— Понятия не имею, — соврала она.

Они приехали в Норфолк сразу после полудня, перекусили в ресторанчике рядом с радиостанцией, где Оливии предстояло давать интервью. Она съела не только свой сандвич с салатом из тунца, но и отломила кусочек от сандвича Алека.

Он не сумел сдержать улыбку.

— Ты из тех, на кого во время волнения нападает волчий аппетит?

— Я ем за двоих, ты не забыл? — парировала Оливия и тут же добавила, защищаясь: — И я совсем не нервничаю.

Алек проводил ее до дверей радиостанции, чувствуя себя виноватым за то, что ей придется сорок пять минут в одиночестве ждать интервью. Но его самого ждали в городской библиотеке, где собрались члены общества «Друзья маяков Атлантики».

К концу выступления Алек подумал о том, что выбрал более легкую аудиторию. Пришедшие на заседание люди оказались отзывчивыми, и к тому моменту, когда Алек закончил свое выступление, несколько человек подписали чеки на внушительные суммы в фонд спасения Киссриверского маяка. Алек ответил на вопросы и сразу же уехал. Оказавшись в машине, он первым делом включил приемник, чтобы захватить последние десять минут интервью Оливии. И она, и ведущий Роб Маккейн чему-то смеялись, и Алек понял, что все идет хорошо.

— Судя по всему, — снова заговорила Оливия, — капризы погоды — это лишь малая часть проблемы. Все решения по поводу судьбы маяка имеют политические, технологические и экономические последствия.

Алек убедился, что был прав, предложив Оливии выступить в ток-шоу. Она сумела произвести должное впечатление.

— Но, мне кажется, вариант, предусматривавший возведение защитной стены, получил существенную поддержку, — продолжал Роб Маккейн.

— Многие заинтересованы в том, чтобы спасти Киссриверский маяк, — ответила Оливия. — Эта проблема выходит за узкие местные рамки, так что необходимость в сборе средств для сохранения маяка оправдана. Нам присылают деньги дети и старики, чиновники и политики, все, кто заинтересован в спасении частички нашей истории.

Алеку понравилось, что Оливия употребила местоимение «мы», говоря о комитете, хотя обычно он испытывал чувство ревности, когда кто-то пытался примкнуть к его единомышленникам. Но после выступления на радио Оливия стала среди них своей.

Оливия стояла на тротуаре около здания радиостанции и выглядывала в потоке машин «Бронко» Алека. Интервью прошло в высшей степени удачно. Она прочитала кое-что сверх того, что ей давал Алек, и вполне комфортно чувствовала себя перед микрофоном.

«Бронко» выехала из-за угла и остановилась у обочины тротуара. Оливия села рядом с улыбающимся Алеком.

— Я услышал конец передачи, — сообщил он, трогаясь с места. — Ты была великолепна.

— Спасибо, — поблагодарила Оливия, — мне самой по нравилось.

В машине было жарко. Ей хотелось снять жакет, но утром она застегнула пояс юбки на большую булавку, потому что талия ее заметно располнела. Придется ей оставаться в пиджаке, даже рискуя изжариться заживо.

— Боюсь, кондиционер решил проявить свой омерзительный характер, — заметил Алек.

Оливия немного спустила стекло и повернулась к нему.

— Как прошло твое выступление?

— Отлично, но думаю, что теперь ты будешь выступать на публике от нашего имени. — Он покосился на Оливию. — Ты обманула меня, Оливия. Зачем ты говорила, что вне стен больницы чувствуешь себя потерянной? Судя по сегодняшнему интервью, ты с рождения была уверенной в себе.

Она улыбнулась.

— Учительница, у которой я жила после того, как убежала из дома, вела дискуссионный кружок в старших классах школы.

Алек помолчал, обдумывая услышанное.

— Ты сбежала? — наконец спросил он. — Ты говорила, что ушла из дома, а не… — Алек снова покосился на Оливию. — Почему? Что заставило тебя так поступить? — Его голос звучал мягко и сочувственно.

Оливия прикусила нижнюю губу, обдумывая, как лучше ему ответить. Алек опять посмотрел на нее, на этот раз вопросительно подняв брови.

— Я решаю, какую версию тебе рассказать, полную или сокращенную, — ответила Оливия.

Она глубоко вздохнула, откинулась на подголовник.

