Его сердце пропустило удар, и Алек тут же вспомнил слова Анни: «Ты подождешь год после моей смерти?» Он кивнул Оливии.

— Хорошо, тогда до завтра.

Когда Алек вернулся к себе, дом был пуст. Он подогрел в микроволновке кусок пиццы, сел к столу, чтобы его съесть, и развернул утренний выпуск «Береговой газеты». В правом верхнем углу он увидел большой снимок Анни. Алек отложил пиццу в сторону и поднял газету. Заголовок был набран огромными буквами: «Правда о смерти Анни О'Нил».

Алек дважды прочитал статью. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Схватив ключи от машины, он выскочил из дома.

Оливия со вздохом облегчения сняла костюм и чулки Она долго стояла под душем, смывая неприятные воспоминания. Надев халат, Оливия налила себе чашку чая и расположилась за кухонным столом. Она собиралась заняться новым витражом, для которого в мастерской заранее заготовила фрагменты.

Оливия как раз заворачивала края стекла в фольгу, когда в парадную дверь требовательно постучали. Она подняла голову, удивленная нетерпением незваного гостя.

Отложив в сторону фрагмент витража, Оливия прошла через темную гостиную. Узкий луч неяркого света падал на ковер из кухни. Она подошла к боковому окошку рядом с дверью, выглянула в него и увидела на крыльце Алека. Он уже занес кулак, чтобы постучать снова.

Затянув покрепче пояс халата, Оливия открыла дверь.

— Что случилось, Алек?

Он буквально ворвался в гостиную и швырнул на столик газету.

— Ты это видела?

Алек был вне себя от ярости, и Оливии стало не по себе при виде гневного пламени, бушевавшего в обычно холодных голубых глазах.

Она взяла газету, поднесла к свету, падавшему из кухни, И прочитала заголовок. «Правда о смерти Анни О'Нил».

Оливия нахмурилась.

— Что значит «правда»? Я понятия не имею, о чем идет речь.

Алек вырвал газету у нее из рук.

— Судя по всему, ты утаила от меня кое-какие детали, когда рассказывала, что произошло с Анни в ту ночь в отделении неотложной помощи. — Алек говорил очень спокойно, но Оливия чувствовала, что он с трудом сдерживается.

Она поплотнее запахнулась в халат, вспомнив настойчивую женщину-репортера, пытавшуюся поговорить с ней по телефону. Оливия догадывалась, что следует за заголовком. Никакой другой «правды» о смерти Анни О'Нил не существовало, и персонал отделения не рискнул бы обсуждать произошедшее публично. Но среди врачей и медсестер были и такие, кто считал ее попытку спасти Анни бессмысленной, опрометчивой. Алек достаточно разбирался в медицине, чтобы, опираясь на искаженные или неполные факты, прийти к точно такому же выводу.

Он смотрел на нее так же обвиняюще, как на фотопортрете в мастерской Анни и Тома. Что сделать Оливии, чтобы изменить выражение его лица и снова вернуть улыбку? Она вот-вот могла потерять то, что стало для нее ценным: дружбу Алека, его доверие.

— Прочесть вслух? — спросил Алек и начал читать, не дожидаясь ответа Оливии. — «Доктор Оливия Саймон из отделения неотложной помощи в Килл-Дэвил-Хиллз, претендующая на место завотделением, виновна в смерти одной из самых любимых местных жительниц, Анни Чейз О'Нил. Так утверждает ее коллега Джонатан Кремер, врач отделения, также выдвинувший свою кандидатуру на пост заведующего. „Доктор Саймон ошиблась, принимая решение, — сказал нам вчера доктор Кремер. — Она часто действует так, словно она хозяйка отделения неотложной помощи“. В качестве примера доктор Кремер привел случай с Анни О'Нил. В прошлое Рождество миссис О'Нил была ранена выстрелом в грудь, когда работала добровольцем в приюте для женщин в Мантео. Кремер утверждает, что „в подобных случаях требуется стабилизировать состояние пациента и отправить его на вертолете в Мемориальную больницу Эмерсона в Норфолке, где есть необходимое оборудование для подобных случаев. На Внешней косе возможностей для оказания помощи подобным пациентам нет. Я убеждал доктора Саймон, что нам следует подготовить пациентку для транспортировки, но она настояла на том, чтобы необходимые мероприятия были произведены на месте. У Анни О'Нил не было ни одного шанса на спасение“.

