Зигфрид не видел, как безвольно обмякло его тело, а старый эсэсовсский генерал придержал его руку под локоть, на дав свалился на пол. Не видел, как профессор Левин подхватил его под мышки и, уложив головой на подушку, прикрыл майора простынкой, оставив только лицо с широко распахнутыми остекленевшими глазами. Не видел, как бригадефюрер с трудом отцепил скрюченные и сведенные судорогой пальцы от своей ладони.

— Что скажешь, мой старый друг? — спросил Вайстора Рудольф.

— Похоже, что ты был прав, мой мальчик, — сипло произнес бригадефюрер, тяжело падая мощным телом на единственный в палате стул. — Никогда не сталкивался ни с чем подобным… Хотя, нет, вру, — покачал он головой, волосы на которой слиплись от пота, — когда меня заперли в психушке, я встречал нечто подобное у пациентов этого неприятного во всех смыслах заведения…

— Ты хочешь сказать, что он «того», Карл? — Вопросительно посмотрел на Вайстора профессор Левин. — Действительно свихнулся, когда убивал своих подчинённых?

После проведенного сеанса «наставник Гиммлера» выглядел не лучшим образом. Одутловатая физиономия еще больше обрюзгла, серые мешки под глазами набрякли, и сквозь дряблую кожу проступили синевато-багровые вздувшиеся вены. Белки глаз покраснели от полопавшихся сосудов, так что сейчас своим внешним видом бригадефюрер СС был похож на восставшего из могилы мертвеца, либо того самого упыря, давно не пробовавшего человеческой крови.

Не хватало только точащих из-под верхней губы острых клыков. За несколько минут Вилигут как будто постарел лет на двадцать — на лице прорезались глубокие морщины и в изобилии выступили старческие пигментные пятна.

Благо, что Левин уже не раз, и не два (еще до опалы Виллигута) бывал на подобных сеансах «магнетизма» старого колдуна, и имел представление, как ужасно выглядит после них старик. Но тогда у него не было магии, и все, что он показывал, было лишь театральным представлением. Но сил старикан там тратил изрядно.

Не зря, ох не зря в средние века семейку Вилигутов проклял Папа Римский — даже у не верящего ни в черта, ни в дьявола профессора иногда что-то трусливо екало в груди после демонстрации подобных нечеловеческих возможностей. Но на этот раз бригадефюрер СС Вайстор выглядел хуже, чем обычно.

— Увы, но это так, — выдавил сквозь сиплую отдышку старик. — Его сознание чудовищно раздроблено… Его память невозможно считать, она настолько запутана, что вытащить из неё хоть что-нибудь путное — настоящая проблема. И еще, я явственно уловил устойчивый «привкус» какой-то твари… Нет, это не леший, с которым я дрался… Я впервые не понимаю, что происходит, Руди! Я еще никогда так сильно не уставал… — нехотя признался он своему собеседнику. — А может быть я просто стар и мне пора на покой…

— Нет, только не это, Карл! — Нервно ударил себя кулаком по раскрытой ладони Левин. — Нам нужна информация о том, — Левин указал на безвольное тело, накрытое белой простыней, — что заключено в его свихнувшейся голове! Гиммлер требует немедленного результата! Что делать, Карл? — Схватился за голову профессор. — Что делать?

— Есть у меня один вариант, — устало проскрипел Вилигут, вынимая носовой платок из внутреннего кармана и вытирая с дряблой кожи крупные капли пота, — рассчитанный на самый крайний случай…

Левин и не заметил, что вместе с платком на простыню рядом с неподвижным телом из кармана колдуна выпала перьевая ручка с автономной заправкой. Не заметил профессор и того, как престарелый генерал незаметно сковырнул пальцем колпачок, предохраняющий от поломок и загрязнения золотое перо, а после зажал пишущую принадлежность обратным хватом в кулаке, оставив торчать острый наконечник. И только после того, как Вилигут, коротко размахнувшись, всадил ему золотое перо прямо в левый глаз, профессор понял, что-то пошло не так…

— Что ты сделал? — Вот уже битый час я «пытал» злыдня, поскольку ничего не мог понять из его путанных объяснений. Да еще это заикание и шепелявость… Да у меня от них уже голова кругом шла.

