— О дорогой мой досточтимый Воксвелл! Какая неожиданность! О да, входите, входите. Не правда ли, какой чудесный день нынче? А я тут…

Умбекка задыхалась. Если бы она могла еще сильнее зардеться от стыда, она бы сделала это, но ее жирные щеки и так уже были ярче алой шерсти шарфа. Лекарь ошарашенно наблюдал за тем, как хозяйка замка лихорадочно треплет алую шерсть и срывает ее со спиц, нервно хохоча.

— Нет, нет, досточтимый Воксвелл! Вы не подумайте дурного! Это я для Нирри нашла. Но и ей не подойдет. Тебе не подойдет, Нирри! — вскричала Умбекка, схватив с подоконника шарф, клубок и спицы.

— Госпожа? — Нирри в испуге попятилась и готова была ретироваться, но тут толстуха вдруг решительно шагнула к ней, схватила за руку и потащила к столу.

— Ах ты, нерадивая девчонка! Что за беспорядок на столе? Вот видишь, что ты наделала? Досточтимый Воксвелл приехал к чаю, а тут эти вчерашние объедки валяются…

— Мэм? Почему вчерашние? Это сегодняшние…

Нирри точно помнила: толстуха слопала четыре пирожных с крыжовником, три кусочка бисквита и шесть булочек и еще сливки выпила. Причем совсем недавно.

Умбекка перекричала оправдывающуюся Нирри:

— А вчерашние объедки еще до сих пор не прибраны! О досточтимый Воксвелл, что вы о нас подумаете?

Последние слова Умбекка бросила через плечо. Она зловеще нависла над служанкой, размахивала руками — ну просто-таки раздувшийся от злости красный шар!

«Из-за жары это она, что ли, так взбесилась? Нет, наверное, из-за мухи», — решила Нирри, наконец отважившись поднять взгляд. Она увидела, как огромная черная муха выползает из лифа хозяйки — в том месте, где та не успела застегнуть пуговицы. Муха неуклюже полетала немного, затем опустилась на неприбранный стол — прямо на гору перепачканных тарелок. Нирри, полная наилучших побуждений, подбежала к столу и, ухватив поднос за край, наклонила его, но добилась только того, что верхняя тарелка упала на пол и разбилась.

— Тупица! — выкатила глаза Умбекка. — Муха вылетит отсюда следом за тобой! Оставь ее в покое. Принеси нам чаю! Ты поняла, девчонка? — и толстуха обернулась к лекарю. — О досточтимый Воксвелл! — наигранно рассмеялась она. — Ох уж эти слуги!

Лекарь молчал.

Нирри, дойдя с подносом до дверей, нерешительно обернулась. Сказать хозяйке про незастегнутые пуговицы или не говорить? Нет. Ни за что.

Все из-за жары. Точно, из-за жары.

Но и еще из-за чего-то.

Денек у Нирри выдался неудачный. На самом деле все началось посреди ночи. Нирри проснулась от приглушенного шума во дворе. Испуганная девушка выбралась из своей каморки, выбежала в кухню и выглянула в окошко. Под окном стояла повозка-развалюха, и двое здоровяков выталкивали из нее третьего мужчину, более щуплого. Когда им это удалось, мужчина упал ничком на булыжник. Повозка покатила прочь. Здоровяки, в которых Нирри признала завсегдатаев «Ленивого тигра», пьяно хохотали. Девушка всей душой желала, чтобы они не разбудили хозяйку.

Потом Нирри чуть ли не до утра хлопотала около отца.

— Ох, отец, отец! — вздыхала Нирри.

Уже третий раз за последнее время отец напивался в стельку. На его седых волосах запеклась кровь.

Потом Нирри весь день работала на кухне как проклятая, а теперь еще и это… Так сказать хозяйке или не сказать?

Нирри прикусила губу.

— Ну, скажите же мне, досточтимый Воксвелл, — ворковала меж тем Умбекка, успев немного совладать с собой. — Какой приятной неожиданности я обязана тем, что вы нас навестили?

Она улыбалась и при этом похлопывала по дивану рядом с собой.

Однако досточтимый Воксвелл почему-то не садился с ней рядом.

— Мэм… — робко проговорила Нирри. — Я вам кое-что сказать хотела.

Улыбка упорхнула с лица Умбекки. Но Нирри все же решилась шагнуть к дивану. Чайная посуда на подносе угрожающе позвякивала, Нирри наклонилась к самому уху хозяйки.

