- Конечно бы прибил, козла такого!

- А меня?

- А ты это к чему? – прищурившись, спросил Олег. Несколько секунд она, широко раскрыв глаза, смотрела сквозь него, будто и не видя, как он напрягся. Затем допила коньяк и ответила:

- Брат с женой разошелся. Тебе это не интересно.

- Сказал тебе – вместе будем, - рыкнул Панкратов, посчитав ее слова очередным упреком, что он не разводится с Лилькой. Довольно резво подхватился со стула и подошел к Стеше. Запустил лапу в вырез ее халата, скользнув по гладкой коже, и хмыкнул: – Хватит ныть. Пошли… У меня часа два есть.

«Два часа!» - с горечью отозвалось в ней. С такой горечью, что ее едва не затошнило. У них с Андреем тоже время было... в гостинице между поездами. На базе между разъездами. Они переспали два гребаных раза, что не давало ей никаких прав слушать его объяснения. И ее это пришибло.

А с Олегом – в порядке вещей.

Она даже потянулась к нему. Обхватила его за шею, потерлась носом о его щеку, а потом отвернулась.

- Раз время есть, сходи в душ, пожалуйста, - сухо попросила Стефания.

- Давай вместе, - включил Панкратов соблазнителя.

- Сначала ты вымоешься и почистишь зубки, потом – вместе! 

Он даже рот открыл для возмущенного рыка, но вопль его телефона оказался громче. Нащупав трубку в кармане брюк, Панкратов бросил взгляд на экран, и лицо его перекосилось. По его односложным ответам ничего нельзя было понять, но разговор явно не доставлял Олегу удовольствия.

- Мне надо ехать, - сказал он, отключившись и снова возвращая телефон в карман. – И учти, про отъезд я серьезно.

- Когда? – попыталась придать лицу заинтересованности Стефания. Впрочем, чем можно заинтересовать человека после того, как его выпотрошили?

- Скоро.

Да, действительно. Ей все равно. Скоро – так скоро. Куда – плевать. Зачем – тем более.

- А вечеринка?

- Что вечеринка? – переспросил Панкратов, уже поднимаясь по лестнице в спальню.

- Когда? Какой дресс-код? Мне нужны вводные.

- Завтра! – крикнул он сверху. – И бабы Лизы там не будет.

- Афтер файв кэжуал, - пробормотала Стефания и села на стул, опершись локтями о столешницу и почти по-школярски сложив руки. Ждать, когда Олег свалит. Разглядывать стену. Сожалеть, что на его сраной вечеринке не будет Елизаветы ІІ, но будет банкир Панкратов. Лучше бы наоборот. Пытаться построить в голове модель будущего – хотя бы на ближайшие несколько часов.

На пороге, выбравшись проводить, она позволила себя поцеловать и даже охотно целовалась в ответ. Олег, изголодавшись по ней и так ничего и не получивший, будто бы сожрать ее пытался, и после Стефанию еще долго потряхивало, а все мысли монотонно отзеркаливали реальность, в которой она совсем не представляла, как не сорваться.

Можно было сколько угодно убеждать себя в том, что пройдет какая-то пара дней, и она снова придет в норму, войдет в колею, вернется к состоянию адекватности, но все это вранье, тем более чудовищное – что врет она самой себе.

Никакого движения не будет. Ни назад, ни вперед. Она зависла на маршруте «Желание-Кладбище-Елисейские поля»[1]. Отрекшись от Мечты, оставив ее, потеряв[2].

Любовь? Какая глупость – эта ваша любовь! Заставляющая снова верить, а после макающая мордой – в грязь и в боль. Тридцать пять лет тебе, девочка Стеша, а ты все рвешься с маршрута. У тебя профессия, женатый любовник, пентхаус и нежно лелеемая никтофобия. Ничего другого не вписывается. 

Андрей позвонил еще спустя полчаса. Мужик сказал – мужик сделал. Она долго смеялась, потому что, ей-богу, это было очень весело: Отелло из Малича не получился. Шею не свернул ни ей, ни Олежке. Сцену ревности не устроил. Просто терпеливо ждет, пока она освободится. Своей очереди ждет. Он себя определил следующим.

Вполне ожидаемо она не взяла трубку и, отключив звук, отправилась в душ. Когда-то же ему надоест. Отправить его номер в ЧС она все еще не решалась, стержень внутри нее был слишком гибок, а ей самой не хватало смелости, но ей ее всегда не хватало, потому что она не умела рубить до конца, отрывая лишь по кускам – от самой себя отрывая. Зеленка не в счет, тогда уже все было... порвано. И не ею.

