Собрала все справки из школы, сгоняла в поликлинику и взяла бланк для прохождения медкомиссии поступающему, нашла подходящие для него фотографии и в один ни разу не прекрасный день сообщила, что она все уже сделала. Мне осталось всего-ничего, пройти медкомиссию. Терапевта, окулиста, лора, хирурга и психиатра.

Психиатр нагонял на меня ужас одним своим названием. Он же сразу все увидит. Но тетя была непреклонна. Она была уверена, что лучшей работы для девушки не существует. А еще в полиции много мужчин, замуж выйти — нечего делать!

И вот целый день, бегая от кабинета к кабинету с пачкой бумаг, я прошла всех врачей, кроме одного. Заканчивался медосмотр на первом этаже — в кабинете, расположенном в нише, на которую я раньше не обращала ни малейшего внимания. Вел прием там психиатр-невролог.

Уже стоя под дверью и нервно оглядываясь на собратьев, как я думала, по несчастью, обратила внимание, что никто особо не тревожится и относится к медкомиссии в целом, как к обыденной банальщине.

К этому времени я уже пересмотрела множество фильмов про психиатров и их работу. И книжек тоже прочитала столько, сколько нашла. Особенно понравился «Шопенгауэр как лекарство». А биография и нелюдимый характер последнего понравились еще больше.

Хм, подумала я и решительной походкой занятого человека вошла в кабинет.

Психиатр встретила меня широкой улыбкой, показала на стул и, когда я села, неестественно радостным голосом начала разговор.

— Травмы головы были? — улыбаясь, спросила она.

Я отрицательно покачала головой.

— Головные боли, потери сознания? — продолжала лыбиться тетка.

Я снова покачала головой.

— А спишь как?

— Хорошо, но мало, — буркнула я, поздно спохватившись, что ляпнула лишнее.

— Мало? — радостно подняла брови и посмотрела на меня поверх маленьких очков врач.

Пришлось объяснять. Хорошо, никто меня здесь не знает и не расскажет, какая я домоседка.

— В школу рано вставать, в клуб тоже хочется, а он допоздна работает.

— Засыпаешь хорошо? — и резко сменила тему, — галлюцинаций нет?

— Галлюцинаций? — уставилась я на нее, соображая, как можно ответить.

— Да, видений?

— Нет, — пожала я плечами.

— А про международные заговоры, что думаешь?

Вид у меня был, наверное, сильно озадаченный, поэтому, не дождавшись ответа, врач сменила тактику и перешла к более актуальным для подростков вопросам.

— Экстрасенсам веришь?

Блин, ну когда она перестанет лыбиться? Она вообще в себе?

— Тетя моя верит, — улыбнулась я воспоминанию, как тетя тягала меня к гадалке и та такого наговорила, что тетя на неделю с мигренью слегла.

— А теперь встань и разведи руки в стороны.

Я развела.

— Теперь закрой глаза и дотронься указательным пальцем до кончика носа.

Дотронулась. Нет проблем.

— Садись.

Врач встала и стукнула по моим коленкам молоточком. Ноги от этого маневра резко подпрыгнули, а я испугалась, нормальная ли эта реакция.

Несмотря на стресс, я краем глаза успела рассмотреть, что одета врач не только в странную фиолетовую блузку мерзкого оттенка с непонятными рюшами, смущавшую меня с самого начала. Под прозрачным халатом отчетливо проглядывала ярко-красная юбка из плотной грубой ткани.

Хм, в который раз только и подумала я.

Врач тем временем, заполнив справку, вернула ее мне. Не глядя я положила ее поверх других бумаг и, попрощавшись, вышла из кабинета. И только потом, скосив глаза, глянула на вердикт врача.

«Здорова», — было размашисто написано в справке. Рядом стояла не менее распростертая подпись, заверенная сиреневой печатью.

Захлопнув дверь в кабинет и пропуская следующего, я резко выдохнула. Гора с плеч свалилась! А еще… Ну кто бы мог подумать, что психиатр сама окажется несколько странной. Я понимаю, работа со специфическим контингентом оставляет след, но не до такой же степени.