— Ладно, — решила она, — слушай. Я ушла из дома, вернее, сбежала, в тот день, когда меня изнасиловали. Я боялась вернуться, поэтому и сбежала.

— Но почему ты не осталась с родными в такую тяжелую минуту? — Алек не понимал мотивов ее поступка.

Оливия долго молчала, пытаясь подобрать слова.

— Ты хочешь мне рассказать? — наконец спросил он.

— Да.

— Тогда попытайся.

— Здесь слишком жарко. — Оливия и сама поняла, как по-детски прозвучала ее жалоба.

Алек покрутил ручку кондиционера, и аппарат выдал струю долгожданного холодного воздуха. Они проезжали через Чесапик, мимо кафе, мимо больницы. Именно в этой больнице Оливия сначала искала себе место, когда решила уйти из Вашингтонского госпиталя, но вакансий там не оказалось.

— Дом, где я выросла, противно вспоминать, — медленно заговорила она. — Он был крохотный, всего с одной спальней, которую я делила с двумя братьями. Мать спала на диване в гостиной, вернее, там она отключалась. Она так и не вышла снова замуж после смерти моего отца. Мать была… крупной и повторяла, что с ней на одном диване уместится только бутылка виски. — Оливия бросила взгляд на Алека, который с сосредоточенным видом управлял машиной.

— Однажды я задержалась после школы и пришла домой позже обычного. Это было зимой, и я помню, что на улице уже стемнело. Соседский парень по имени Натаниэль сидел в нашей спальне с моими братьями. Мне всегда становилось не по себе в его присутствии, потому что в свои семнадцать он был настоящим великаном. Развлекался он тем, что палил в кошек и собак из дробовика. Когда я вошла в комнату, все трое сразу замолчали. Я поняла, что у парней на уме что-то нехорошее. Я попыталась уйти, но Эвери заслонил дверь, а Натаниэль принялся ходить вокруг меня, приговаривая, что я стала совсем взрослой и симпатичной. Сначала он только говорил, потом начал трогать меня. Легко, — Оливия коснулась плеча Алека кончиками пальцев, — вот так. Но его руки были повсюду, заставая меня врасплох. Я не представляла, где он коснется меня в следующий раз. И тут я сильно испугалась. Я попыталась оттолкнуть Эвери, открыть дверь и убежать. Когда-то я могла с ним справиться, но моему старшему брату уже исполнилось семнадцать, и он стал очень сильным. И теперь Эвери только смеялся. Кто-то из парней что-то сказал я не помню его слов точно, но суть была в том, что я стала частью сделки. Натаниэль что-то дал братьям или что-то для них сделал, а расплачиваться за это предстояло мне.

— Господи! — выдохнул Алек.

Кондиционер снова сник. Оливии не хватало воздуха. Она еще немного опустила стекло, но в машину ворвалась жара и шум уличного движения, и Оливия поспешно закрыла окно.

— Неожиданно Эвери схватил меня, прижал к себе, повернул лицом к Натаниэлю. Тот разорвал на мне блузку. Пуговицы посыпались на пол, покатились под кровать. Я отбивалась как сумасшедшая, пинала его, но Натаниэль словно не замечал этого. Он задрал лифчик… — Оливия снова отвернулась к окну, вспоминая свое унижение.

— Оливия, можешь не рассказывать дальше, — мягко сказал Алек. — Мне не следовало просить тебя об этом.

— Лучше выслушай меня, — возразила Оливия. Ей хоте лось рассказать ему все, вытащить воспоминания наружу. — Я хочу, чтобы ты понял.

— Хорошо, тогда продолжай, — кивнул Алек.

— Натаниэль начал тискать мои груди. Он был очень груб, я закричала, стала звать мать, хотя я знала, что она мне не поможет. Тогда я крикнула: «Клинт, помоги мне», но тот так и остался сидеть на кровати, уставившись в одну точку. И в следующее мгновение я оказалась на полу. Эвери крепко держал меня за руки… — Оливия содрогнулась. — Это было самым страшным. Я не могла отбиваться. Я… Я до сих пор не терплю, когда кто-нибудь удерживает мои руки. Как-то мы занимались любовью с Полом, и он прижал мои руки к бокам. Он не хотел меня напугать, но я закричала. Пол испугался не меньше меня, поняв, какой ужас я испытываю. Бедный Пол, он и не сообразил», что сделал.