— Господин Джем. Они не вернулись.

— Что ты болтаешь, девчонка? — прошипела Умбекка.

Нирри на самом деле волновалась. С того дня, как ее пьяный отец напал на юношу, Джем стал вести себя с ней холоднее, чем прежде, но она все равно каждый день оставалась пить чай с Джемом и карликом. А как же иначе? Она обожала своего отца, она любила Джема, она любила карлика. Как тут разорваться между ними?

— Они с Варнавой гуляют, — промямлила Нирри. — По вечерам. — Перейдя на шепот, Нирри добавила: — И все еще не вернулись.

— Чушь, девчонка!

Чушь? Толстуха пялилась на Нирри так, словно та с ума сошла. «Убирайся!» — красноречивее слов говорили глаза Умбекки.

Нирри покраснела. Шмыгнув носом, она понесла поднос к дверям. Верхняя тарелка соскользнула и упала на пол.

— Пуговицы застегните! — бросила через плечо Нирри и захлопнула дверь ногой.

Однако Умбекка была не в том настроении, чтобы обращать внимание на какие-то там пуговицы.

Кстати, и лекарь тоже.

Немного успокоившись, Умбекка, наконец, заметила, что одежда ее гостя тоже не в порядке. Во-первых, на досточтимом Воксвелле не было парика. Жиденькие волосенки торчали во все стороны. На нем не было и камзола, а рубашка, помятая и перепачканная, вылезла из брюк. Лекарь не улыбался.

Из-за жары, что ли?

Куда девалась его всегдашняя обходительность? Он расхаживал по ковру. Туда-сюда, туда-сюда, своей крабьей походкой. Былые страхи Умбекки улетучились. Сердце ее вдруг болезненно заныло. Неужели?

— И все-таки, досточтимый, что же привело вас нынче к нам в такой чудесный день?

Воксвелл остановился и устремил на нее диковатый взгляд.

— Иногда таков единственный выход.

Умбекка побледнела. О чем это он? И что это за темные пятна у него на рубашке? Кровь? Да, точно, кровь!

— Брожению следует положить конец?

— Досточтимый!

— Нынче утром ко мне прибежал парнишка, — рассказывал досточтимый Воксвелл. — Этот долговязый, нескладный такой, из «Ленивого тигра». Он попросил меня пойти с ним — дескать, в «Ленивом тигре» беда случилась. Надеюсь, вы прекрасно представляете, добрая моя госпожа, как мне не хотелось отправляться в это логово.

— О, конечно, представляю! — горячо откликнулась Умбекка, хотя знала, что в последнее время сын добродетельного Воксвелла просто-таки поселился в кабачке и не желал возвращаться домой. Какая трагедия для благородного человека! Какая несправедливость! Увы, дети приносят одни только несчастья.

— Мальчишка мне объяснил, что какой-то пьянчуга свалился с лестницы и сломал ногу, и все просил меня пойти с ним. А я ему говорю: «Мальчик, я там нужен как лекарь? Или как духовник?» Сказать мальчишке было нечего. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и тупо моргал. Мне было отвратительно на него смотреть. Тогда я сказал: «Мальчик, получить вознаграждение за свои труды я вряд ли смогу. И не желаю идти в притон пьянства и разврата. Кроме того, все это смешно. Уверен, больной к утру проспится, как только хмель выветрится из его головы».

Но этот дурачок все уговаривал меня — думаю, он не то чтобы так уж заботился о страдальце, но боялся, что хозяйка «Ленивого тигра» поколотит его, если он вернется без меня. Я только потом узнал, что пострадавший пьяница — это отец мальчишки. Я бы его, конечно, выставил за дверь, но меня разжалобила жена. «Пойди с ним, Натаниан», — умоляюще проговорила она. О милая досточтимая Воксвелл! Она так добра!

— Милая досточтимая Воксвелл, — вздохнула Умбекка. Теперь она не просто успокоилась. Она загрустила и опустила глаза.

Пуговицы.

Руки у нее уже не дрожали, и она медленно, одну за другой, застегнула пуговицы. Бояться было нечего. Гость и не смотрел на нее.

— В кабачке царил разор, — продолжал свой рассказ лекарь. Столы перевернуты, стулья разбросаны. На полу — битое стекло, повсюду следы дебоша. Однако было пусто и тихо. Я заткнул нос — настолько неприятен мне был запах прокисшего пива и… простите… мочи и еще дыма. Мальчишка быстро провел меня через зал в дальние комнаты.