И почему она все время так нелепо улыбалась? И этот ее несуразный наряд… Нет, я ничего против красного и фиолетового не имею, но как можно сочетать их друг с другом? Как?

И вдруг прямо среди движухи в поликлинике я поняла, что вся затея тети со школой полиции — это фигня полная. Не мое это. Более того, я поняла, что мне нужно!

Раз я не могу победить болезнь, значит, должна ее возглавить!

Все, я иду в медуниверситет и буду психиатром! Тогда, хихикнула я про себя, даже если иной раз мой вид окажется странным, ничего необычного в этом не будет. Психиатрам положено быть немного не в себе!

Следующие несколько дней после медкомиссии и последовавшего за ней серьезного разговора с тетей в сознании смазались в непонятное расплывчатое пятно.

Тетя то скандалила, то требовала обратиться к здравому смыслу, то давила на жалость, но я была непреклонна. Только мед. О заранее выбранной специализации пришлось умолчать, чтобы совсем уж не шокировать ее пожилой мозг.

В конце концов, тетя со словами, ну ладно, пусть будет в семье настоящий врач, сдалась. Чем ей не нравилась эта профессия, для меня так и осталось загадкой.

Вопреки прогнозам тети и моим опасениям, и поступление в университет, и учеба прошли неожиданно гладко.

Университет был относительно старый, но с просторными модернизированными аудиториями, рассчитанными на тысячу, а то и полторы тысячи человек. На стенах аудиторий, вызывая благоговение, висели громадные портреты ученых, внесших неоценимый вклад в медицинскую науку: Павлов, Менделеев, Боткин, Пирогов.

Следующие несколько лет почти все время, до самой последней минуты, поглощали лекции, практики, семинары, коллоквиумы и пропахшая формалином анатомичка.

Анатомичка. Это было большое помещение, разделенное на две части. Меньшая часть была плотно заставлена партами, за которыми полагалось сидеть студентам.

Другая часть анатомички состояла из запыленных шкафов, заполненных герметично запаянными банками, в которых в формалине нашли свой последний приют не только отдельные органы и ткани, но и целые младенцы с разными патологиями развития. К каждой банке была прикреплена карточка с обозначением названия и номера наглядного пособия.

Держал это все добро под своим контролем лаборант, выдававший необходимые наглядные пособия под залог студенческого билета.

Первые пару недель группе было не по себе посещать занятия в ней. Потом все привыкли, а некоторые, чтобы продемонстрировать свою невозмутимость, могли даже устраивать себе перекус яблоком, не выходя на воздух. Мне же, наоборот, в первые дни было просто интересно, а потом начались проблемы.

Видения с момента последнего визита на кладбище больше не посещали меня. Решив, что отныне в такие «геопатогенные зоны» ни ногой, я успокоилась. Неприятность подкралась незаметно, хотя я должна была ее предугадать.

Когда я наведывалась в анатомичку, мне снова становилось не по себе: голова оказывалась тяжелой, тревога начинала зашкаливать, а все усилия переключиться на учебный процесс не приносили ни малейшего результата.

В итоге, когда я, психанув, схватила выданное наглядное пособие и понесла его к себе за стол, кто-то меня словно ударил под ребра. От неожиданности я выронила свою ношу и, резко крутанувшись в попытке сохранить равновесие, на лету ее поймала. В общем, создала себе трудности и героически с ними справилась.

Конечно, хорошо, что банка не разбилась — за это лаборант обещал страшную кару — но пользы от занятия все равно не было. У меня в голове постоянно крутился скрипучий старческий голос, требовавший не жадничать и обить гроб красной материей, а потом устроить похороны на Малоохтинском кладбище.

Банки с человеческими тканями законсервированными в формалине — это еще цветочки. Однажды преподаватель объявил о большой удаче: университет закупил новое наглядное пособие с очень большим учебным потенциалом. На деле им оказался труп бомжа, но с очень нужной преподавателю-профессору патологией.