Махалина даже несколько удивилась, такое услышав. Поморгала слегка осоловевшими глазами и налила еще чуток портвейна.

- Ну как знать, - наконец проговорила она с некоторым сомнением в голосе. – Говорят, он крутого зятька отхватил. Может, и ему чего перепадает. Я уж молчу про то, что семьи-то у меня так и не вышло. Как Гришка свалил – так и все. А он у меня после Андрюхи единственный был, с тех пор как-то и глухо.

- Тут как посмотреть, - назидательно изрекла Надька. – Зять – не жена. Не факт, что ему сильно перепадет с барского плеча. А вот то, что по наклонной его покатило – факт! Я честно тебе признаюсь, положа руку на сердце, – тогда думала: дура ты, такого мужика профукала. А сейчас?

Чернышева отвела ладонь от того места, где анатомически у человека располагается грудь, и плеснула портвейна в оба бокала, сиротливо замерших посреди стола. Света же, приподняв то, что должно считаться бровями, но в ее случае было двумя нарисованными полосочками, подхватила один из них и тут же спросила:

- А что сейчас?

- А?.. А!.. А сейчас этот старый козел во все тяжкие ударился! – возведя очи горе, воскликнула подруга. – По бабам начал шляться, представляешь! По молодым! Ну сама понимаешь, какого пошиба. Какая порядочная, уважающая себя, свяжется со стариком вдвое старше? И вот представь себе, вот вышла бы ты за него. Ребенка бы завела, как водится. И что? А?

- Господи, - едва шевеля губами, выдохнула Светка и опрокинула в себя вино. Залпом. В два глотка. Поморщилась и воспроизвела в своей памяти образ красивого статного, но вечно уставшего мужика, с которым бог свел десяток лет назад. Говорили, с тех пор он неплохо поднялся, зарабатывает, видела она его несколько раз в последнее время – казался вполне довольным жизнью. Одно хорошо – расстались почти по-доброму, ума хватило на его упорное нежелание строить с ней что-то серьезное не закатывать истерик. Ходила к нему еще какое-то время, бог знает на что надеясь, но так ничего и не вышло, а какая-то гордость у Светки имелась. И последнее время нет-нет, да и думала себе, не попробовать ли снова понаматывать круги. А что? Она женщина свободная, независимая, он – не менее свободный мужчина. Даже если и не выгорит ничего – паутиной у нее еще бабские органы не заросли, он тоже пока в активном возрасте.

Потребности у них есть? Есть!

Только откуда ж ей было знать, что у него во-о-он где теперь потребности?!

- Стыд-то какой, - прошептала Махалина, растерянно глядя на Надьку. – Что? Вот прям вдвое младше?

- А ему вот не стыдно, - констатировала Надька. – Нет, все-таки мужики – первостатейные козлы.

- Так а правда, что ли? Может, просто языками чешут? Видел его кто? Да ну быть не может, Надь! Он же... он же... порядочный!

- Не видели – я бы не говорила, - обиженно хлюпнула Чернышева. – Я тебе что, сплетница с базара? Видели. Их вместе и видели. Она в высотке живет, а там магазины хорошие, наши теперь там скупляются. В общем, радуйся, Светка, что бог отвел тебя от такого порядочного.

- Ах ты ж... мать честна... а мне, распутник, по ушам ездил, что не готов другую семью заводить и жену-покойницу любит... А сам, получается, воспользовался и в кусты?! – горестно воскликнула Махалина, выдавая себя с головой, как бы она ни рассказывала, что сама от него нос отворотила. Если судить по выражению лица Надьки, с которым та воззрилась на подругу, то можно было бы смело констатировать, что жителей Гунинского особняка настигла эпидемия отвисшей челюсти. И запустил этот необратимый процесс господин Малич собственной персоной и довольно-таки невинным поступком. Все же мужчиной он был свободным и более чем взрослым, чтобы общаться с кем и как ему хочется.

Города – это горящие огоньки в ночи. Артерии рельсов лежат между ними. По ним она и двигалась в грохоте составов и мерном покачивании вагонов махонькой черной точкой, меньше мошки, чтобы задержаться – день, два. И дальше, сначала.

В этом городе – поет влюбленная в мужчину Дейзи. В том – умирает любящая жизнь Пат.

Они в этот раз возили два спектакля. В обоих она была задействована.

