Он вышел от жрицы на рассвете абсолютно счастливым. Еще бы, прикоснуться к приближенной богини! Ну и что, что она заставляла быть грубым, заставляла бить себя, обзывать, — это все же не сама богиня. Хотя порой и казалась ею, и тогда он ужасался и замирал от счастья одновременно. Нет, он заслужил это верным Служением, остальное неважно!

Не успел войти в казарму, как объявили тревогу. Началась четко расписанная армейская суматоха.

Агасфен командовал сбором своих баранов, носился туда-сюда и вдруг, перед самой посадкой в подводы, подлетел к Чику и вырвал его из строя.

— Жду приказаний! — привычно отрапортовал баран, но вместо ответа получил удар в челюсть.

— Ты!!! Падаль! Жалкий раб! — бешено орал десятник, пиная упавшего раба. Чик закрыл лицо руками, скрючился, закрывая живот. Помогало слабо. Вместе с болью росло непонимание: «За что?»

Если бы потомственного архея не оттащили другие десятники, то он вспомнил бы о мече на поясе, и мучения Чика кончились бы навсегда, но — не судьба. Может, действительно богиня удачи на его стороне? Очень даже вероятно — обошлось без серьезных травм.

В повозке из многочисленных завистливых поздравлений он понял причину — ревность. «Какая может быть ревность, если жрица сама выбирает, с кем делить постель? — удивился тогда Чик. — Как он мог, это против Служения!»

— Чик, — восторженно спросил его Архип, — расскажи, какая она в постели, а?

Саргил укоризненно посмотрел на друга. Мол, подумай, вдруг ему тяжело об этом говорить, хотя и самому было жутко интересно. Но раб ответил:

— Она как рабыня… — и замолчал, ошарашенный сказанным. Замолчал на все время пути.

Как ни бились друзья, разъяснения так и не дождались. А после потянулись скучные дни. Даже уход за тремя другими рабами десяток воспринимался как разнообразие. Конечно, жаль мужиков, но что сделаешь, лооски — они такие. Сучки. Хоть и красивые.

Вслед за словом «рабыня» всплыл яркий образ Грации, и в голове все смешалось. «Зачем все, зачем я живу? Зачем нужно Служение, кому?» Образ Флорины чередовался с образом Фергалы, перетекая из одного в другой, и никаких восторженных чувств не вызывал. Открытое унижение срединной жрицы, которое она сама просила, а после произнесенное слово «рабыня» сорвало стоп-кран.

Стенка куба покрылась уже целой сетью трещин, первый слой явственно продавился. Вовчик внутри лупил и лупил тупо в одно место. Руками, ногами, а когда и головой. Он весь измазался кровью, боль пронзала все суставы, но упрямо не останавливался. Перестал орать, надорвав связки за многомесячное заточение, но надежда не покидала его ни на мгновение. Откуда силы, почему не истек кровью — о такой мелочи не задумывался, как и том, чем дышит и что ест. Внутри только злость на себя — раба и единственное желание — скинуть ярмо.

Разве так можно с богиней? А почему нет, если требует. Так чем она лучше другой рабыни, настоящей? Грация меня греет, а Флорина холодит, причем обе — далеко. Ничего не понимаю! Служение… вроде нужно, но кому из них? Почему я его не чувствую? А разве раньше чувствовал?.. Зачем жить…

Это было сродни предательству Джульетты, только он об этом не вспомнил. Ему в принципе земная жизнь не вспомнилась. Падение богини с божественного пьедестала затмило собой все на свете, кроме разве что все более теплого образа Грации. Она не дала унынию разрастись до степени самоубийства, согрела душу. Облегчила обычную человеческую тоску, а не рабское Страдание, о котором уже почти позабыл. И еще он перестал видеть сны. Совсем, любые.

Депрессия, которую остальные принимали за Страдание без эманаций Древа Лоос, кончилась в месте назначения, во временном лагере разведчиков на границе с пятном. Младшая жрица подошла к обозу и напоила рабов эликсиром. Они сразу просветлели и самостоятельно, шатаясь от слабости, спустились с повозок. Чик тоже шатался от слабости — полежи-ка две недели подряд — и тоже довольно улыбался. Депрессию как рукой сняло, он понял цель жизни — служить Грации. Эликсир сделал свое дело, простимулировал стремление к Служению, но только богиня оказалась другой. Причем теперь Служение воспринималось абстрактно, как бы со стороны, просто как логичный порядок мыслей. Как он устал от разброда!

