Старик неуверенно помаячил в дверях, но после отступил, впуская в квартиру. Быт хозяина соответствовал одинокому пенсионеру. Старая мебель, пыльный телевизор, сероватые занавески на окнах, стопа газет на столе и чашка чёрного чая, который давным-давно остыл.

— Присаживайся, — мужчина закрутился в своём обиталище, в стыде и спешке пряча разбросанную одежду и срывая с тахты постельное бельё. — Извини, не ждал гостей.

— Всё в порядке, пап, — осторожно опустилась на край скрипучего стула.

Старик смиренно принял свой беспорядок и тоже осел на тахту.

— Как Ниночка? — смотрит виновато.

— У неё всё замечательно. У тебя двое внуков. — Кивнул, словно знал об этом. — Я тоже на следующей неделе выхожу замуж.

— Правда? — радостно улыбнулся. — Я очень рад за тебя. Мать всё же не смогла испортить тебе жизнь.

— Скажем, я хорошо сопротивлялась, — горько усмехнулась.

Отец поддержал таким же смешком. Молчание возродилось тяжёлым камнем, а неловкость момента жгла горло. Но я должна спросить его о том, ради чего решилась прийти сюда:

— Почему ты тогда ушёл? Почему бросил нас?

Старик слегка подпрыгнул на тахте и нервно сцепил кисти рук. В тишине услышала его громкий выдох.

— Потому что трус, — смотрит виновато. — Я очень любил вас и вашу маму, но испугался. Год спустя, хотел вернуться, всё исправить, но твоя мать — чересчур гордая женщина.

— Чего ты испугался? — не поняла я.

Старик явно занервничал ещё больше.

— Викуль, об этом тебе должна поведать только твоя мать. Я не имею права.

— Почему? Ты же мой отец. У тебя те же права, — искренне поразилась. — Прошу тебя. Из этой женщины и слова не выбьешь. Дай хоть что-то. Мне нужно зацепиться, — горячо взмолила я, глядя на побелевшее лицо старика. Он с сожалением смотрел то на меня, то на чашку чая. — Пап. Она всю мою жизнь презирает меня. Я устала. Она даже на свадьбу не желает приходить и твердит жениху, что я грязная, — голос ушёл в нервный смешок.

— Ты не грязная, — папа аж положил руку на сердце. — И ушёл я не из-за тебя, детка. Ты всегда была добрым и любящим ребёнком. Моей отрадой. Я любил тебя, как родную.

— Что?! — сердце прыгнуло вверх. Как родную?! В каком смысле?

— Я не отец тебе, Вик, — виновато уронил он, и старческие слезинки замаячили на его вмиг покрасневших веках.

— Как? — вскочила шокировано со стула. — Из-за этого ты ушёл?! Она изменяла тебе?!

— Тебе стоит поговорить об этом с матерью, — старик тоже настойчиво поднялся, дрожа всем телом. — Этот разговор касается только вас двоих. Я не имею права. У тебя теперь есть часть истины. Прости меня, детка.

Глянула на него лицом обиженного дитя и выскочила вон из его квартиры.

Гнала машину на полной скорости, игнорируя испуганные просьбы Тани, пустить за руль её. Девушка тщетно пыталась меня утешить и успокоить. Въехала во родной двор и припарковалась у подъезда, толком не закрыв машину.

— Я с тобой, — решительно заявила подруга, семеня за мной следом. Мне было всё равно.

Лицо матери белым пятном выступило из темноты квартиры, когда женщина открыла нашу увесистую дверь.

— Вы врали мне с отцом всё это время! — тут же напала на неё. — Кричишь, что я грязная, а САМА?! Сама же изменяла папе и нагуляла меня, черт знает, от кого. Говори правду, мама!

— Ишь, правды она захотела, — мама вдруг болезненно ухмыльнулась. — А Андрей — старый дурень! Не мог держать и дальше язык за зубами. Правды всё ищешь? Ну тогда получай! — лицо женщины метало искры гнева и чего-то ещё. Страх?!

Мама прошла в свою комнату и вырыла из недр старого шифоньера папку, швырнула на стол. Дрожащей рукой я протянула к ней руки, открыла — кипа документов, пожелтевших от старости.

— Что это? — и читала своё имя, на каждой справке.