Если подумать, то у нее удивительная профессия. Профессия, дарующая волшебство проживания разных судеб. Но как и где среди цветов и оваций отыскать свою?

Об этом Стефания едва ли задумывалась. Ей не до того. Существование на колесах было не по ней, доставляло немало хлопот и нервировало своей неизбежностью. Она даже не запоминала последовательности населенных пунктов, где они играли. Знала, что в конце будет столица и родная сцена – по иронии судьбы, великим парадоксом, приехать гостьей домой. Но эту жуткую мысль она отодвигала от себя с каждым днем все дальше. Нет у городов названий. Есть пьесы, которые она в них отыгрывала. Ее имена в этих пьесах.

 Названивал Олег. Она даже брала трубку. Сегодня она Дейзи, потому нрав у нее легкий, тянет на выпивку и приключения. Они и завалились куда-то в бар после спектакля с ребятами.

Стефания слегка перебрала, но в целом ощущала себя вполне вменяемой и соответственно степени опьянения – легкой-легкой. Потом явился Юхимович, выдернул из толпы ее и Санька́, партнера по спектаклю и местную звезду, даже в сериале каком-то лет пятнадцать назад снимавшуюся. Повезли их к двоюродной сестре мэра на день рождения. Те пожелали в честь праздника послушать дуэт еще раз. Платили хорошо, просили же немного – улыбаться и создавать настроение. Хотели душевности. Стефания была не очень большим специалистом по душевности, а вот Санёк – раздобыл где-то гитару и под коньяк пел романсы. Бабы млели, Стеша перешла с вина на водку и во всю флиртовала с попадавшимися под руку мужиками.

В гостиницу они завалились только во втором часу ночи с единственным желанием – оказаться поскорее в кроватке. Каждый в собственной, к слову. Свой Саня парень. Понимающий.

Панкратов выдернул ее практически из душа, куда она заперлась, чтобы смыть косметику и лак с волос. Трубку брала неохотно, но алкоголь не выветрился. Ей все еще казалось – «ачётакова?»

- Олежка! – радостно воскликнула Стефания в трубку слегка заплетающимся языком. – Ты уже вернулся? 

- Вернулся, - хмуро буркнул Панкратов вместо приветствия. – И даже под дверью у тебя потоптался. Но тебя дома-то не оказалось. И это уже становится плохой традицией.

- Ой! - захихикала она и опустилась на кровать, разглядывая замысловатую люстру на потолке. – А я тебе что? Не говорила, что ли, да?!

- Чего не говорила? Тебя где носит? Опять бухаешь? – озарено рявкнул Олег.

- Гастроли у меня, - добродушно промурлыкала Адамова, будто бы это все объясняло, и совершенно искренно добавила: - Ну у меня бывают гастроли. Знаешь, это как твои командировки. Только похоже на исследование самых разнообразных дыр в жопе мира.

- Гастроли! Звезда, блин. Бросай все к чертям и возвращайся. Хочешь, машину пришлю.

Машину. Пришлет. Когда та ей уже нахрен не сдалась. Не поедет.

- О! Олежику трахаться пригорело... – все-таки, дурацкая люстра... дешевка.

- А нахрена мне тогда тебя содержать и терпеть все твои выкрутасы? – заорал он так, что будь сейчас рядом с ней, дешевая люстра явно бы грохнулась.

- Ну не зна-а-ю, - протянула она и перевернулась на бочок, положив рядом трубку. Не обязательно держать ее возле уха, чтобы все слышать. – Может быть, ты меня просто любишь, а? Иногда же, говорят, бывает, что любят.

- Ты правда дура? Или пьяная? Или на какие таблетки перекинулась? Ты вообще соображаешь?

- Ага-а-а... соображаю, что ты себе там никого не нашел, потому тебе сперма в голову бьет. Надо срочно спустить. Слушай, я прямо не знаю, как тебе помочь... как ты относишься к сексу по телефону?

Несколько секунд в трубке раздавалось лишь недовольное сопение Панкратова.

- Проспись! – рыкнул он, наконец, и отключился.

Стефания вняла совету и уже через пять минут мирно посапывала в тусклом свете торшера. Усталость и алкоголь взяли свое, но она не особенно сопротивлялась. Головная боль по пробуждении обеспечена: и физическая, и по жизни. Потому что у Панкратова терпение уже лопается, а она... ничего не может с собой поделать.