Стешин подбородок клонился все ниже и ниже к груди, хотя она пыталась держаться. Выпитый кофе не спасал. И в конце концов, Стефания задремала, уронив голову набок в удобном кресле и почему-то чувствуя себя в абсолютной безопасности рядом с мужчиной, которого видела третий раз в жизни.  

Он разбудил ее, коснувшись пальцами ее ладони.

- Просыпайтесь, - негромко проговорил Андрей Никитич. – Мы приехали.

Она встрепенулась, вздрогнула, и первым и единственным увидела только его лицо, выхваченное светом, спросонок не разбирая, откуда тот льется. Сердце ухнуло, и она подалась вперед, не отнимая руки и не разрывая касания.

- Уже? Я долго спала? – переспросила она.

- Примерно половину пути.

- О боже! Извините…

- За что? – опешил он.

- Задача штурмана – не дать уснуть капитану. Я не справилась.

- Штурман был уставшим, в отличие от капитана, - рассмеялся Малич и, вмиг став серьезным, сжал ее ладонь и спросил: - Стефания, можно я вам позвоню?

Она замерла.

«Зачем?» - с губ так и не сорвалось. И так ясно.

«Понравилась».

А еще он совершенно не вписывался ни в ее планы, ни в ее жизнь.

Она облизнула губы, забыв, что они накрашены, и медленно сказала:

- Я вас не спрашивала, можно ли, когда звонила насчет электричества. Вы же не для того мне свой номер оставляли. Если вам захочется позвонить, я буду рада.

- Тогда спокойной ночи, - пожелал Малич, и прежде чем отпустить, склонил голову к Стешиной руке и коснулся ее губами. От этого жеста, немного старомодного и искреннего, что, наверное, теперь встретишь только в кино, в ней до предела сжалась маленькая пружинка, которую обычные люди называли душой. А Стефания не знала, как она называется, но знала, что ее день был бы совсем пропащим, если бы его не спас своим появлением этот человек.

Стешу непросто было смутить. Чем угодно: откровенностью, пошлостью, грубостью. Андрею удалось второй раз за день. Чем-то добрым и светлым.

Она, не представляя, как реагировать, едва он снова выпрямился в своем кресле, суетливо обернулась назад, забирая с заднего сидения цветы и сумки, обронила мягкое:

- Вам тоже спокойной ночи, - а после этого, когда уже открыла дверцу машины и думала выходить, совершила очередную глупость. Снова потянулась к нему и, как давеча на сцене ДК, поцеловала в щеку, ощутив прикосновение бороды, теплоту, исходящую от его кожи, и втянув в себя запах, который ей нравился, как ее собственные духи.

И со всем ворохом своих вещей и ромашками в букете выскользнула из автомобиля и побежала к подъезду, ни разу не оглянувшись.

Не оглядывался и он, несмотря на полученное разрешение позвонить. Но болтать о пустом не хотелось. Хотелось снова увидеть ее, однако встреча не вписывалась в ближайшие дни.

Субботу Андрей Никитич допоздна проторчал в мастерской ввиду «прогула» накануне. Дома он был встречен Юлькой с физиономией, выражавшей крайнее удивление. В то время как вечером ранее к ее удивлению был присовокуплен вопрос: «В бане теперь ввели дресс-код?».

Ответа, к счастью, она не требовала.

Воскресенье было посвящено юной Моджеевской и семейному обеду, который, по авторитетному мнению Юльки, грозил стать традицией. На обеде, впрочем, снова отсутствовали старшие брат и сестра виновницы чревоугодия. Таня все еще отдыхала в Черногории, по какой причине отсутствовал Богдан – не упоминалось. Зато его отсутствие стало гарантией присутствия Юльки, а Женя окончательно убедилась, что эти двое по-прежнему старательно избегают друг друга.

Последующий Юлькин отъезд категорично поглотил понедельник.

Но поздним вечером, когда заботы наконец отползли в дальние окопы, чтобы набраться сил перед новой атакой, а сам Андрей Никитич остался наедине с большой чашкой чая на собственной кухне в обволакивающей тишине, мысли его плавно перетекли в новую, давно позабытую плоскость. И к своему удивлению он осознавал, что его беспредельная выдержка дает сбой, подбираясь к некой, пока еще неясной границе устоявшегося мира.

