Уже выйдя из подвала — места, которое я успела обозвать Преисподней, — в университетский коридор, я вспомнила, что не заперла дверь комнаты с ценным наглядным пособием.

Ну и фиг с ним! Не сбежит. Умом я понимала, что лучше вернуться, но тело напрочь отказывалось от такой инициативы.

Всё-таки есть элемент идиотизма в таком вот хождении глубокой ночью по темному длиннющему коридору, вздохнула я про себя, пытаясь взбодриться и унять внутреннюю дрожь. Получалось не очень, и я в который раз пожалела, что не подготовилась как следует к этой авантюре. Ведь ничего не стоило захватить что-нибудь бодрящее в маленьком термосе и пару сладких конфет.

С реальностью примирило озарение, что на столе у лаборанта Дмитрия Александровича, этакого затянутого в черную кожу гота-неформала в сапогах-утюгах и с волосами, собранными в жидкий хвост, я часто видела чашку с не менее черной жидкостью и поднимающимся от нее паром. Даже запах формалина не мог перешибить кофейный аромат, усиливавшийся по мере приближения к месту обитания этого представителя кладбищенской нечисти.

Начав по пути планировать набег на закрома Дмитрия Александровича, я пыталась сообразить, где он прячет от проверок электрический чайник. Коробок в анатомичке много, и я не могла позволить себе заглянуть в каждую: времени и так было в обрез. Без кофе тоже нельзя. Измотанному медиуму требовалась подзарядка!

Заметно повеселев от таких размышлений, я пробежала по лестнице и, миновав светлые пролеты переходов между корпусами, оказалась в требуемой части здания. Дверь, обозначенную числом восемьдесят два, нашла быстро, почти мгновенно «взломала» нужным ключом и, юркнув за нее, заперлась изнутри.

Последнее делать не следовало, но если разговор с духами и вызвал бы здоровую настороженность у случайного свидетеля, окажись он здесь, то вот поиски чайника на чужой вотчине могли быть восприняты куда хуже, чем безобидная болтовня с самой собой.

Чайник нашелся неприлично быстро: в ближайшем к розетке шкафу, в коробке рядом с наглядным пособием гидроцефалии плода. И пока я его доставала, заодно лихорадочно размышляя, где бы наполнить, увидела едва начатую бутыль с питьевой водой популярной марки. А рядом лежала стопка коробок с конфетами и печеньем. Дмитрий Александрович оказался не промах и обустроился здесь весьма комфортно.

Налив немного воды, только чтобы хватило на пару чашек, и воткнув чайник в сеть, я добралась до рабочего места лаборанта и, вяло скользнув взглядом по висевшему на виду беджу с выгоревшей фотографией и вполне читаемым именем и отчеством, выдохнула, шлепнулась на его стул и закрыла глаза. На мгновение я позволила себе отдаться усталости. Пробежка по лестнице забрала у ослабевшего организма последние остатки энергии.

Я уже начинала парить, поддерживаемая морем вязких шорохов и голосов, когда бодрый щелчок вскипевшего чайника вывел меня из транса. Вскоре в чашке весело забурлил кофе и, перекусив неожиданной добычей, я удовлетворенно перевела дух: ощущениям вернулась острота. И восприятие стало более четким, осознанным.

Ну вот, то что надо! А теперь к делу. Эксперимент сам себя не проведет.

Уверенно развалившись на стуле лаборанта, я настроилась огласить, наконец, все свои вопросы к мирозданию. И только тогда до просветленного двумя чашками кофе и горстью конфет сознания дошло — атмосфера в анатомичке изменилась. И причина этого ни разу не в моем раскулачивании Дмитрия Александровича.

Изменилось само пространство, став непривычно тревожным и надрывно-нервным.

Все помещение заполнил фоновый шум, при внимательном вслушивании оказавшийся шушуканьем целого хора голосов. По волнам страха и смятения, разлитым в воздухе, стало быстро понятно, что происходит что-то нестандартное.

Навострив уши и подключив все имеющиеся чувства, я настороженно вслушалась:

— Были вибрации, были, — разлетался по пространству взволнованный шепот.

