- А ты себя в ее годы вспомни! – громыхнул Олег Станиславович. – Улька влюбилась, ты думаешь, у нее учеба в голове? А Богдан– тот еще прохвост! Я не хочу, чтобы из-за того, что она не в состоянии удержать трусы на месте, у меня с его отцом бизнес развалился!
- Уж кто бы рассуждал о трусах! – окончательно взвилась жена. – Ты иногда их даже обратно надеть забываешь, чтобы в следующий раз не удерживать!
Панкратов лишь усмехнулся и взял со стола салфетку, чтобы отереть пухлые губы, отдаленно напоминающие два вареника. Обычно он не был склонен пасовать. Но и скандалить с дражайшей супругой не любил. Именно потому и не взял вчера трубку, когда звонила Стефания. Грымза была рядом. Но раз уж сама завела разговор...
- Ну вот мы и подошли к той теме, с которой тебе не терпелось начать, - заявил он и крикнул в сторону кухни: - Зинаида Александровна, будьте любезны еще чаю!
- А тебе по жизни не терпится кончить! – слетел с Лилианны весь ее лоск. – И похрену где, с кем и как!
- Ну почему же похрену? – поинтересовался Панкратов, пока еще сдерживаясь. – Тот факт, что не с тобой, говорит о моей исключительной разборчивости.
- Сейчас можно стать и разборчивым, - зло выдохнула жена. – Папы больше нет, и деньги его давно перетекли в твой карман. Десять лет назад ты себе такого не позволял!
- А какая разница, что было десять лет назад?! – заорал Олег, очень и очень не любивший, когда она начинала припоминать ему роль ее батюшки в его карьере. – Ты на себя сегодня посмотри! Старая, жирная тетка! До тебя дотронуться противно!
Госпожа Панкратова разразилась громким смехом. Потом отпила из стакана воды, чтобы успокоиться, и все еще посмеиваясь, проговорила:
- Ты сам на себя когда последний раз в зеркало смотрел? Ален Делон выискался!
- Мою женщину – устраивает.
- Твое бабло – ее устраивает.
И Панкратов вскочил со стула, зло сверкая глазами. От резкого движения какие-то приборы под его руками посыпались на пол, это завело Олега Станиславовича еще больше. И в итоге на всю их квартиру зазвучал Панкратовский грозный ор:
- Что бы ее ни устраивало, это не твое дело! Твое дело молчать и прилично вести себя в обществе, но ты даже с этим не справляешься! Улькой решила озаботиться? Улькой?! Да Улька в прошлом году аборт от одноклассника сделала, мы тебе говорить не хотели! Ты же в это время в Греции зажигала, пока мы с ребенком по больницам... Ты знаешь, что я с тобой только из-за Ульяны до сих пор не развелся? Только из-за этой мелкой идиотки! У нее психика, мать ее, подвижная, поняла? Мне это психолог на пальцах объяснял! А что? – Панкратов побагровел и отлепился от стола. – Это идея, кстати! И правда сбагрить ее в Лондон и развязать себе руки! Как только она уйдет из дома, я с тобой разойдусь, поняла? В тот же день!
- Ну попробуй! – прошипела в ответ Лилианна.
- Легко! Так что, можешь собирать свои пожитки, поняла?
- Ты сначала разведись, а потом о пожитках рассуждай.
- Ну ты и дура! – Панкратов громыхнул стулом, за спинку которого схватился, отчего задрожали стекла, и проорал в сторону кухни: - Зина, чай вылей на тупую голову своей хозяйки!
И с этими словами вылетел из столовой, завтрак в которой, мягко выражаясь, не задался.
Не задалось в последнее время многое. Улька и правда вынесла весь мозг Богданом Моджеевским. Его папаша не особенно вникал в финпредложение, которое Панкратов выслал ему лично. У него-де другие проекты теперь в разработке. И под занавес Олегов партнер собрался выходить из дела и забирать свою долю. Пока об этом на совете акционеров никто не объявлял, но разведка донесла.
«Только через мой труп!» - рявкнул Панкратов. И придумал начать топить наглеца и предателя. Вот только Моджеевский в такие игры тоже больше не играл и даже обсуждать отказывался. А как хозяин города скажет, так и будет.
«Вы с Гошей триста лет дру́жите», - постановил тогда Роман Романович, а это был явный месседж для обоих: дружи́те еще триста.
