Ашер помедлил, борясь с тошнотой, вызванной отчасти разыгравшимися нервами и отчасти тем, что действие обезболивающих заканчивалось. Он не разговаривал с мамой уже несколько недель — с тех пор как Эван последний раз его сюда привозил. Разве это не знак, что между ними ничего не изменилось? Ей было наплевать на него. Возможно, теперь она его даже больше ненавидит — после того, что он ей тогда сказал.

В больнице он каждый день смотрел, как Эван пытался до неё дозвониться, чтобы рассказать о случившемся. Но она ни разу не ответила.

Сейчас дом выглядел мрачно и неприветливо. Здесь было ничуть не теплее, чем снаружи — те же 35 градусов[2]. Хромая, он направился в глубь дома. Он заглянул на кухню — свет включён, но кругом тихо. Не работали ни посудомоечная, ни стиральная машина, ни телевизор.

— Мам?

Эван легонько дотронулся до его спины, тихо сказав:

— Может, она вышла?

— Возможно, — кивнул он.

Они прошли в заднюю часть дома, и Ашер открыл одну из дверей, делая Эвану приглашающий жест.

— А это моя... была моя комната.

Теперь его бывшая комната по большей части пустовала, остались только кровать и стол. Уезжая в колледж, он забрал с собой все личные вещи, чтобы сделать своей маме приятное, ничего после себя не оставив.

Но по какой-то причине, его поразило то, что кровать осталась стоять на своём прежнем месте. Как и всё остальное. И заправлена кровать была в его манере. И офисный стул на колёсиках стоял под тем же углом, как и при нём, когда он любил сидеть на этом стуле и смотреть в окно. Мама всегда жаловалась на недостаток места для хранения вещей в доме. И вот, у неё есть целая комната в её распоряжении... которую она, очевидно, даже не трогала.

Эван медленно прошёл к окну, держа руки в карманах, и выглянул наружу. Осмотрел местность вокруг дома. Ашеру было неуютно здесь находиться. Или, возможно, всё дело было в том, что во всём доме витало ощущение неправильности. Он не мог понять, почему. Эван посмотрел через плечо, нахмурившись.

— Ашер? Что случилось?

Его живот слегка свело. Он повернулся и вышел обратно в коридор.

— Мам!

Тишина. Всепоглощающая тишина.

Чем дальше он шёл по коридору к её спальне, тем тяжелее становился воздух. Сквозь холод чувствовалось что-то смутно знакомое, что он запрятал вглубь сознания. Он постучался в дверь и, не дождавшись ответа, открыл её.

Телевизор был включён, звук — приглушён, по стенам тёмной комнаты метались мрачные тени. Что-то в ней ему напомнило комнату Микки в ночь его смерти. Недостаток света, прохладный воздух, мерзкий запах, вдаривший ему в нос, как только он открыл дверь, и сердце, которое выскакивало у него из горла.

Переполненный почтовый ящик. Свет на крыльце.

Что-то было не так. Что-то...

Он остановился. Уставился на тёмные пятна на ковре, которые окружали гниющее тело его мамы, лежащей вниз лицом.

Эван схватил его за талию, когда он попытался подойти к ней. Оттащил его назад, пытаясь вывести из комнаты.

Я доказала тебе это. Я доказала, вот увидишь, — сказала Вивиан. — Я позаботилась о тебе так же, как ты заботился обо мне.

Она же говорила ему, а он не слушал.

Тишину прорезало его криком.

Даже после стольких месяцев Эван никак не мог выкинуть из головы тот взгляд, который был у Ашера, когда он смотрел на свою мёртвую мать.

Всё произошло так быстро. Ашер весь взорвался, пытаясь дотянуться до неё. Та тонкая нить, которая помогала ему держать себя в руках после всего, что он пережил, порвалась, и всё, что мог сделать Эван в тот момент — это схватить его, держать и не отпускать, звоня в полицию. Отчаянно прилагая все усилия, чтобы не позволить Ашеру совершить какую-нибудь глупость, как, например, коснуться тела и оставить на нём свои отпечатки пальцев.

