За машинными помещениями были расположены камеры, вмещавшие свыше тысячи тонн всякого рода консервов, припасов и напитков, так что можно было прокормить весь наличный персонал «Ремэмбера» в течение по крайней мере пятнадцать лет. По обе стороны корпуса, то есть по бакборту и по штирборту, размещались каюты экипажа и кухня.

Передняя часть «Ремэмбера» также была отведена под личную квартиру капитана, так что последний располагал двумя совершенно одинаковыми помещениями на корме и на носу и переселялся из одного в другое в зависимости от обстоятельств. Главное преимущество этого заключалось в том, что как носовая, так и кормовая каюты управления были совершенно отрезаны от всех остальных помещений его личными квартирами, состоящими и тут, и там из пяти больших комнат, совершенно недоступных посторонним лицам.

Красный Капитан, покончив со своими чертежами, планами и вычислениями, построил маленькую модель своего будущего колосса, уменьшенную в пятьдесят раз, и в павильоне над прудом испробовал ее на воде, на суше, в воздухе и под водой. Эти испытания он продемонстрировал приезжему русскому офицеру, которого привел в неописуемый восторг, что и побудило последнего дать ему средства и возможность осуществить на деле его мечту.

Но по прошествии шести месяцев Иванович возвращался из Петербурга значительно охладевшим к этой диковинной затее. Не то чтобы явно не одобряя его, так как он был другом Великого Невидимого, его коллеги, то есть остальные члены Верховного Совета, назвали его фантазером и мечтателем, и у него самого с течением времени впечатление от видимого им чуда несколько побледнело; кроме того, один очень серьезный ученый, член Парижской Академии наук, которому он рассказал об этом, конечно, только в общих чертах, выслушал его с недоверчивой улыбкой и заявил, что это нечто совершенно невозможное, хотя и не противоречащее явно законам физики.

— Вы видели в действии только модель, — сказал он. — Пусть так, но построить игрушку — это одно, а воспроизвести ее в машине колоссальных размеров — совершенно другое!

Словом, Иванович нервничал и в продолжение всего пути упорно хранил молчание. Красный Капитан, неприятно задетый его поведением, также делал вид, будто не замечает его присутствия, и сам молчал.

Счастливейшим человеком в данный момент был зато Джон Прескотт, который имел теперь вместо одного двух воображаемых оппонентов, сговорившихся против него, якобы подавляющих его своим большинством и лишающих его свободы слова и мнений. Дэвис, издавна привыкший к его беспричинным нападкам, ограничивался тем, что усмехался время от времени, не проронив ни единого слова, но Литлстон, не встречавший никогда сопротивления со стороны мистера Дарлинга, которого он распекал вволю в течение многих лет, никак не мог примириться с этими ни на чем не основанными обвинениями своего нового сослуживца и пытался протестовать.

В экипаже пассажиры разместились по чинам. Внутри заняли места только капитан и Иванович, в ротонде находились лейтенант, врач и бухгалтер, а в задней части — мастер Холлоуэй и его пять подчиненных, то есть матросов-механиков; Том, Сэм и Фо поместились с кучером на переднем сиденье.

Таким образом у Прескотта под рукой оказались обе его жертвы, и у последних не было никакой возможности уйти от него.

— Но послушайте, милостивый государь, дайте мне сказать хоть одно слово! — запротестовал выведенный из терпения Литлстон.

— Клянусь честью! — воскликнул громовым голосом врач, — вы не переставали все время громоздить вздорные доказательства и ни к чему не годные аргументы, поддерживаемые Дэвисом, и теперь еще хотите лишить меня права возражать вам! Вы злоупотребляете вашим большинством!

— Но мистер Прескотт…

— Вы хотите заглушить голос правды и здравого смысла…

— Но послушайте…

— А-а… вы… вы продолжаете спорить и опровергать. Но ведь это же насилие: только из свободного обмена мыслями вытекает истина, а вы зажимаете мне рот на каждом слове, не даете высказаться, лишаете меня слова… Нет, это возмутительно…

Доведенный до отчаяния Литлстон кончил тем, что последовал примеру Дэвиса и заснул под говор своего словоохотливого спутника, который все еще продолжал доказывать, убеждать и возражать своим воображаемым собеседникам.