— О Алек, это же безумие! — воскликнула Оливия, но он продолжал читать. Она поняла, что после этой публикации можно забыть о месте заведующего отделением.

— «Перед тем, как переехать на Внешнюю косу, доктор Саймон десять лет проработала в отделении неотложной помощи в одной из крупных больниц Вашингтона. „Оливия привыкла к тем условиям, — сказал нам доктор Кремер. — Она не понимает скромных возможностей отделений, подобных нашему“.

Майк Шелли, нынешний заведующий отделением, утверждает, что вся эта история слишком раздута. Мы не смогли связаться с доктором Саймон, чтобы выслушать ее точку зрения.

Потому что, — продолжал Алек с сарказмом, — как мы уже знаем, доктор Саймон отключила все телефоны». — Он отшвырнул газету на низкий столик и уставился на Оливию. — Почему ты не сказала мне, что были сомнения по поводу того, что делать с Анни? Почему ты скрыла от меня правду?

Оливия устало опустилась в ближайшее кресло и посмотрела на Алека. Он стоял на ковре, свет из кухни падал как раз на него, и он казался актером в луче софита.

— Алек, — начала Оливия, — никто не скрывал правду. Я не сказала тебе, что были сомнения, потому что я ни в чем не сомневалась. Джонатан Кремер меня не любит, он боится, что меня выберут на должность заведующего. Он просто пытается навредить мне.

— В данную минуту мне наплевать на ваши карьерные интриги. Я хочу знать, что случилось с моей женой.

— Я уже объясняла тебе, что…

— По твоим словам, у тебя не было выбора.

— Именно так и было.

Алек принялся мерить шагами комнату.

— Мне с самого начала казалось невероятным, чтобы один-единственный врач делал операцию на открытом сердце, и неважно, были у тебя все необходимые приборы или нет. Я пытался не думать об этом, но эта статья… — Он покачал головой и снова посмотрел на Оливию. — Почему ты не отправила ее в Норфолк?

«Ее кровь будет на твоих руках», — вспомнила Оливия слова Майка Шелли.

— Я не думала, что Анни долетит туда живой, и… Алек махнул рукой в сторону газеты.

— Этот парень явно считает, что у нее было бы больше шансов в больнице Эмерсона, а он работает здесь дольше тебя. Ты ни на минуту не задумалась над тем, что он, возможно, прав?

— Я действительно считала, что только немедленная операция…

— Подобные операции не делаются в таких условиях, Оливия. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Ты могла интубировать ее, поставить пару капельниц и отправить отсюда как можно быстрее. — Алек стоял прямо над ней, его голос звучал все громче, бил Оливию по ушам. — Если бы ты отправила Анни в Норфолк, возможно, у нее был бы шанс выжить. Может быть, она была бы сейчас жива.

Оливия не смогла сдержать слезы. Так обидно было выслушивать упреки из уст Алека.

— Джонатан испугался, — тихо начала она. — Никогда раньше он не видел таких ран, он не представлял, что делать в таких случаях. Алек, в сердце Анни было два отверстия. Об этом Джонатан не упомянул. Как можно стабилизировать состояние такого пациента? У меня не было другого выбора. Анни умерла бы в вертолете. В этом я не сомневалась. Она так быстро теряла кровь.

Оливия замолчала. Алек тяжело дышал, его глаза, суровые, гневные, не отрывались от ее лица, но все же он слушал.

— Когда я сказала, что необходима операция, Джонатан испугался и ушел. Он оставил меня одну бороться за жизнь Анни. Я понимала, что рискую, берясь за такую операцию, особенно в одиночестве. Пусть это была безумная попытка спасти ей жизнь, согласна. Я знала, что иду по тонкому льду с точки зрения закона и медицины, но не с точки зрения этики. — Оливия отерла слезы рукой. — Отправив Анни в больницу Эмерсона, переложив ответственность на чужие плечи, я бы выбрала более легкий путь, но она бы умерла. Я сделала то, что считала правильным. Если бы мы сумели зашить отверстие в задней стенке сердца, Анни выкарабкалась бы. — У нее задрожали руки, когда Оливия вспомнила, как держала в ладони сердце Анни. Она снова подняла глаза на Алека. — Более тяжелого случая до сих пор у меня не было.