Все. В остатках туники с оторванными рукавами, без штанов, босиком — бомж бомжом, но с узелком, в котором дорогущие бивни. Самый внимательный взгляд не узнает в лохмотьях тунику разведчика, а зеленый цвет здесь популярен. Пройдя от границы по обычному земному, простите, геянскому редколесью шагов триста, Чик расслабился, лег на сочную травку и дал волю чувствам.

Чувств было много, но все крутились вокруг основной — ненависти к Флорине. Вовчик-зомби наконец получил полную свободу. От невозможности немедленно отомстить за страдания, унижения, боль, от невозможности просто выплеснуть на кого-нибудь звериную злость — выл, царапал землю, впивался в нее зубами — чуть ли не ел теплую грязь. Колбасило не по-детски. Многочасовой адреналин в конце концов схлынул. Вовчик-зверь успокоился, оставив полную разбитость, эмоциональную тупость и глубочайшую усталость. Сам не заметил, как уснул.

Проснулся с первыми лучами солнца. Попрыгал, подвигался — согрелся. Умылся росой, вскрикивая от боли: лицо — сплошная ссадина. Росу же и попил, едва-едва утолив жажду. Усталость еще давала о себе знать, но отдых явно пошел на пользу — в голове созрел план, венцом которого было возвращение на Землю. Правда, в самой отдаленной перспективе. Реальность такова, что ни черта он не может сделать этой сучке Флорине, а вот она, наоборот, очень даже может. И вернуться домой можно только с ее помощью.

Так что терпите, Владимир Дьердьевич, и не жужжите. Холодная месть, говорят, слаще, дайте блюду остыть. Ребят вчера не убил — славно. Значит, не совсем еще подонок, но за мысль, конечно, стыдно. Простите, мужики. И ты, Грация, прости. Ты славная девушка, сильно мне помогла, спасибо! Но то, что я обещал, мол, спасу — извини, рылом не вышел. Но как только, так сразу — обещаю. А я стану крутым, иначе нельзя, иначе не вернуться, иначе не отомстить. С другой стороны, жаль лоосок, они сами рабыни, все до одной. У них души нет. Куклы, зеленоглазые Мальвины, марионетки. Кто, интересно, ваш Карабас-Барабас? Фу, вспоминать противно, как с одной из них спал. Брр. Как с визжащей резиновой бабой — мазохисткой, тьфу. Это кто мазохист-то? Себя еще стыднее вспоминать, хватит об этом. Повспоминал, и ладно, больше не стоит. Где здесь дорога? Так, еще раз повторюсь. Я свободный гладиатор, езжу на праздники, нанимаюсь. Был на эриналиях, выступал… да я же ни хрена не знаю о гладиаторах! Расколют влегкую. Потерял память. Все ни к черту, все! Но другого выдумать не могу. Короче, ни хрена не помню, и все дела. Только бы лооски поверили в мою смерть! Решено — потерял память, сомнения — прочь! Где же чертова трасса? Жрать охота.

Примерно так думал Чик. Он решил и дальше так себя называть. Обычное распространенное прозвище. Хоть простонародное, хоть архейское. Вслух похвалил хороших говорливых товарищей: Архипа и Саргила, которые много рассказали о местных реалиях, особенно когда развлекали друга ночными разговорами, не давая заснуть. Снова подняла голову совесть, но была решительно задавлена. Подуманного не вернешь, и друзьями их считать не мог себя заставить. Не было у него настоящих друзей со времен предателя-Пашки, как не было и любимых женщин со времен Джульетты.

Вот и дорога. Отличная гравийка. Чик взял курс в глубь Кафарии, то есть на север. Ходить босиком непривычно и больно, но что поделаешь. Осталось надеяться на скорую попутку.

Рекруты проспали до утра и с рассветом побрели в сторону лагеря. Никто их, разумеется, не встречал. Брели, подавленные гибелью Чика. Не верилось, не хотелось верить. Пусть он великолепно ориентировался, пусть чувствовал опасность, но справиться одному с засадником — нереально даже ему. Чуда не произошло. Спас ослабленных друзей и погиб. Теперь наверняка гуляет в чертогах своего Одина. Хвала тебе, храбрый Чик!

— Архип, Ермил, вы хотите, чтобы жрицы в ваших мыслях копались? — спросил друзей Саргил. До лагеря оставалось… дарк его знает сколько. Направление на юг вдоль пятна, рано или поздно упрутся.