— Нездешние, без предупреждения, в неположенное время, — на разные лады доносились вскрики с разных сторон анатомички.

— Да ну, это нам показалось, — скептическим тоном пробурчал густой тягучий баритон. — Мало ли от чего могли быть вибрации?

— Нет, нет, — возразило большинство постояльцев анатомички скептику.

— Ты разве не почуял, с ней и сейчас не все хорошо? — резко добавил тенор.

— А не сделала ли она какую-то глупость, — послышалось озабоченное бормотание из-под потолка.

— Вляпаемся мы с ней мы, вот увидите! — грустно выдохнул кто-то под потолком.

И дальше волны шёпота заполняли собой все помещение, повторяя на разные лады про опрометчивость, после которой доверие утеряно раз и навсегда.

Странное шушуканье, перемежающееся со вздохами, не замолкало, но время близилось к рассвету и откладывать дальше было нельзя. Или я окончательно диагностирую себе шизофрению и тайком назначаю лечение, или пусть мои галлюцинации сами докажут свою реальность. Другого пути у меня нет.

— Мне нужно знать, — прервал мои размышления скрипучий с твердыми нотками голос уже знакомой старухи, — куда делся красный бархат! — На середине фразы, голос вдруг завибрировал и стал распадаться на отдельные слоги, а затем и буквы. Спустя мгновения он снова становился нормальным, а затем опять рассыпался на составляющие.

Я прислушалась. С духом старухи творилось что-то неладное.

— Ах, как меня сегодня качает, — посетовала старуха, — может, погода влияет?

— Ты, что, не заметила перемены? — бодро фыркнул приятный мужской голос из-под потолка. — Она сама не своя. Присмотрись получше!

— Да, накликаешь ты своими разговорами беду на нас всех, Евдокия Игнатьевна. — Напрягая все уровни чувств уловила я еле слышный шепот.

Нестабильный рассказ старухи становился все тише и тише, пока не перешел в едва уловимое шамканье.

Голоса снова слились в плотный шушукающийся фон, среди которого проскальзывали скрипучие нотки голоса старухи. А потом резко наступила тишина и больше никто не нарушал ее.

Я подождала сколько могла позволить себе по времени, но ни одного намека на речь больше не услышала.

Когда рассвет скользнул по окнам красными отблесками, я спрятала чуть теплый чайник на место, откуда брала. Туда же положила остатки конфет и ушла, заперев за собой дверь. Ключи вернуть проблемы не составило. Переждав полчаса в туалете до первой активной движухи в коридоре, я выскользнула из здания. Мне нужно было немедленно отоспаться и восстановить силы.

Сначала я считала свой эксперимент провальным, однако спустя время стало понятно: голоса и видения исчезли. С тех самых пор в классической анатомичке можно было сколько угодно брать наглядные пособия и никто больше не отвлекал от учебы несуразными разговорами. А тело Петровича в дальнейшем подверглось такому надругательству от профессора и будущих врачей, что понять осталась ли улыбка на его лице, было решительно невозможно.

Разве что Дмитрий Александрович в звенящей тишине, навевающей почтительное настроение, еще долгое время недобро смотрел на каждого студента. Уж не по округлившемуся ли лицу пытается вычислить ворюгу, усмехнулась я про себя.

Первый звоночек, что сегодняшний день пойдет не по плану, прозвенел рано утром. Маланья Степановна не стала, как обычно, оккупировать кухню, а потом устраивать банные процедуры. Вместо этого она продолжила крепко спать. Все время, пока я принимала душ, заваривала себе кофе и жарила яичницу, в квартире стояла удивительная тишина. У меня даже появился соблазн «нечаянно» уронить ухват, которым я орудовала в процессе жарки. Просто чтобы проверить, не померла ли ненароком старая каракатица. Но потом решила не портить себе хорошее утро. Тем более, мне предстояло одно важное дело — отутюжить новый белый халат из нейлона. Процедура сложная, ведь за шесть лет в университете я их сожгла немало.