А тот факт, что сам Гоша его завтра грохнет при желании и Моджеевского не спросит, мало кого волновал.
Словом, в жизни Олега Панкратова наступала темная полоса, и даже любовница слетела с катушек, капризничая, не отвечая на звонки, напиваясь в неподходящий момент и постоянно чего-то от него требуя. Была б какая другая баба, Олег Станиславович уже бы отправил подальше в любой Мухосранск на карте прекрасной Родины. Но в эту – угораздило влюбиться. Держала его эта стерва неслабо. Вот и сегодня, вместо того, чтобы ехать на работу, забил на все и помчался узнавать, какого хрена она его игнорирует. Причем находясь в квартире, в которой именно он ее поселил!
Однако в то же самое время Стефания вовсе не думала об игноре. Она только глаза продрала, наконец выспавшись и почувствовав себя белым человеком – не высыпалась уже... со сном была напряженка. И накануне не должна была при всей совокупности своих проблем – обычно после приключений с выключенным светом она еще несколько часов прийти в себя не могла. А тут... Отрубилась мгновенно, едва стало тихо.
В итоге явление господина Панкратова подняло ее из постели. Как схожи были вчерашний и сегодняшний подъем. И как при этом отличались! В конце концов, звонок в дверь она услышала только потому, что успела вытащить беруши.
А когда открывала, даже успела пару раз провести пятерней по волосам. И еще совершенно точно знала, что лицо ее нынче в полном порядке.
- Тебе не кажется, дорогая, что ты совсем оборзела? – рявкнул Олег с порога.
Стефания хлопнула ресницами, но не растерялась и развела руками:
- Да вроде, все как обычно, милый. Завтракать будешь?
- Где тут обычное? В твоем игноре? Или в твоих капризах? Или, может быть, в твоем пьянстве?
Ясно. Мальчик совсем не в духе. Когда мальчик оказывался не в духе, то начинал ее воспитывать.
- Какой грозный, - проворковала Стефания и взяла его за рукав, втягивая в квартиру, а потом встала на цыпочки и мягко поцеловала куда-то между щекой и воротником рубашки. Назвать это место шеей как-то не получалось. Не было у Панкратова шеи.
Он в ответ дернулся, сам перехватил ее руку и потащил за собой в кухню. Толкнул на диван и навис над ней всей своей далеко не модельной тушей.
- Ну что? – желчно выдохнул он ей в лицо. – Трезвая? Голова не болит? Месячные там…
- У меня все прекрасно, Олежа! Спасибо за беспокойство, – оскалилась Стефания, глядя на него снизу вверх и приподняв брови, а потом надула губки и выдала практически ва-банк: – Я вчера тебе звонила, а ты... наверное, был очень занят, да?
- Так и я тебе звонил, - запыхтел он, стаскивая с себя пиджак. – Ты чем занята была?
- Милый, я работаю, - рассмеялась негромко Стеша, приподнялась с диванчика и провела ладошкой по его груди. – У меня была репетиция. Весь чертов день. Потом я пришла домой. Пешком. Пешком, Олежа! Через весь город! И у меня вырубился свет, пришлось вызывать... электрика. Но я же все равно тебе позвонила. Не ворчи, хорошо?
Он и не ворчал. Молча развернул Стефанию спиной, снова толкнул ее вперед и быстро, не давая ей возможности дернуться, пристроился сзади. Впрочем, злость, которую Панкратов копил второй день, увеличила привычное количество общеизвестных движений. И несколько минут спустя, заправляя в брюки рубашку, он распорядился:
- Завтрак давай.
Ей оставалось только сбегать в ванную, чтобы хоть немного устранить влажные и липкие последствия так называемого акта любви, позвонить в кофейню внизу, где обычно заказывала что-нибудь для Олега, когда он одаривал ее своим присутствием по утрам. А потом варить ему кофе. И еще проделывать все это глядя на него совершенно влюбленными глазами, как если бы... Как если бы, словом. То самое «если бы», которого у нее с Панкратовым никогда не случалось. Да и вообще давным-давно не случалось.
В мужчине, как известно, полезно поддерживать уверенность в том, что он реально мужик. Секс-гигант, мать его. И Стефания с этой задачей успешно справлялась, недаром актерский хлеб ест. Ну или вернее, нюхает. Хлеб – зло.