Что бы ни происходило в этом мире, Малич никогда не жаловался. На уныние не хватало времени, и чувствовать себя одиноким не приходилось. Возможно, именно поэтому, оставшись много лет назад вдовцом, он не искал новых отношений. Конечно же, в его жизни случались женщины. Они появлялись незаметно и бесследно исчезали, не оставляя по себе ни переживаний, ни имен и никоим образом не затрагивая его семьи, которую он особенно хранил даже после смерти жены.

Но сейчас в мягком свете, лившемся из-под абажура, Андрей Никитич разглядывал свой остывший чай, с неизбежностью принимая ощущения, не покидавшие его все эти несколько дней, чем бы он ни занимался. Они рождались из разрозненных, но ярких, объемных воспоминаний. Вот она на сцене, проговаривает свой текст. Ее отчужденный образ сменился другим, близким, интригующим – у моря, где он завидовал ветру, который слегка шевелил ее волосы и мог касаться ее лица. Такого безмятежного потом, после, когда они оказались в небольшом пространстве автомобильного салона, наполненного запахом ее духов и тихим дыханием спящей женщины.

И еще он точно помнил, что в тот вечер все виделось ему в причудливом свете. Так, словно это уже происходило когда-то давно. И в то же время, будто он всегда точно знал, что однажды это случится. Что-то большое, что невозможно охватить одним взглядом, и оттого пока приходится складывать из разрозненных впечатлений.

Ее просьба подождать и поцелуй напоследок – те самые мозаичные фишки, которые он сейчас пытался расположить в едином целом. Но что, если все его ощущения ложны?..

- ... и у тебя начался маразм, - рассмеялся Андрей Никитич, напяливая на нос очки. – На девочек потянуло.

Не заметить, что Стефания вполне годится ему в дочери, – мог только совсем слепой. Или дурной. Второе вероятнее. Седина в бороду…

Но поправ все доводы рассудка и запретив себе смущаться поздним временем ускользающих суток, Малич разблокировал экран телефона, нашел в списке ее номер и нажал кнопку вызова.

В конце концов, он должен узнать, что ОНА обо всем этом думает.

Она ответила сразу, начав с его имени, что могло значить только одно-единственное – Стефания Адамова сохранила контакт в телефонной книжке. И секундой ранее считала это самое имя, когда мелодия входящего продолжала литься по ее квартире.

- Андрей! Привет! – услышал он Стешин низкий голос, будто бы немного запыхавшийся – она оставила трубку внизу, на тумбочке у входной двери, и уже укладывалась спать, когда он позвонил. 

- Привет! – весело проговорил Малич и, не меняя тона, спросил: - Разбудил?

- Нет, не успели… я долго ворочаюсь, допоздна.

- Хорошо… в смысле плохо… - он сбился, задумался и выдал следующий вопрос: - Как день?

- В театре. Репетиция… Мы скоро уедем на гастроли. Не люблю гастроли. А… а у т… у вас?

- А у меня не бывает гастролей, - рассмеялся Малич. – Но бывают выходные. И… а... а у вас бывают? До гастролей будут?

- Да, конечно, - без паузы, но немного растягивая слова ответила Стефания, примерно понимая, к чему он, похоже, ведет, прекрасно сознавая, что это ей не нужно, но вместе с тем – не тормозя: - Лето же, сезон закрыт… В общем-то, до четверга могу пользоваться некоторой свободой. 

Не тормозил и он. Собственно, если разобраться, ему зажгли зеленый свет, и упускать предоставленную возможность он не собирался.

- Вы бывали в Заречье? – спросил Андрей, несколько невпопад, но идея родилась спонтанно и выглядела заманчиво.

- Нет, это где? – если бы он сейчас заглянул в ее квартиру хоть на минутку, увидел бы, как она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы, ведшей в спальню, и прислонилась лбом к деревянным перилам. Но видеть этого Малич не мог. Оставалось слушать голос, который снова давал пространство для следующего шага. 

- За Верховьем, в горах. Там есть форелевое хозяйство, - принялся объяснять он. – А еще потрясающий воздух. И рафтинг. И енот в зоопарке! В общем… я вас приглашаю.