— Не-э-эт, а с чего? — удивился Ермил. Архип на риторический вопрос не ответил.

— А с того, что от стаи блестянок рекруты раньше не уходили. Понятно?

— Как не уходили, а мы?

— Мы — первые.

— Ну и что, пусть узнают.

— И пусть, наш мудрый Ермил, из нас сделают рабов. Не будь более тупым, чем ты есть! — не выдержал Архип. Про рабов преувеличил, но для Ермила это на пользу.

— Да объясните вы толком! — чуть не взвыл Ермил.

— Хорошо, слушай, — заговорил Саргил, придумывая рассказ на ходу, — случилось чудо. Кастор, мир праху его, оказался очень вкусным для птиц. Или, наоборот, невкусным. Они попробовали его, им не понравилось, они и улетели. Жрицы не знают, что кто-то может быть невкусным для тварей леса, начнут изучать. А как? Нас и пошлют по одному и станут смотреть. А чтобы не дергались, сделают из нас рабов. Вполне разумно. Я бы на их месте так и поступил. Спасибо тебе, Кастор! Надеюсь, ты сейчас пьешь прекрасное вино в садах Гелиона!

— И девственниц щупаешь! — поддержал историю Архип.

Ермил встал.

— Я не хочу в рабы. Вы серьезно?

— Совершенно, Ермил, — ответил Саргил, — поэтому про птиц говорить не будем. Хорошо?

— Тогда, конечно, не будем!

— Вот и отлично. Ходили, сражались, Кастора волки порвали, правильно?

— Ага, — согласился Ермил.

— А Чика перед самым выходом засадник съел, мы еле-еле успели перепрыгнуть границу.

— Ну да, все правильно. Только Чик сам остался.

— Разве? А подумай получше, разве рабы сами остаются? У них Служение!

— Что, опять? — возмутился Ермил. — Я не такой тупой, я все видел и слышал!

— Вот если не тупой, то в память о Чике, — в обработку недалекого, но честного друга вступил Архип, — надо говорить так, как сказал Саргил. Чик у своего Одина, он переживал за нас, и не надо огорчать его тем, что нам станет хуже.

— Но он же подвиг…

— Какой может быть подвиг у раба!!! Это мы знаем, это наша тайна, и нам ее хранить! Жрицы узнают, начнут изучать, и знаешь на ком?

Ермил рассеянно сел на землю.

— Но как же так… это… память о нем должна остаться…

Архип с Саргилом удивленно переглянулись и сели рядом. Не сговариваясь, положили руки на плечи Ермила.

— Останется, Ермил. В наших сердцах останется, этого вполне достаточно…

Патруль встретили ближе к вечеру. Им удивились, искренне обрадовались и в лагерь привезли уже на повозке. Опытный разведчик хлопал их по плечам и все поздравлял:

— Молодцы, бараны, не ожидал. Вас сразу трое из одной пятерки! По-моему, еще только четверо вышло, и каждый по одному из пятерок. Не-э, по именам не знаю, даже не знаю, из каких они стад.

— Мы из Месхитии.

— Не, не знаю, не интересовался. Теперь вы полноправные разведчики, на жалованье переведут. Повезло вам, редко кто из рекрутов до такого доживает.

В лагере, не дав помыться-переодеться, сразу вызвали в штаб. Хорошо, патруль перекусить дал, пожевали в повозке. Вызвали не к военному командованию, а к средней жрице непонятной должности.

— Вы заходили со стороны Мисленки?

— Не знаем, госпожа, — отвечать за всех взялся Саргил.

Хоть и знаешь, что перед тобой жрица, которой ты, приписной рекрут, неинтересен, а все равно страшно неудобно перед красивой девушкой за свой грязный, оборванный, израненный внешний вид.

— Саргил, это…

— Я, госпожа.

— Ты был командиром пятерки?

— Я.

— Расскажи о вашем рабе.

— Звали его Чик. Он был из северных варваров. Хороший воин и погиб обидно, перед самым выходом. Шел последним и то ли споткнулся, то ли замер почему-то, отстал от нас, и тут засадник. Мы ничем не могли помочь, сами еле ноги унесли. Если бы не отстал, то и мы…

— Споткнулся, говоришь? — перебила жрица.

— Ну да. Или задумался, я не понял.

— А свет был?

Саргил пожал плечами, но за него ответил Архип:

— Разреши мне ответить, госпожа! — Дождался кивка и продолжил: — Мне показалось, что какой-то белый свет был где-то рядом, но не уверен. Светло было.