Только два момента не давали Умбекке осуществить ее замысел. Во-первых, стоило Умбекке как-то вскользь обмолвиться об этом, как взгляд Нирри стал каким-то странным, диким. Такого взгляда Умбекка прежде у служанки не видела. Честно говоря, Умбекка немного побаивалась Нирри, хотя никогда бы в этом не призналась даже самой себе… Побаивалась она и племянницы, потому пока осуществлять свой план не решалась.

Правду говоря, Эла обычно особых хлопот не доставляла, если только не задумываться о такой малости, как ее существование вообще. Да, она луны напролет лежала в своем отвратительном ступоре. Умбекке казалось, что нет на свете ничего более мерзкого, чем привычка к лекарствам. И все же время от времени Эла была способна на путающей силы эмоции. Это было печально. Это было опасно. Досточтимый Воксвелл всегда предупреждал Умбекку о возможности кровоизлияния, подобного тому, что убило мать Элы. О, это было ужасно… Сколько трудов стоило потом убирать все эти окровавленные простыни! Умбекка тогда предлагала хотя бы матрас не выбрасывать, но Руанна настояла.

И что же могло произойти, если в один прекрасный день Эла вдруг очнулась бы в комнатушке тетки? Нет, пожалуй, побелку надо бы отложить до того времени, когда девчонка свыкнется с новой обстановкой. Неплохая мысль… И все же Умбекка не решалась, но, не решаясь, ненавидела племянницу все сильнее. Какая же она самовлюбленная девчонка!

Теперь, когда Умбекка размышляла о записке, выпавшей из «Агондонского издания» командора, раздражение ее разбушевалось с новой силой. «Тор, я люблю тебя». В какие игры играла племянница? А в какие — Тор? Умбекка в отчаянии отвернулась от Элы. Капеллан забрал записку нарочно, намеренно. «Я знаю, что там написано, — вот что, казалось, говорил его поступок. — И я знаю, что это значит».

Четыре слова записки и то, где она была найдена, открывали перед Умбеккой мир, полный тайн и загадок. И то, что эти тайны и загадки вторгались в ее новую жизнь, грозили ее счастью, — этого Умбекка просто не могла вынести. В висках у нее снова, как когда-то встарь, противно застучала кровь.

Капеллан, провожая ее до кареты в тот вечер, ни словом не обмолвился о записке.

Разговор на эту тему он завел несколько дней спустя.

По стеклянной крыше тихо постукивал дождь. Небо было мрачно-серым, на письменном столе необычно ярко горела лампа. Был один из тех чудесных вечеров, когда мучимый подагрой командор не смог присоединиться к Умбекке и капеллану. Умбекка не без радости думала о том, как сейчас старик крепко спит, убаюканный снотворным зельем.

Счастье вернулось к Умбекке. Заросли около кирпичной стены расчистили, дабы можно было топить камин. Там весело плясало пламя. Капеллан, ласково улыбаясь гостье, ухаживал за ней, подливая чай. На блюде высилась горка аппетитных тартинок с клубничным джемом. У Умбекки вот-вот готовы были побежать слюнки.

— Тартинку, сударыня?

— О капеллан, ну разве что только одну. Вы же знаете, дамам положено следить за фигурой.

Умбекка изобразила загадочную улыбку и отправила тартинку в рот.

Несколько дней назад капеллан начал рассказывать ей удивительно увлекательную историю об одном вечере в городском особняке некой леди М. Ходили ложные слухи о том, что в этот вечер там должен был появиться сам король. Умбекка уже была готова тонко намекнуть, что неплохо бы вернуться в этому рассказу, когда вдруг капеллан сказал:

— Вероятно, сударыня, вам не дает покоя одно маленькое происшествие?

— Капеллан? — рука Умбекки, потянувшаяся за еще одной тартинкой, застыла в воздухе.

И вот тогда капеллан вынул из кармана записку, которая так огорчила Умбекку. Записка лежала между ними на инкрустированном столике, рядом с чашкой и молочником из варбийского сервиза.

«Тор, я люблю тебя», — процитировал капеллан. — Очаровательная записка, как вы считаете? Написана женской рукой, а Тор… если я, конечно, не ошибаюсь, это уменьшительное от… от какого же это имени, как вам кажется, сударыня?

