— Вы даете уроки? — неожиданно спросила Оливия, удивив не только Тома, но и себя.

— Обычно нет. — Он посмотрел на нее и улыбнулся. — А вас это заинтересовало?

— Да, я бы хотела попробовать. Хотя я не отличаюсь особыми талантами. — Никогда в жизни Оливия не делала ничего подобного. У нее не было свободного времени, чтобы учиться тому, что никоим образом не было связано с ее профессией.

— Вы можете удивить себя и других, — сказал Том. Он назвал цену, и Оливия согласилась. Она была готова брать уроки за любые деньги.

Том посмотрел на ее ноги, обутые в сандалии.

— Наденьте закрытую обувь, — предупредил он. — И еще вам понадобятся защитные очки. Кажется, где-то лежала пара, которой пользовалась Анни. Вы можете надевать их.

Прежде чем уйти, Оливия купила витраж, сделанный Анни. Это был фрагмент павлиньего пера, яркий и изящный. Она уже выходила, когда наткнулась на стопку журналов, сложенных у двери.

Том вздохнул.

— С этим беспорядком надо что-то делать. — Он махнул рукой в сторону журналов и книжек в мягкой обложке. — Люди по привычке приносят сюда ненужные журналы и книги. Анни отвозила их в дом престарелых в Мантео. Мне не хотелось говорить людям, чтобы они больше этого не делали, это не понравилось бы Анни, а мне самому не хочется туда ехать.

— Я могла бы их отвезти, — вызвалась Оливия. «И, интересно, когда?» — спросила она себя. Эта неожиданно появившаяся импульсивность уже начинала ее беспокоить.

— Вы правда отвезете? Это было бы здорово. Вы только скажите мне, когда поедете в ту сторону, и я все соберу.

Оливия пришла в мастерскую на следующий день ровно в одиннадцать. Том протянул ей зеленые защитные очки, принадлежавшие Анни, и ее старый зеленый фартук. Он набросал простой рисунок из квадратов и прямоугольников, положил сверху прозрачное стекло и показал Оливии, как пользоваться стеклорезом. Первый вырезанный ею квадрат оказался безупречным, такими же были второй и третий.

— У вас твердая рука, — одобрил Нестор.

Оливия улыбнулась, довольная похвалой. Она привыкла к скальпелю и действовала уверенно. Ей только требовалось научиться не слишком сильно давить НЪ стекло.

Она низко склонилась над стеклом, когда услышала, как кто-то вошел в мастерскую.

— Привет, Том.

Оливия подняла голову и увидела Алека О'Нила. Ее рука застыла над стеклом.

— Привет, Алек.

О'Нил не обратил на Оливию никакого внимания. Он прошел через мастерскую с фотоаппаратом в руках и скрылся за боковой дверью, плотно закрыв ее за собой.

— Что там такое? — полюбопытствовала Оливия.

— Темная комната, — ответил Том. — Это муж Анни, Алек. Он заходит сюда пару раз в неделю, чтобы проявить пленку или отпечатать снимки.

Оливия еще раз взглянула на закрытую дверь и вернулась к работе. При следующем движении стеклореза в стороны полетела стеклянная крошка, и Оливия отпрянула.

— Разве мне не стоит надеть перчатки?

— Нет! — искренне возмутился Том. — Вы должны чувствовать, что вы делаете.

Она поработала еще немного, время от времени поглядывая на свои часики и надеясь, что закончит раньше, чем Алек О'Нил выйдет из темной комнаты. Следующее движение ей не удалось. Делать витражи оказалось совсем не так легко, как она предполагала. Оливия уже повесила приобретенный накануне витраж на кухонное окно, и теперь лучше сознавала, сколько труда вложено в невесомое, изящное павлинье перо. Ей не терпелось снова рассмотреть работу Анни, по-новому взглянуть на нее.

Она отрезала специальными кусачками испорченный кусок стекла, когда скрипнула и распахнулась дверь темной комнаты. Оливия не поднимала глаз от своей работы, когда Алек вернулся в мастерскую.

— Я там оставил негативы, — обратился он к Тому.

— Мне понравились твои последние снимки.

Алек не ответил, и Оливия почувствовала, что он смотрит на нее.

— Это Оливия Саймон, — представил ее Том. — Оливия, познакомьтесь с Алеком О'Нилом.

Оливия кивнула, Алек нахмурился.

— Я вас уже где-то видел.

