произнес Бодуэн. — Но Омод не твой брат, — повторил он.

Я сжала подарок.

— Сперва ты решил отнять у меня Алекто, теперь Омода…

— Ты не знаешь, что делаешь.

— Убирайся, — прошипела я. — Я тебя на боюсь. — Резко попятившись, я вернулась в комнату и захлопнула дверь.

— Вы, похоже, сегодня не в духе?

Алекто посмотрела на леди Рутвель.

— Мне плохо спалось.

— Быть может, игры или рукоделие вас развлекут? Или прогулка на свежем воздухе?

— Прогулка? — Алекто задумалась, и в голове начал оформляться план. Еще одной ночи, как сегодня, полной напряжения, ворочания с боку на бок и ожидания вторжения незнакомца, она не выдержит. Нужно понять, что ему от нее нужно. И единственная связующая ниточка — та четырехголовая фигурка. Алекто все же должна разыскать этого Старого Тоба и узнать, что ему известной о "твари о четырех головах".

— Вы правы, леди Рутвель, — медленно произнесла она. — Прогулка, наверняка, могла бы помочь. Я имею в виду прогулка… не по замку.

Леди Рутвель склонила голову в знак того, что слушает.

— Столица…

Фрейлина тотчас отодвинулась.

— Вы знаете, леди Алекто, что ваша мать этого не позволит.

— В прошлый раз я поступила необдуманно, — поспешно продолжила Алекто, — но я хотела бы показать, что мне можно доверять. И если бы меня взялась сопровождать дама, которая внушает доверие, то это могло бы изгладить то неприятное впечатление. Боюсь, что когда праздники закончатся, и я вернусь домой, все, что мне останется, это перебирать в памяти приятные моменты. И я хотела бы, чтобы столица оказалась одним из этих приятных моментов.

Леди Рутвель продолжила смотреть на нее, бессознательно теребя подол. Алекто заметила на нем дырочку.

— Похоже, искра попала, когда вы вышивали подле очага, — указала она.

— Ах да, — фрейлина рассеянно провела по этому месту. — Позже зашью. Что до вашей идеи…

— Пожалуйста, леди Рутвель. Это бы многое для меня значило.

— Что ж, я попробую поговорить с вашей матерью, — наконец согласилась она.

Счастливо вскрикнув, Алекто быстро пожала ей руку.

— Столица? — Мать пристально посмотрела на нее.

— Меня будет сопровождать леди Рутвель, — быстро произнесла Алекто. — И еще я могу попросить Каутина. И…

— Хорошо.

— Хорошо? — не поверила ушам Алекто.

Вот так просто "хорошо" и не придется даже приводить еще сотню аргументов?

— Хорошо. Но ты будешь вести себя благоразумно.

— Конечно, миледи, — При мысли о том, что она будет спокойно спать следующей ночью, Алекто издала вздох облегчения.

Омод с удивлением посмотрел на служанку с плоским, в рытвинах, лицом.

— А где Ингрид? Утреннюю воду всегда приносила мне она.

Служанка поставила кувшин и положила рядом чистое полотенце.

— Не знаю, ваше величество, — быстро пробормотала она, глядя в пол, словно одна встреча с его взглядом могла испепелить ее на месте.

Омод помолчал.

— Ясно. Ступай.

Когда она вышла, он зачесал волосы назад пальцами и прошелся туда-сюда. Уперевшись кулаками по обе стороны от кувшина, замер. Из колеблющейся воды на него посмотрело осунувшееся лицо с черными кругами под глазами.

Проклятая ночь. Омод хлопнул по воде, разбивая его.

Ингрид раскрыла глаза, и в первый момент показалось, что это продолжение сна.

— Тш-ш-ш, — сидящий рядом юноша сделал жест, предупреждая ее попытку приподняться. — Отдыхай.

На голове не было обруча, а одежда была простой, поэтому он казался одним из обычных юношей.

Ингрид, которая чувствовала себя так, будто была простужена, хотя простужена не была, непонимающе смотрела на него. Комнатушка слуг, где она лежала сейчас одна, казалась настолько неподходящей для него, что почти пачкала его величество.