Я был и вправду зол. Больше всего мне сейчас хотелось убить этих двоих копов, свернув шеи, и утащить отсюда Хомяка. Но нет, нельзя…

— Мне кажется, — медленно, с ненавистью проговорил я, — Вы не отдаёте себе отчёта…

— Но… но…

— Вы ещё не поняли? И капитана вашего, Требуху, и коменданта… как его там? Короля.

Полицейские вздрогнули, едва я упомянул прозвище коменданта.

— О, да. Мы знаем и про Короля, и про помойников. Стражи Душ знают всё!

Я не боялся говорить громко, пусть даже вокруг, словно бы случайно, собралась толпа зевак. Пусть, мне жизни спасать надо.

— И они думают, что смогут обмануть нас вот этим? — увлёкшись, я грубо пнул по сапогу сидящего на мостовой Хомяка, — Будут подкидывать нам любого драного безлуня?

— Но этот сержант… он хотел… ведь капитан Требуха же…

— Их ждёт казнь, и Требуху, и Короля, — отчеканил я, и народ вокруг едва слышно ахнул.

— Святые Привратники!

— Сгинь моя Луна!

— Храни, Луна, Красногорию!

Впрочем, кто-то и откровенно радовался:

— Ох, ну слава Незримой.

— Ха, Чёрная Луна-таки их настигла…

Но надо было продолжать концерт, и я рявкнул, добивая копов:

— И они сейчас вас за собой тянут, идиоты! Ты хочешь на честный суд государя?

— Не-е-ет, — ноги у сержанта подогнулись, и он схватился за поручень кареты.

По его штанам, кажется, стало расходиться тёмное пятно. Но ведь ночь, фонари, везде тени, могло и показаться…

Я остро ощущал удивлённый взгляд Хомяка, который даже не верил своему счастью. Но я не смотрел на него — для Стража Душ это просто какой-то солдат, которого капитан с комендантом как кость бросили Царской Гвардии.

— Поэтому, сержант, — успокаиваясь, закончил я, — Вы оба садитесь в карету и едете в участок. И уже со своим лисьим капитаном подумайте, как вы служите своему городу, и на чьей вы стороне.

— Но ведь… они же… — промямлили оба.

— ВО-О-ОН! — краснея, заорал я.

И будто неведомая сила сорвала копов с земли, влепила внутрь кареты. Лошадь захрапела, встав на дыбы, и сорвалась с места.

Я, тяжело дыша, оглянулся, и толпа вокруг сразу же растаяла — жители поспешно, чуть не бегом, очистили концертную зону. Снова задребезжали колёса повозок, застучали шаги, улица стала заполняться ночным шёпотом.

Один только газетчик на подрагивающих ногах остался у столба рядом.

— Видел беглецов? — спросил я неожиданно ровным голосом, но требующим повиновения.

Бедняга ткнул газеткой в сторону подворотни, про которую я до этого и сам догадался.

— Девушка и солдат?

Поспешный кивок.

— За ними бежал кто-нибудь?

Тот замотал головой:

— Никого! Никого не было, господин страж… Полицейские вот, — он неуверенно ткнул пальцем в сторону уехавшей полицейской кареты, — Ну, не успели они.

Я кивнул, потом протянул руку:

— Свежий номер?

— Три мече…

Лёгкий наклон головы, уничтожающий взгляд… Паренёк судорожно сглотнул, и газетка сама прыгнула мне в руки.

Сунув прессу в карман, я опустился на корточки и положил руку на плечо Хомяку. Тот гордо дёрнул подбородком, пытаясь рывком сбросить руку, но я схватил ещё наглее, сгрёб его форму.

— Государю не из страха служу, — прорычал Хомяк, — У меня к вашим счёты, рак ты сраный!

Газетчик, услышав, что тут прозвучало, кинулся прочь, только каблуки застучали.

Мне некогда было объяснять. Интуиция вдруг стала нашёптывать, что я теряю время.

Я махнул головой за спину, указывая на закоулок, из которого вышел:

— Там Сивый, живой должен быть.

Хомяк округлил глаза, с ненавистью зашипел:

— Я же вас, раков, живьём жрать буду…

Но я встряхнул его, чуть не саданув лбом в нос. Потом обнажил нож, и Мяч заметно напрягся.

— Василий внутри меня, ты понял? — я повернул его и перерезал путы, — Вылунь твой драный.