Она отложила в сторону кусачки и сложила руки на коленях.

— Это правда, — сказала Оливия, — но, боюсь, мы встретились при печальных обстоятельствах. Я дежурила в больнице в ту ночь, когда привезли вашу жену.

— О! — Алек еле заметно кивнул. — Да, конечно. Что вы делаете? — Алек отклонился назад, чтобы лучше видеть Оливию.

— Я зашла в мастерскую взглянуть на работы вашей жены, и мне так понравилось, что я упросила Тома давать мне уроки.

У Алека было такое выражение на лице, словно он не вполне верит ее словам.

— Что ж, — наконец произнес он, — вы нашли хорошего учителя. — Алек смотрел на Оливию так, будто хотел добавить что-то еще, но передумал и лишь махнул рукой Тому. — Увидимся через пару дней, — попрощался он и вышел.

— Вы были рядом, когда умерла Анни? — снова спросил Нестор, как только за Алеком закрылась дверь.

— Да.

— Почему вы мне об этом не сказали?

— Мне не очень хочется вспоминать тот вечер.

— Но вам не кажется это странным? Мы стояли с вами перед ее портретом, и вы не сказали мне ни слова.

Оливия посмотрела ему прямо в глаза. Его белесые брови сошлись в одну линию, глаза потемнели.

— Разве вы обо всем легко говорите? — спросила она. Том насупился, и Оливия поняла, что, сама того не желая, задела его за живое.

— Да, в самом деле. — Он покачал головой, прогоняя эмоции, захлестнувшие его. — Я не хотел на вас набрасываться. Давайте вернемся к работе.

Оливия снова взялась за инструменты, но теперь остро ощущала тяжелое молчание, повисшее в мастерской. Она поняла, что перед ней еще один мужчина, любивший Анни Чейз О'Нил.

— Ты же придешь на мой выпускной? — спросил Клай и посмотрел через стол на отца, пока Лэйси поливала свои оладьи кленовым сиропом.

— Разумеется, — ответил Алек, — я не пропущу такое событие.

Он удивился про себя, как сыну могла прийти в голову подобная мысль, но, с другой стороны, последнее время сам Алек вел себя совершенно непредсказуемо.

— Как твоя речь, готова? — поинтересовался он, потому что последние дни Клай заметно нервничал. Это было совсем на него не похоже. Он повсюду носил с собой листочки с записями. За завтраком они стояли перед ним, уже замусоленные, с загнутыми уголками. Алеку вдруг стало жаль сына. Ему от души хотелось успокоить его, подбодрить.

— С речью все в порядке, — отмахнулся Клай. — Кстати, можно мне пригласить ребят к себе после церемонии?

— Конечно, — Алек обрадовался этому. — Ты так давно никого к нам не приглашал. Я уйду, не буду вам мешать.

— Нет, тебе незачем уходить, — быстро ответил Клай. Алек сунул руку в задний карман брюк и достал бумажник. Он положил его на стол рядом с Клаем.

— Возьми, сколько нужно, на напитки и все прочее. Клай уставился на бумажник, потом покосился на Лэйси и вытащил из него двадцать долларов.

— Тебе этого не хватит, — заметил Алек. Он взял бумажник и вытащил еще несколько двадцаток. — Выпускной бывает только раз в жизни.

Клан прижал ассигнации к столу.

— Ты ведешь себя так, словно у нас полно денег, — осторожно начал он. Алек почувствовал, что дети принимают его за сумасшедшего. Он не работал, но беспечно тратил деньги. Но он не мог пока сказать им о страховке, которую получил после смерти Анни. Ему хотелось подольше сохранить эту тайну, которую они делили с Анни.

— Тебе незачем думать о деньгах, — в конце концов заявил Алек.

Клай оглядел кухню.

— Лучше мне прийти домой пораньше и убрать здесь.

— Я это сделаю, — предложила Лэйси, удивив их обоих. — Это будет моим подарком.

Алек провел весь день на берегу океана у маяка. На этот раз он снимал слайды, чтобы использовать их во время своего выступления в «Ротари-клуб» в Элизабет-Сити на следующей неделе.

Они с Клаем вернулись домой одновременно и не узнали своего жилища. В комнатах пахло лимонным маслом, которое Анни обычно использовала как отдушку для пылесоса. В гостиной ни пятнышка, кухня вылизана и сияет чистотой. Отблески витражей играли на белых поверхностях.