— Торби?

— Гм-м-м. — Капеллан как будто задумался. — Может быть, вы и правы. — Но «Торби» — это несколько вульгарное имя, как вы полагаете?

— О, безусловно. — Умбекка едва заметно покраснела. Ее отца звали Торби.

— Да. Торби, — продолжал размышлять вслух капеллан. — Такое имя вряд ли встретишь у особ выше среднего класса. Но есть одно аристократическое имя, которое вполне может прийти на ум, верно?

Умбекка подняла глаза и увидела на стеклянном потолке свое отражение и отражение капеллана. По стеклу растекались струи дождя.

— Ну… может быть, Торвестр, — небрежно проговорила Умбекка. — Хотя тут стоит задуматься об обстоятельствах… Выразить свою любовь на клочке бумаги… так бы вряд ли повела себя дама из высшего света. Вернее, может быть, она так и поступила бы, но только в том случае, если она лишена всякой добродетели и стыда. Я бы сказала, что в этой записке нет ни на йоту аристократичности, капеллан. Да, почерк, согласна, элегантный, каллиграфический, ошибок нет, но письму ведь можно научиться и в приходской школе. Нет, капеллан, — рассмеялась Умбекка, — наверняка речь идет о любви какой-нибудь Долли Моп к здоровяку Торби.

И словно для того, чтобы привести доказательство своей речи, Умбекка взяла со столика записку, презрительно глянула на нее, не переставая смеяться. Так она впервые взяла записку в руки и впервые увидела ее обратную сторону. Да, бумага пожелтела и потрескалась, но это была дорогая, тонкая бумага. Листок был вырван из книги… На обороте — отрывок текста, а вверху, на уголке — имя, написанное чернилами. Четко, разборчиво

РУАННА РЕНЧ.

«… ДОЛИН»

Значит, Эла все же сохранила книги матери.

— Удивительно, правда? — улыбался капеллан. — Но часть тайны я не смогу раскрыть немедленно. Вероятно, вы слыхали, сударыня, о некоем человеке, известном под прозвищем Алый Мститель?

Взгляд Умбекки в полной растерянности блуждал по блюду с тартинками. На миг она задумалась — не изобразить ли загадочную улыбку, но передумала и только нечленораздельно промычала.

— В агондонском высшем свете его считают персоной самой что ни на есть вульгарной, — продолжал капеллан. — Некоторое время он возглавлял небольшую шайку, которая предприняла дерзкое нападение на остров Ксоргос. Вам известно, что такое остров Ксоргос, сударыня? О, это самое подходящее место для простолюдинов, забывших честь и совесть…

Умбекка отважилась поднять глаза.

— О, это так важно, — произнесла она с чувством, — напоминать простолюдинам, где их место.

— Целиком и полностью с вами согласен, сударыня. Но не более ли важно, чтобы люди высшего света во всем являли пример для черни?

— Капеллан, несомненно…

Капеллан вздохнул.

— Вот почему Алый Мститель так огорчает его императорское величество. Подумать только, молодой человек из такого почтенного семейства… представьте себе, поговаривают, будто бы какое-то время он странствовал в компании с ваганами, переодевшись в арлекина. Судя по всему, раньше он наряжался в форму офицера войск смещенного короля-самозванца, а затем его излюбленным нарядом стало разноцветное тряпье арлекина. Разноцветное, да. Однако среди многих цветов в его наряде всегда присутствует красный…

Умбекка разнервничалась не на шутку. Капеллан играл с ней? Имя Алого Мстителя известно всем и каждому. Все знали, что под этим прозвищем скрывается сын эрцгерцога. В камине громко треснуло полено. Глаза капеллана зажглись любопытством. Впервые за все время знакомства с Фивалем Умбекке вдруг показалось, что перед ней — жестокий человек. Ну, немножко жестокий.

А капеллан продолжал ворковать:

— Вероятно, вам неизвестно, сударыня, что во время последней зензанской войны выходки Алого Мстителя стали необычайно дерзкими. О его деятельности достоверных сведений мало, даже в Агондоне, но можно со всей ответственностью утверждать, что, не будь Алого Мстителя, освобождение соседнего королевства произошло бы намного быстрее.