Когда же экипаж подъехал к долине Лос-Анжелос, где, по распоряжению капитана, кучеру приказано было остановиться, Прескотт, любезно помогая Литлстону выйти, с самой добродушной улыбкой заявил:

— Наконец-то вы сдались, милейший; это, конечно, доказывает вашу справедливость. Но я бы рекомендовал вам поменьше горячности в спорах: когда людям предстоит жить вместе, приходится делать друг другу маленькие уступки… А главное, не поддавайтесь влиянию Дэвиса: ведь он — воплощенное противоречие!

До места назначения оставалось еще полмили, но тяжелый экипаж не мог со всем своим грузом свободно двигаться по этой вновь проложенной, неукатанной дороге, и потому пассажирам пришлось выйти из него.

Наступила решительная минута, и хотя Джонатан Спайерс был уверен в себе, тревожное настроение духа его спутника невольно сообщилось и ему. Что если в самом деле после стольких лет неусыпного труда, стольких мук и безумных затрат ему суждено потерпеть неудачу на глазах у этого Ивановича, который и теперь уже сомневается в нем, и в присутствии всего экипажа, слепо верившего в него, как дикари в свой фетиш! И Джонатан Спайерс нащупал рукой в кармане свой револьвер: он внутренне поклялся в случае неудачи похоронить себя вместе со своим изобретением. Какой грандиозный саркофаг этот «Ремэмбер»! Какая царская могила!..

КОГДА ПЕШЕХОДЫ, А ЗА НИМИ И МЕДЛЕННО движущийся экипаж приблизились к громадному дощатому сараю, где находился механический колосс, капитан приказал выгрузить всю кладь и багаж, а экипажу вернуться обратно в Сан-Франциско. Едва только последний скрылся из виду, как вся внутренность сарая ярко осветилась электричеством, и глазам присутствующих предстал невероятный, сказочный гигант «Ремэмбер» с двумя своими спутниками — «Лебедем» и «Осой» — по бокам, подобный гигантскому кашалоту, выброшенному на берег.

«Оса» и «Лебедь» были уменьшенными до пятнадцати метров копиями «Ремэмбера» во всех его деталях: тот же способ управления, те же машины, тот же механизм; в случае надобности они могли вполне заменить «Ремэмбер», тем более, что каждый из них обладает достаточной силой, чтобы уничтожить целый флот или армию. Но управлять ими также мог только капитан Спайерс.

Иванович при виде этих двух миниатюрных копий гиганта самодовольно улыбнулся: он рассчитывал добиться от Спайерса, чтобы тот доверил ему управление одной из них.

Все были глубоко взволнованы. Джонатан Спайерс нажал пружину, открывавшую входной люк, и матросы с помощью негров в глубоком безмолвии стали переносить на «Ремэмбер» все тюки, ящики, чемоданы и остальной багаж.

Когда это было сделано, Красный Капитан с помощью весьма простого механизма откинул на землю всю переднюю стену сарая и произнес при этом, обращаясь к Ивановичу:

— Когда прикажете? Можно хоть сейчас трогаться!

В этот решительный момент к нему вернулось обычное самообладание.

— Я к вашим услугам, приказывайте! — отозвался русский.

Все вошли в «Ремэмбер», и входной люк захлопнулся, совершенно изолировав внутреннее помещение от внешнего воздуха. Джонатан Спайерс был доволен: очевидно, воздушный аппарат действовал прекрасно; всем дышалось хорошо и легко; воздух был чист, свеж и приятен.

— Пожалуйста! — пригласил капитан Ивановича и прошел вместе с ним в каюту управления на носу «Ремэмбера».

Тотчас же громадной силы рефлектор, направленный через иллюминатор наружу, залил ярким светом всю окрестность впереди, так что, несмотря на позднее время, можно было без труда различить малейший листочек, как в ясный полдень.