— Со свадьбой вас, — проронила она, но по лицу было видно, что это только прелюдия к чему-то.

Жена смотрела на свёрток и не принимала его. Антонина Григорьевна, теряясь и нервничая от неловкости, продолжала тянуть дочери трясущейся рукой подарок. Поняв, что Вика и не думает его брать, вынужден был прийти тёще на помощь. Подскочил сбоку и взял свёрток. Встал рядом с супругой, прижав к себе.

— Спасибо большое, Антонина Григорьевна. Рады, что вы наконец пришли к нам, — отвешивал этикетную речь, которой давно обучили ещё в родительском доме. — Может желаете чаю или кофе?

Но женщина меня не слушала, а с болью смотрела на дочь.

— Я… я хочу попросить у тебя прощения, — проронила она. — Прости меня, ты всегда будешь…

— Давай потом, мам! — вдруг чего-то испугавшись, перебила её дочь и занервничала ещё сильней. — Я не злюсь на тебя… Всё хорошо.

Есть то, чего я не должен знать?! Здрасьте, приехали! Теперь и Вика от меня что-то скрывает?! Я нахмурился и отстранился от жены.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — сурово развернулся.

— Нет, — остановила меня Антонина Григорьевна. — Я уже ухожу.

— Я провожу тебя.

Какая вопиющая бестактность. Супруга повела мать в фойе. Сраженный поведением Вики, шёл за ними следом. То, что случилось дальше не ожидали ни я, ни Вика, ни тёща. В прихожей появился наш садовник, который благополучно вышел со своей кухаркой из столовой. Антонина Григорьевна подняла на него глаза и побелела.

— Ты?! — женщина затряслась в паническом ужасе, попятилась назад от него.

Виктор Сергеевич не дрогнул ни единой мышцей на лице. Из груди тёщи исшло подобие воя и, схватившись за сердце, она повалилась на пол.

— Мама?! — вскричала Вика, ловя мать, а я едва успел подхватить обоих. — Мама? Мамочка?!

— Зовите Анну Леонидовну, — велел, поднимая тёщу с пола и неся к дивану.

Надежда Дмитриевна, поспешила наверх за медсестрой моего отца.

— Мам? Мамочка?! — супруга тормошила щеки и гладила руки своей матери. — Мамочка, очнись! Только не умирай… Мам!

Дорожки слёз устремились по её щекам. Оглянулся в прихожую за виновником произошедшего, но того и след простыл.

Анна Леонидовна прибежала быстро. Забрал к себе жену, давая профессионалу возможность осмотреть женщину. Вика лихорадочно кусала костяшки пальцев, ожидая вердикта. Анна Леонидовна минут пять колдовала над матерью Виктории, пока та не открыла глаза.

— Мам? — жена вновь, но предельно осторожно, приблизилась к женщине.

Антонина Григорьевна пару секунд приходила в себя, но потом тут же в ужасе вскочила, оглядывая комнату.

Виной всему садовник?! Одна боится его присутствия, вторая вообще шлепается в обморок. Что вообще творится в моём доме?

— Мамочка, — Вика коснулась руки женщины. — Ты напугала меня…

Мать игнорировала дочь, продолжая в ужасе смотреть в сторону прихожей, словно увидела там дьявола.

— Его нет, — не выдержал я. — Вы испугались нашего садовника?!

— Вашего? — Антонина Григорьевна снова побелела и начала трястись.

— У неё был приступ паники, — Анна Леонидовна успокаивающе погладила мою тещу по плечу. — Не стоит обсуждать это сейчас.

Мы были готовы уже отступиться, но мать Вики вцепилась в ладонь дочери.

— Эта правда?! Витя, работает на вас?!

— Витя?! — хором вопросил с женой.

— Ты его знаешь?! — воскликнула Вика.

— Я бы всё на свете отдала, чтобы не встретиться с ним никогда. Это твой отец, Вика. Настоящий, — дрожа губами молвила женщина.

Вика отпрянула от неё, угодив прямо в мои руки. Дрожь в теле жены и такая истина о её новой родне дико обеспокоили.

— Ты чего несёшь?! — голос супруги сорвался на гневный.

— … А я… Я та проститутка, которая бросила своё чадо у дверей больницы. Тебя…, — проронила Антонина Григорьевна и, уронив лицо в ладони, зарыдала.

Ноги жену больше не держали, и я поспешил усадить её в кресло.

Что это всё, черт возьми, значит?!