Видя мой ошеломленный взор, весь гонор и напускная ненависть в лице матери, улетучились. Возможно, она уже пожалела, что в сердцах вскрыла карты, но назад пути нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это твои документы из детдома. Мы удочерили тебя в возрасте двух лет, — тихо проронила мать, испугано глядя на меня.

Я читала бумаги, выписки из детдома, анализы психиатров, осмотры соцработников. Господи! Обида и боль на эту женщину забилась ещё сильней. Бросила папку прямо в неё.

— Неродная, значит можно ненавидеть и вымещать на ней все свои неудачи?! — почти взревела я, едва сдерживая желание ударить её. — Это низко! Гадко… Поэтому грязная?!

Мама смотрела затравленно и давила в себе ещё что-то. Только вот всё равно не вяжется! Это не всё! Это правда, но не вся…

— Это лишь часть правды, верно? Папа ушёл из-за другого. Из-за чего?!

Мама быстро что-то перебирала в голове.

— Твоими родителями оказались наркодилер и малолетняя проститутка. Папаша отбывал срок на зоне, а мать подбросила тебя новорожденную в больницу и сгинула. Только потом папаша твой объявился, спустя девять лет. Тогда он заявил о своих правах на тебя. Избил Андрея едва ли не до полусмерти. Мы вызвали милицию, написали заявление. Пытались оградить тебя, но твой приёмный отец испугался и сбежал, оставив, даже свою родную дочь. Трус! Настоящий же папаша потом так и не объявился, знал, что менты на хвосте, видимо. Скрылся где-то. Спустя семь месяцев после этого, мне сообщили, что его нашли мёртвым под Саратовом. Подельник перерезал ему глотку, — замолчала, оценивая меня. — Вот она вся твоя правда. Довольна?! Теперь ты всё знаешь…

Теперь знаю. Тело лишилось прежней Вики. Опустошенная стояла посреди материнской комнаты в ужасе доходя, что вся жизнь, которую прожила, просто не моя. Не мои родители, не моя любящая и всегда недалёкая сестренка, не мои племянники, не мой дом. Вся жизнь была мишурой. Слёзы текли по щекам, душа за горло.

Сзади приобняли заботливые руки Тани.

— Пошли отсюда, — мягко шепнула подруга и повела мою пустую субстанцию прочь, на свежий воздух.

Девушка села за руль, пребывая в молчании и совершенно не зная, что сказать. Остановив машину у моего нового дома, подруга тихо произнесла:

— Викуль… Это всё неважно. Много есть тех, кто с тобой. Любит тебя. За то, что ты — чудесный человек. Прошлое не имеет значение, важно лишь настоящее, — обняла меня за шею и чмокнула в мокрую от слёз щеку.

Может она и права. Это моё прошлое и о только моё. Гордо вытерла слёзы и сурово процедила:

— Герман не должен об этом узнать. И никто больше!

ЛИКА

Все мои попытки с треском терпели поражение. Гера оставался непоколебим и всё только из-за неё. Эта сраная кондитерша задурила голову мужчине. Герман бы давно стал моим, если бы не ОНА. Эта девка, как бельмо на глазу, которое ничего не берёт. Несколько раз пыталась подставить её перед клиентами. Подбрасывала в десерты для гостей инородные предметы, подменивала заказы на торты, строчила плохие отзывы на сайте — ничего не действовало.

— Послушай меня, курочка, — в одну из таких диверсий, бывший зажал меня в коридоре и пребольно сжал волосы на затылке. — Если Вику уволят, то и я тут с тобой загорать не собираюсь. Мы оба уйдем туда, где твой папочка не сможет подсуетиться. Поэтому включай свою предприимчивую головку лучше.

Лишь я, во время этой тирады, заметила в коридоре его благоверную. Тут же оскалилась и властно дотронулась до его ширинки. Промурлыкала:

— Может мне лучше включить ту головку, что чуть ниже? — похабно облизалась, введя мужчину в знакомый и мой любимый ступор.

Пользуясь моментом, прильнула к мужским губам. Соприкосновение вышло недолгим, потому что в мои волосы снова вцепилась рука и гораздо агрессивней. Вскричала от боли и инстинктивно последовала за хваткой.

— Вика?! — слышу голос Германа, пока меня тащат черт знает куда.

— Пусти, дура! Гера, помоги!

— Вик… Отпусти её, пожалуйста, — умоляющий и немного взволнованный голос бывшего.