Кульчицкий все закончил единственной фразой, а она даже не подозревала, что ее уже списали.

«Стефань, вот про эту я тебе говорил, помнишь? Новенькая. Всучили, не знаю, что с ней делать. Дочка Акулова. Ее Лика зовут. Анжелика. Поднатаскай ребенка, а! Пусть на тебя посмотрит, а я на нее: будет толк, нет?»

Насмотрелся. Стеша – тоже. Полжизни – в топку.

Хорошенько вымывшись, натерев кожу жесткой мочалкой до красноты, она побросала несколько вещей для ночевки в небольшую сумку и вышла из квартиры. Пустой желудок, если не считать плескавшихся в нем кофе и коньяка, на удивление молчал, а она чувствовала себя достаточно трезвой – настолько, что и такси вызывать не стала, что, впрочем, позднее было ею расценено как полнейшая глупость. Но выволочек устраивать некому.

Марик – даже не понял, когда она ввалилась к нему в старую двушку на выселках, где много лет назад он поселился с Риткой и где теперь обитал вдвоем с Эдькой, потоптавшимся в прихожей, когда пришла тетка, и свалившим в свою окончательно экспроприированную в отсутствие Аськи спальню дальше резаться в компьютерные игры.

- Солянку будешь? – поинтересовался Марик с порога.

- Спать буду, - отозвалась Стефания, сбрасывая обувь.

Марк не допытывался. Не лез. Просто подобрал ее туфли и спрятал в обувной шкаф, когда она, напялив Риткины тапки, протопала на кухню – запить две таблетки цитрамона от головной боли. Одна ей уже не помогала. А впрочем, может быть, ей правда надо поесть.

На кухне творился погром, вполне терпимый для двух мужиков, большого и маленького, на одной территории. Но Стеша не реагировала. Она искала чистый стакан и отстраненно думала, что, когда очухается, попробует прибраться. Потом вспомнила еще одно, важное. Открыла чат с Андреем и неспешно, словно растягивая эту пытку, набила сообщение: «Не обрывай телефон. Надо будет – позвоню». 

И следом стерла его, потому что знала себя: отправив – станет ждать, что он ответит. Это малодушие – ждать. Малодушие – давать себе шанс. Выход всего один.

И потому она действительно отправилась спать в комнату Марика. Спать надо хотя бы немного, иначе скоро она точно сойдет с ума. А ведь говорят, что Бланш Дюбуа довела до безумия Вивьен Ли. Чем Стефания Адамова хуже, а?

[1] Маршрут трамвая в пьесе Теннеси Уильямса «Трамвай «Желание».

[2] Отсылка к тому, что героиня пьесы «Трамвай «Желание», Бланш, вынуждена была продать фамильное поместье «Belle Reve» («Прекрасная мечта») в счет погашения долгов.

Если бы в морском бризе можно было потеряться, то Стефания определенно выбрала бы из всех ветров именно его. Он легко касался ее смугловатой кожи и, если уж не остужал, то казался ласковым и безопасным. Он касался ее волос, но не трепал уложенную крупными локонами волосок к волоску прическу. Подхватывал подол шелкового платья-комбинации винного оттенка и облепливал им ее стройные ноги, а она, ступая на высоких каблуках нюдовых брендовых туфель под руку с Олегом, выглядела так, что мужики вокруг сворачивали шеи, а Панкратов, определенно, гордился: такая женщина – его. Потому что, черт возьми, ему нравилось показывать ее окружающим как дорогую коллекционную куклу, аналогов которой в природе не существует. И пусть остальные исходят слюной, да хоть подавятся ею, а она – с ним. Часы, проведенные в салоне, были потрачены не зря, равно как и хренова туча денег с кредитной карточки. Той самой, которая на шпильки – Олег не экономил на ней никогда, с самого первого дня, как у них закрутилось.

Они очень быстро сошлись. Вот только впервые поздоровались за руку в присутствии Лилианны Панкратовой. А уже через пару дней задорно трахались в лучшей гостинице города. Тогда Стефания, конечно, еще не знала, во что это все выльется, да и не думала об этом. С ним тоже было легко и безопасно, хотя назвать его бризом как-то не получалось. И еще удобно во всех смыслах: он обеспечил ее жильем, деньгами и главными ролями в пусть и провинциальном, но не самом последнем в стране театре, а вероятность того, что ей изменит уже женатый мужик – вообще минимальна и уж точно боли не принесет. А и бросит – не очень-то нужен, потому что открывшиеся ей возможности она умела использовать с головой. Словом, поиметь такого – дело чести. И судить ее некому.