Сеть трещин в стекле теперь походила на густую паутину с ямой в центре. Кулак Вовчика без устали долбил в эту яму. Осталось несколько слоев. Правда, довольно толстых.

Пополнение разместили в палатках согласно десяткам. И у рекрутов, и у наемников совершенно одинаковых. Дали день передохнуть с дороги, а с утра погнали на учения под руководством опытных десятников. Наемников разделили по трое-четверо и влили в состав десятков опытных воинов, а рекрутов, которых остался тридцать один человек (шестнадцать трифонцев и пятнадцать никеевцев), разбили на семь отрядов по четыре или пять, в каждом из которых обязательно был один раб. Приписным рекрутам не удосужились объяснить, для чего это сделали.

На этот вопрос Архипа десятник Эзол только рыкнул: «Не вашего ума дело! Слушайте меня внимательно и запоминайте, второй раз повторять не буду. Смилостивится ваш бог — выживете».

Показывал, объяснял, но в общем-то сильно не напрягался, хотя гонял изрядно. Казалось, что проверяет больше выносливость и ловкость, но не специальные умения типа слаженности построения в обороне и прочую армейскую выучку. Повторил уже известные опасности пятна и рассказал пару новых.

Эзол на первом же построении принял командование над пятеркой Чика, точнее, Саргила — десятник сразу выделил самого умного и уравновешенного. Раб — не в счет, по нему он просто скользнул взглядом. Друзья оказались вместе благодаря строю, они всегда занимали левый фланг. Подсчитали пять штук подряд, и готова пятерка. Ермил, Архип, Саргил, Кастор и Чик. Остальных тоже пересчитали, пересортировали рабов, и вперед — на службу родине. Простите, ордену. Выдали спецобмундирование: штаны, сапоги, плотную тунику с рукавами — все зеленое. Железные шлемы с кольчужной бармицей (хоть какая-то защита от засадника), ножны мечей, щиты — тоже выкрашены зеленой краской. Настоящие боевые мечи из неплохой стали, боевые «лесные» луки. Экипировали на зависть — орден денег не жалел. А панцири, нагрудники, дорогущие кольчуги не применялись вовсе не из жадности. В лесу важнее скорость и ловкость, чем тяжелое железо. Продвинутые разведчики и шлемы снимали, но новичкам все же лучше с ними — проверено годами.

Чик по-прежнему спал без сновидений, но перед сном подумать о себе не успевал — уматывался за день. А по большому счету и не желал. Хватило буйства мыслей за время дороги. Настроение, хвала богам, ровное, Служение идет как надо — чего еще желать? Жрицы не обращали на него особого внимания. Поили эликсиром, и с глаз долой. Серьезных травм, опять же хвала богам, не случалось. Чик опасался близкого контакта с ними, боялся возвращения прежнего Служения, а с ним и Страдания. Теперь он вспоминал о них, как о страшном сне. Нынешнее Служение Грации было вовсе не Служение, а так — служеньице. Больше как стремление к смыслу жизни. Потеря богини оставила глубокий след именно в этом, в потере смысла.

— Вот как ты думаешь, Чик, зачем нас разбили по пятеркам? — спросил вездесущий Архип спустя декаду тренировок на пороге леса.

— Никак не думаю, отстань. Разбили и разбили. Мы так и тренировались у Трифона, забыл?

— А скажи-ка мне, зачем в каждом отряде рекрутов по одному рабу? — не сдавался проныра.

— По одному и по одному. Какая разница! Пойдем в лес, узнаем.

Архип встал, уперев руки в бока, и с прищуром, наклонив голову, посмотрел на друга.

— Не узнаю я тебя, друг, в последнее время. Тебя словно подменили. Раньше ты внимательный был, все подмечал. По службе, разумеется. Прости, если обижу, но куда делось твое Служение? Ты раньше всегда про него вспоминал, нас носом тыкал.

Чик серьезно задумался. Если Архип заметил, то что скажут жрицы? А десятник, интересно, видит?

«Скорей всего, нет, он меня не знает, но жрицы… держаться от них подальше! Может… бежать? — На мгновение ужаснулся этой мысли, но быстро принял. Грация — рабыня, и она ждет избавления. — Но куда? В лес, оттуда к Грации! Хм, а мы и так туда пойдем…»