ВИКА

Секундная стрелка часов била по спине с каждым своим шагом на циферблате. В унисон ей всхлипывала эта женщина, которая почти тридцать лет звалась моей матерью, но не хотела ей быть. Сказать, что я неродная — что может быть проще и больней? Больней, потому что ненавидит и презирает меня за то, чьей являюсь дочерью. Назвать неродной, чтобы скрыть своё низкое прошлое.

Надежда Дмитриевна подала ей стакан с водой, но я лишь слушала жадные глотки, так как абсолютно не могла смотреть на ту, что не в состоянии принять меня как дочь. Могу ли сама отныне называть эту женщину своей матерью.

Герман стоял у окна и, сцепив руки на груди, слушал исповедь тёщи, а мне хотелось умереть, сбежать, испариться.

— Я была ещё совсем юной. Родители умерли рано, а воспитывала бабушка. В мои пятнадцать и она скончалась. Я осталась одна, а от соцопеки сбежала. Позже встретила Виктора, — мать судорожно сглотнула. — Наивная и глупая девчонка понравилась ему, да и я без памяти влюбилась в него. По незнанию. Чуть позже поняла, что это был за человек. Воровство, разбой, сбыт наркоты, убийства. Он и меня подсадил на наркоту. Заставил заниматься проституцией. Я отказывалась, но за это Виктор зверски избивал. Около пяти лет прожила под его гнетом. Пару раз пыталась убежать, но он всегда находил меня. Когда забеременела тобой, запер в комнате на несколько месяцев, требуя выносить и родить. Виктор собирался продать тебя на чёрном рынке, но не успел. В одну из вылазок произошла облава, и его взяли. Упекли за решетку. Я родила тебя в одном из подвалов старых домов. Бывалая проститутка помогла мне. Но я мечтала избавиться от ребенка, потому что видела в тебе лишь твоего отца. Да и что я могла дать тебе? Глупая и наивная проститутка… Убить — рука не поднялась. Я подбросила тебя в одну из местных больниц, моля Бога, чтобы он подарил тебе хорошую семью.

Хотелось зарыдать, но ком просто застрял в груди и с каждым её мерзким словом разрастался всё больше и больше.

— Зачем тогда забрала из детдома?! — зверем посмотрела на неё. — Чтобы потом унижать всю жизнь, проклинать за то, кем сама являлась… стала?! Я не виновата, что я — ваша дочь…. И, клянусь, больше не хочу ей быть.

— Я забрала тебя, чтобы попытаться исправить свою судьбу. Ты — моя дочь, мой крест и моя карма. Напоминание о том, кем я была, и поэтому должна нести свой крест до конца. Я в ответе за тебя… Андрей поддержал мою идею, и мы забрали тебя из приюта. Отчим очень любил тебя, больше даже, чем свою собственную дочь, но потом объявился Виктор, начал угрожать и избил Андрея. Однако, и мой новый муж оказался трусом. Андрей сбежал, бросив нас. Витю снова посадили через пару месяцев, но позже из колонии сообщили, что твоего отца убил сокамерник. Это было настоящим счастьем и благословением для меня, но я не бросила тебя больше. Я — ужасная мать, и невероятно устала от этого… Прости меня, прости, если сможешь…

Мама вдруг сползла с дивана и прямо на коленях двинулась ко мне. Протест и презрение к ней вызвали бунт в душе. Вскочила на ноги и поспешила от неё прочь. Мозг и все чувства взорвались и я стремительно бежала. Бежала без оглядки от позора, неимоверной боли и унижения. От подлости и нерадивости мамаши, от хмурого взгляда мужа, от всего.

— Вика, — оклик Германа.

Нет, молчи! Испариться! Исчезнуть! Умереть! Прихватила ключи от автомобиля и выбежала вон из дома.

— Вика! Стой! — муж испуганно бежал следом, но я успела сесть в свою машину и дать по газам, игнорируя удары ладоней по стеклам и зов. — Открой двери! Нет, не уезжай! Вика!

Не хочу никого и ничего. Никогда. Вдавила до ста восьмидесяти по спидометру, вместе с тем выпуская слезы наружу и вылетая с просёлочной на трассу.

Ложь на лжи и с каждым разом всё жестче. Как же это достало! И хуже всего, что Герману теперь всё известно. Тот, кого так боюсь потерять, без которого умру, если исчезнет из моей жизни, отныне, знает, что взял ублюдка себе в жены. Стыд, боль и ненависть — всё, что испытываю сейчас к себе, к своему прошлому.