«Вот и меня, если зажмуриться, наверное, можно будет съесть». Не воздух, а сироп обтекал ее. Дженни задыхалась, земля внизу простерла ладонь, пылала белым соляным светом, небо сверху накрывало выжженной голубизной, и эти ладони вот-вот были готовы схлопнуться. Дженни оттолкнулась от стены, чтобы хоть как-то охладиться, и уловила движение.

Припала к стене, пригляделась.

Стражи-пауки! Два поднимались от земли, их очертания скрадывала белая земля, два справа, два слева и еще пара спускалась сверху.

Дженни залетела в камеру. Темнота ее не остановила, она не заметила, как перешла на ясный взор.

Маргарет стояла у стены в кругу синей святящейся пыли, руки скованы цепями. На бледном лице черными цветками пылали глаза: черные колодцы зрачков, красно-серые белки. Германика чертила стилетом в воздухе голубоватые знаки, те прижимали Маргарет к стене.

– В твоих рунах нет силы! Если бы не этот Замок, мы бы растерзали тебя, – шипела одержимая. – Такая же пустышка, как и двадцать лет назад…

Германика взмахнула стилетом, руна врезалась в грудь Маргарет, впечатав ее в стену.

– Где твои братья?!

– Будь нежнее, может, скажу…

Маргарет осеклась, уставила жерла пушечных зрачков на Дженни:

– Ты?!

– Пауки, – сказала Дженни. – Надо уходить.

– Рано! – Германика скрипнула зубами. – Тварь молчит.

– Ей скажу, – Маргарет раздвинула синие губы. – Если договоримся.

– Чего ты хочешь? – преодолевая тошноту, спросила Дженни.

– Нельзя договариваться с демониями! – Германика стиснула ее локоть. – Уходим. Найдем другой способ.

– У нас нет времени! – Дженни вырвалась. – Чего ты хочешь?

– Разве ты не знаешь, чем угощают тени? – Маргарет подалась вперед, натянула цепи. – Один глоток твоей крови, и я скажу, где искать ваших циркачей. Всего лишь глоток, только глоток…

Ее голос дробился на множество голосов, менял тональность, оттенки, тембр, будто изнутри Маргарет разом, перебивая друг друга, кричали десятки человек.

– Нельзя, Дженни! – Германика потащила ее назад. – Она лжет!

– У нас нет выбора! – девушка выхватила у нее стилет.

Она ударила острием в ладонь, охнула от боли, выронила стилет.

– Пей! – Дженни пересекла круг синей пыли, ткнула кровоточащую ладонь в черный провал на бледном лице. – Пей!

Холодные липкие губы жадно припали к ее руке, Дженни зажмурилась…

– Довольно! – Германика рывком вытащила ее, Дженни обмякла.

Голова кружилась, чей-то далекий хохот гремел и выгибал небеса, а может быть, это гремели когти пауков, которые сшиблись над камерой, мешая друг другу протиснуться внутрь. Дженни уже не слышала этого, не осознавала, о чем Германика говорила с Маргарет, не видела, как над ними нависла чудовищная головогрудь стража-паука. Глаза его пылали черным огнем, со жвал капал прозрачный яд.

Опер-Ловец Бодден громко сказала ему то, что обычно в обществе говорить не поощряется, и переломила табличку-переноску о колено.

Дженни очнулась на террасе Зала Советов. Села, тяжело дыша. Поперек ладони багровел свежий шрам. Германики не было, но ее резкий голос – хвала науке акустике – разносился по всему Залу.

– Юки, мне нужно окно на ближайшее время, точка выброса – Северная Шотландия! Да, Маргарет поклялась. Одержимый там, он идет по следу. Ты же знаешь демониев, они как пчелы – всегда держатся вместе.

Дженни взялась за перила, с трудом поднялась. Глянула и обмерла.

Падение из скалистого «Гнезда» Фреймуса казалось сущей ерундой в сравнении с падением с вершины Башни Дождя.

– …нужно снаряжение для трех человек из личных запасов Сатыроса. Я возьму Жозефа и этого стража. Он неплох, хоть и стар. Тадеуш слишком слаб. У этого мальчика нет опыта. Дженни? Ей бы сейчас отлежаться. Она такое там устроила…

Дженни встала в дверях, вцепилась в полотнища синего шелка.

– Я пойду, – упрямо сказала она.