— Х-хоф-форю ш-ше, х-хос-сяин — с-саклад в том с-смертном ос-стаф-фил. Ш-шас-сть с-себя. Поэтому и отпус-стил. Ф-фидел я, как ф-ф его х-холоф-фе наш-ш ф-фрах-х копаться будет…

— В заклад часть себя? Серьёзно? И как это можно оставить в чьей-то голове «часть себя»? — Вот как хочешь, так и понимай этого Лихорука. — Хочешь сказать, что ты еще и будущее прозревать можешь? Вот так запросто и увидел, что наш враг в его голове копаться будет? У меня самого уже в голове настоящая каша.

— Так мы ш-ше, с-слыдни, с рош-шанис-сами ф-ф родс-стф-фе… — попытался мне что-то разъяснить злыдень, но я этого так и не понял.

— И причем здесь какие-то рожаницы, Горбатый? Ты меня совсем заморочил…

— Богини это, — ответила зашедшая в избу Глафира Митрофановна и услышавшая часть разговора со злыднем, — наши, исконно-русские. Как древнегреческие мойры, римские парки, или скандинавские норны. Слышал о таких, товарищ Чума?

С недавних пор Лихорук, пусть и ненадолго, мог появляться в избе на глазах у моих хозяек, при этом негативно не влияя на их рассудок. Мне удалось раскопать в веде, «инструкцию» по изготовления простенького оберега, предохраняющего обычных людей от воздействий всевозможной нечисти, типа злыдней, лиха и подобных существ.

Правда, выдерживал оберег недолго — сил у моего «протеже» после всех приключений, основательно прибавилось. Опытным путем удалось установить срок службы оберега, собранного практически «на живую нитку» из говна и палок. Ну, и служил он соответственно — рассыпался через пару-тройку часов от присутствия рядом с ним одноглазого злыдня.

Но и это я считал достижением. Хоть и маленьким, но показывающим, что мой прогресс движется в нужном направлении. Я и бы и посерьёзнее вещицу был бы не против слепить, но подходящего примера в веде больше не нашёл. Поэтому, если Лихорук появлялся рядом, мои девчонки должны были внимательно следить за оберегами, и менять их при полном утрачивании свойств. А таких одноразовых артефактов я наготовил целый мешок.

В целом и общем, изучение леты Никитина весьма продвинуло меня в понимании основных принципов и постулатов колдовского искусства. Теперь я понимал, из каких-таких источников ведьмаком берётся энергия для создания волшбы. Афанасий в своих записях всё чётко разложил «по полочкам».

И главное не было никакой гребаной непонятной размазни, типа «это необъяснимо, потому как магия». Все полученные мною сведения отлично укладывались в рамки закона сохранения энергии. Ну, не может энергия взяться из ничего. Чтобы где-то прибыло, откуда-то должно и убыть. Только так, а не иначе.

Просто к известным мне на данный момент энергиям, представлена в виде комбинаций разных форм, таких как механическая, тепловая, электромагнитная, ядерная и других, для различных систем, таких как элементарные частицы, макроскопические тела, звёзды и галактики, добавился еще один вид — магия.

И эта магия, по утверждению того же Афанасия, есть ничто иное, как ничтожные доли — «искры» того самого первоначального пламени — Огня Творения. Что тоже, по сути, и является той же самой энергией.

Причем энергией «единой», из которой создано всё сущее: как материальное, так и нематериальное. Так сказать — универсальный инструмент, заточенный под любые нужды, какие только сможешь себе представить. Главное — понять, как с ним работать.

Вот для этого-то веда и была нужна. Она, на мой непредвзятый взгляд, являлась букварем любого «оператора» магической энергии. Нечисть же (и иже с ними) в подобных букварях не нуждалась, поскольку имела «врожденный дар» управления магической энергией, наполнявшей окружающий нас эфир.

Но основной массе людей магические способности были недоступны. И только малая часть человечества, имеющая задаток, могла освоить этот процесс. Да и то, при условии, что им когда-нибудь передадут дар. Без дара задаток оставался абсолютно никчемной способностью, как говорится — не пришей кобыле хвост.