— Чего?! — он стал растирать запястья, но выглядел каким-то пришибленным.

Больше всего сейчас Хомяку хотелось куда-нибудь на передовую, в окопы. Там всё понятно — кто враг, кто друг, и чьи приказы надо выполнять. А не это вот всё межедарское дерьмо.

Я встал:

— Повторять не буду. Иди, спасай Сивого, дальше думайте сами. Ещё свидимся, надеюсь.

Я крутанулся на каблуках и уверенным шагом пошёл туда, куда указал до этого газетчик. Мне не надо было оборачиваться, я и так знал, что Хомяк на раздумья потратил лишь пару секунд.

Было слышно, как он с руганью встал и сначала поплёлся, а потом уже быстрым шагом потопал к закоулку. За Сивым, будь неладен «этот белобрысый вылунь».

На секунду на душе стало намного легче, ведь две жизни, которым я себя считал должным, спасены. Хомяк выкрутится, да и Сивый выкарабкается, ему не впервой.

Но тут мой кокон подёрнулся, будто бы я получил разрешение обратно, в тело Василия. Вот только оно находилось далеко, и, скорее всего, в беде. Я сорвался с места, влетел в закоулок и пулей понёсся под окнами, повинуясь интуиции.

Навряд ли бы одержимый вдруг ни с того ни с сего подружился со мной…

И, словно в подтверждение моим опасениям, откуда-то издалека прилетел крик:

«Помоги!»

Тот самый голос одержимого. Он звучал не среди дворов, а в голове…

Вот, значит, как? Только жжёный пёс лизнул в задницу, как сразу же «помоги»? Я расхохотался. А то сколько бравады было: «легион, сила, нас не остановить»…

«Хотят… убить нас… святоша»… — голос был обессилен то ли расстоянием, то ли чем-то ещё.

Вдоль закоулка с одной стороны шла высокая каменная ограда, с побелёнными столбами между секциями, а с другой моё плечо обтирало стену двухэтажки. Получалось, здесь обычные жители Межедара соседствовали с богатеями, и сквозь верхние окна даже могли наблюдать за их жизнью.

Мне же интересоваться бытом и тех, и других было некогда. Обогнув пару углов, мне удалось увидеть впереди тени.

На освещённом лунами пятачке, образованном оградой и горой мусора, стояли Эвелина и… Нет, это не Василий. Это был кто-то, совершенно мне не знакомый, и в его занесённых руках блестел нож.

А мой дрищ, опустившись на колени, беспомощно таращился вверх — то ли на небо, то ли на нож, занесённый над его головой. Эвелина же, эта черноволосая стерва, стояла позади, положив посох Пёсину на плечо, словно рыцарю.

Вся эта сценка, прыгающая перед моими глазами в далёком пятнышке света, больше всего напоминала жертвоприношение. Или обрядовое убийство, разницы никакой.

Твою же псину!!!

«Помоги…»

— Вася, я сейчас, — просипел я, выжимая из тела максимум.

Кокон подёрнулся ещё, Василий и его одержимый явно почуяли меня. Сознание потянулось наружу, но я, стиснув зубы, удержал. Рано!

В памяти сразу всплыло всё, что я слышал о чернолунниках. Вот сволочи двуличные… Альберт Перовский же рассказывал мне, что у них к Последнему Привратнику особое отношение. В самой Церкви Чёрной Луны толком-то и не знают, что делать — дать мессии возможность исполнить пророчество, или принести его в жертву.

— Жертву, твою мать! — я попытался добавить ещё скорости.

Ветер свистел в ушах, глаза заслезились, бисеринки пота уже сносило по лбу назад. Ноги заработали быстрее, даже не думая о равновесии, и я взял такой темп, что попадись мне сейчас по пути малейшее препятствие — и кувыркнусь.

Для меня существовало лишь это пятно подворотни, со стоящими в нём силуэтами. Слышался только стук моих каблуков. И шёпот…

«…как корабль гонит перед собой волны, распугивая обитателей глубин, так и Незримая идёт по мирам…»

Шёпот нельзя было услышать на том расстоянии, на каком я пока находился от них. Тем более, в моих ушах боевым там-тамом стучала кровь, кузнечными мехами свистели лёгкие.

Но я слышал. Кажется, если не удержу сознание, перескочу в Василия.

— Рано! — прохрипел я.

Меня заметили. Тот, кто стоял над Василием… Мне казалось, что наполовину я уже смотрел глазами Пёсина.