Германика досадливо поморщилась:

– После того что ты натворила…

– Я иду.

Юки хлопнула, шелковые завесы задрожали, с шелестом заструились, как водопады невесомой воды, и их синий цвет сменился на фиалковый.

– Ближайшее окно откроется вечером. Фалет уже ждет.

– Нам нужен греческий огонь, – сказала Германика. – Одержимых возьмет только он.

Роджер встал, размял спину, поморщился. Стар он на голом полу ночевать, в его возрасте надо спать на теплой постели, и в обнимку не с волком, а с кем-то поинтересней.

Волк поднял голову, вопросительно поглядел на него. Брэдли не слышал отклика от него, но был готов поклясться – только что глаза у него были человеческими.

Или просто Ловцу этого очень хотелось?

«Устал я…»

– С добрым утром! – глумливо приветствовал его одержимый, кучей осевший на полу. Одежда изрядно обгорела, сквозь прорехи виднелись серые бумажные клочки. Обрывки суетливо шевелились, без устали пробуя границу соляного круга.

– Можешь напоследок поцеловать песика.

Роджер швырнул гильзу, попал одержимому в голову, довольно крякнул:

– Чтоб ты сдох, отродье.

– Уже, – одержимый вытянулся вверх. – Теперь ваша очередь.

– Из круга выберись сперва, вампир хренов, – посоветовал Роджер и подобрался, увидев, как бумажные клочки строят вертикальный мост от вытянутых рук одержимого до потолочных балок.

– Мы можем выйти так, – сказал одержимый. – А можем вот так.

Бумажный водопад ударил в доски пола, разбрызгал их в щепки, глаза ловцу заволокла земляная пыль.

– Вот падла, – с чувством сказал Роджер. Соляной круг остался нетронутым, а в дощатом полу зиял провал.

Стены задрожали.

Роджер одной рукой схватил волка за загривок, клетку другой. Смел с дороги стол, выбил дверь и вылетел на улицу.

Дом обрушился с грохотом, волна мелких камней, щепок и прочего сора ударила в спину. Ловец помотал головой, проморгался. Клубилась пыль, трещало умирающее дерево, с холма катились камни.

– Валим, друг, валим! – скомандовал Роджер. Волк затрусил вниз по склону.

Роджер оглянулся.

Из облака пыли выходил одержимый.

– Поднажми, Дьюла!

Волк блеснул зелеными глазами и рванулся назад.

– Стоять! – Роджер плюнул, побежал следом. – Зачем я с тобой, дурнем, возился?! – Ловец подхватил обломок доски. – Отдал бы в питомник, там присмотр, уход, жрачка вкусная!

Волк прыгнул на одержимого, тот отбросил его ударом.

– Зараза! – Ловец добежал, ударил доской наотмашь. Одержимый выставил локоть, доска разлетелась на куски, он схватил Брэдли за горло.

Роджер захрипел, заколотил по ледяной руке, тут на спину одержимому прыгнул Дьюла, впился зубами в шею, и они все кубарем покатились с холма.

…Роджер прижал ледяную голову к камням. Одержимый захрипел, изо рта полезли бумажные клочья, но мертвец поднялся и отбросил его в сторону. Пинком отшвырнул неуемного волка.

Дрессировщик поглядел в белесые глаза мертвеца и вытащил нож. Шансов не было никаких.

– Вали отсюда! – он махнул рукой, отгоняя волка. – Беги, дурак блохастый.

Дьюла даже ухом не повел.

Не сговариваясь, они вместе бросились вперед. И тут же отшатнулись.

Огонь упал сверху, обтек одержимого, тот вспыхнул, как хворост на ветру. Завизжал, шагнул вперед… мимо пронесся валун, вмял его в землю.

Роджер обернулся.

– Еле успела! – объявила черноволосая девушка, убирая в рукав вороненый стилет. – Вы, англичане, больные на всю голову.

Рядом с ней трусил огромный леопард, лениво глядя на них желтыми глазами. Волк оскалился, Роджер машинально положил ладонь ему на холку, успокаивая, как делал это долгие месяцы.

«Еще рано, пусть подойдут ближе…»

– Авалон. Служба Вольных Ловцов, опер-Ловец Германика Бодден, – отрекомендовалась девица. – А это Ловец Жозеф Квамби.

– Ага, – сказал Роджер.