Первыми прибыли врачи. Он не смог утихомирить рыдающего и кричащего Ашера, поэтому тому вкололи успокоительное, пока он не причинил вред себе или окружающим. И всё это время Эван продолжал думать... Пожалуйста, Господи, только бы они не решили, что это его рук дело.

Они не решили. По времени всё идеально совпадало. А пуля, извлечённая из головы миссис Понд, совпала с теми, что были выпущены из пистолета, из которого Вивиан стреляла в Микки, Ашера и себя.

После всего случившегося Ашера поместили в Кэрридж Оукс, и Эван попросил, чтобы его задержали там настолько, насколько это вообще возможно. Не потому, что он хотел его бросить или думал, что Ашер сошёл с ума, просто...

Он ничем не мог ему помочь. Здесь он был бесполезен, он понимал это. Ашеру нужно было нечто большее, чем только он.

Первые два месяца Ашер вообще ни с кем не разговаривал. Он бесконечно смотрел на стены, на потолок, в окно. Неподвижно и молча. Он показывал хоть какие-то признаки жизни только когда приходил Эван. И даже тогда все его ответы были в лучшем случае отстранёнными.

— Она сказала мне, что сделала что-то, чтобы доказать мне, что любит меня сильнее, — в какой-то момент пробормотал Ашер, не глядя на него.

Его голос был так болезненно тих, что сердце Эвана защемило.

— Я обещал маме, что никогда не причиню ей боль и никому не позволю её обидеть, но это всё-таки случилось, и всё из-за меня. Вивиан сказала это. Она сказала: Вот увидишь... — и это не давало мне покоя. Она сказала: Вот увидишь...

Сколько Эван ни переубеждал Ашера, что его вины тут нет, это не помогало. Когда он только начинал говорить об этом, Ашер тут же затихал. Оставалось только молчать, позволив Ашеру говорить, когда он сам того хотел.

— …Я должен был защитить её. Я никого не способен защитить.

Он склонил голову, сцепив пальцы за шеей. Скрючился, как будто в обычном положении его просто разорвёт на части.

Кроме него, Ашер разговаривал только с доктором Деб. Это была симпатичная женщина с длинными светлыми волосами. Эван подумал, что Ашер разговаривает с ней потому, что она похожа на маму Вивиан.

Именно она провожала Эвана до выхода и говорила с ним о всяких пустяках. Спрашивала, как у него дела, ждёт ли он лета. О всяких пустяках. Она всегда спрашивала его об одном и том же. Погода стояла чудесная, поэтому Ашер был на улице. В конце коридора, прямо у двойных дверей, доктор Деб остановила Эвана. Мимо, шаркая ногами, прошёл санитар. Она подождала, пока тот зайдёт за угол и сказала:

— Я просто подумала, что вам стоит об этом знать, — мягко сказала она. — Ашер всё мне рассказал.

В груди у Эвана всё сжалось в узел. Но на лице у него засверкала его лучшая улыбка а-ля «пай-мальчик», которую он за последние месяцы хорошенько отточил. Он дарил её каждому, кто спрашивал его о Вивиан и Ашере, и старался как можно быстрее запомнить вторую версию произошедшего. Эту ложь ему придётся держать в голове всю оставшуюся жизнь.

— Что он вам рассказал?

— Всё, — она замолкла и посмотрела на него.

Улыбка погасла и сползла с его лица.

— Понятно, — что ещё прикажете ему на это ответить?

— Я знала, что он не всё мне рассказывает, но, если он хочет выйти отсюда, он должен быть с кем-то абсолютно честным.

Эван медленно кивнул, но продолжил хранить молчание. Ждал, пока она подберётся к главному.

— Ашер никогда не оправится. Если он выйдет отсюда с вами, я искренне надеюсь, что вы готовы ко всем последующим трудностям. Это всё, что я хотела сказать, — она пожала плечами, протянула руку и толкнула дверь, придержав её для Эвана.

— Поверьте, я готов.

Как может быть иначе? У Эвана создалось впечатление, что и сама доктор не знает порой, что творится в голове у Ашера. Особенно в те ужасные дни, когда Ашер лежит у Эвана на коленях, не в силах справиться с нахлынувшим чувством вины по поводу смерти матери.

Даже если такое будет повторяться в течение всей оставшейся жизни, Эван был готов к этому.