— Беги, хвостатый, беги! — произнес напоследок старичок, и сгинул в один миг, словно под землю провалился.

А я, взял четкий след, помчался к дому, вновь наслаждаясь стремительным легким бегом молодого и крепкого четвероногого тела. А вот дома, на подворье, меня ждал сюрприз — дверь в летнюю кухню, а, следовательно, и в подземелье, оказалась заперта.

То ли рачительная Глафира запахнула её от греха подальше, то ли Акулинка, но мне то от этого легче не стало. И что делать прикажете? Звать их своим нечеловеческим голосом? Так они ни разу не леший, перепугаются еще мои хозяюшки. Хотя, они меня не такие уж и нежные — всё-таки ведьмина родня.

Или свернуться клубком и растянуться среди двора как собака у всех на виду, засунув морду под хвост и ждать до самого утра? Как-то тоже не по душе мне этот способ. Да и действие мази скоро закончиться должно. Я это чувствовал каким-то звериным чутьём. А потом скакать голышом по двору? Тоже так себе вариант. Решено, попробую так моих дам на улицу вытащить.

Я подошел к ярко освещенному окошку, занавешенному чуть линялыми цветастыми, занавесками и, привстав на задние лапы, осторожно постучал в стекло своими когтищами.

— Глафира, Акулина, отворите! Это я — товарищ Чума! — засипел я и тут же «испугался» своего страшного скрипящего голоса.

Ну, тля, прямо «волк и семеро козлят»! В лесу волчий рык как-то скрадывался, а здесь звучал совсем по-другому. Если бы я сам, к примеру, услышал такой вот голос, то ни хрена бы дверь не открыл. Нафиг-нафиг! Это ж страшно до жути!

Но мои дамы среагировали должным образом, хотя и не таким, как я предполагал изначально: до моего чуткого слуха донесся звук взводимого оружия. Епта! Я же сам трофейные немецкие стволы и снарядил, на всякий про всякий случай. И вот он, как говорится, пришел это светлый миг…

— Кого там еще черти принесли? — раздался раздраженный возглас «тёщеньки». — Сейчас как шмальну!

Ох, ты ж, жопа какая! Я опрометью отпрыгнул от распахнувшегося настежь окна, откуда совсем негостеприимно выглянул куцый ствол «шмайсера». Едва-едва успел юркнуть за тяжелые потемневшие дубовые бочки, которые еще вчера с кряхтением и натугой выкатывал из погреба.

В них Глафира Митрофановна собиралась квасить капусту, но сейчас, видимо, будет шинковать туда меня. Для разнообразия еще и нашпиговав свинцом. Ствол автомата задрался к небу и дал короткую очередь, на мгновение ярко осветившую двор и болезненно резанувшую мне по привыкшим к темноте звериным глазам.

— А ну, живо вылазь! — зычно скомандовала Глафира Митрофановна, недрогнувшей рукой взявши бочки на мушку. — Не то сейчас дуршлаг из тебя сделаю!

Я вот слышал, что пуля из «калаша» в упор пробивает железнодорожный рельс, интересно, а как с этим обстоят дела у «шмайсера»? В смысле не с рельсой, а с пробивной способностью пули. Пробьет пустые бочки, или нет? И какие только дурацкие мысли сейчас в голову лезут…

— Считаю до трёх! — громко крикнула Глафира Митрофановна.

Блин, вот как угадать? Вылезешь — пришьёт, и не вылезешь — тоже. Может, дождаться, когда мазь выдохнется наконец?

— Три! — крикнула она, пропустив первые две цифры.

— Да твою же дивизию… — выругался я, когда плотно летящие пули начали дробно вышибать из бочки острую щепу.

Мало этого, рядом распахнулось второе окошко, из которого в многострадальную бочку вонзилась еще одна протяжная очередь из «шмайсера». Твою же мать! Это что, и Акулинка никак к мамашке присоединилась? Похоже на то…

Только вот никакого опыта стрельбы из автомата у молодой девчонки не было. Пусть она хоть сто раз обладатель значка «Ворошиловский стрелок», но «мосинка» — это тебе не автомат! Тут особая сноровка нужна.

Ещё дед мне рассказывал, что из этого оружия не стреляли «от бедра», как это любят показывать в кино. Это — всего лишь миф. Немецкий автомат сильно «носит», и попасть из него в цель, стреляя подобным образом — практически невозможно.

Не палили из него и длинными очередями: он быстро перегревался. Стреляли или одиночными, или короткими очередями: по 2–3 выстрела за раз. При этом приклад оружия надо было разложить и крепко прижать к плечу. И это — здоровому мужику!

Что уж говорить о юной миниатюрной девушке, никогда прежде не палившей из подобного оружия (а вот, когда мамаша научилась так сноровисто палить, вопросик остался). Конечно, автомат в её руках тут же увело вверх и вправо, хотя, как утверждали специалисты, дуло МР-40 обычно «клевало носом».

И хотя при заряжании это было недостатком, на практике это помогало свести к минимуму задирание ствола и его занос. На точность стрельбы отрицательно влияли тяжелый ход затвора и его сильные удары в конце хода. Однако, из-за небольшой мощности патронов, которыми стрелял автомат, отдача была небольшой.

Но Акулине хватило и этой небольшой мощности — автомат в её раках задергался, как паралитик в приступе, мотыляясь из стороны в сторону. Несколько пуль просвистело у меня над самым ухом. И если бы не моя звериная реакция, то я бы точно схлопотал свинцовую пилюлю.

Не знаю, каким образом мне удалось выйти сухим из воды? То ли бочка, действительно, оказалась непробиваемой, то ли звериное чутьё… Но я успел под прикрытием её деревянных бортов отскочить в темные спасительные кусты и распластаться по земле.

Теперь в меня попасть было довольно-таки проблематично. Но расслабляться всё равно не стоило — девчонки мои палили в белый свет, как в копеечку. Похоже, решили развлечься по полной. То ли уверены в моей полной безопасности, то ли наоборот, решили заняться моим членовредительством. То ли я чего-то об оборотнях не знаю.

И тут действие мази закончилось, моё тело вновь рассыпалось невесомым туманом, а после вновь собралось. Мигом исчезла широкая гама запахов и звуков, а по глазам ударила практически кромешная темнота, разрываемая лишь огненными всполохами автоматных очередей. Такое ощущение, что я сразу оглох, ослеп и нос у меня заложило.

Дождавшись, когда мои девчушки наиграются в мужские игрушки, и закончат уже бессмысленно жечь боезапас, я громко крикнул:

— Вы чего там, с дуба рухнули или белены объелись, товарищи женщины? А так ведь и ухлопать вполне могли…

— Это ктой там из кустов гавкает? — грозно крикнула Глафира Митрофановна. — Выходи с поднятыми руками, гад такой! — И она с громким клацаньем заменила опустевший магазин автомата.

Похоже, что совсем в голове у моих женщин трындец наступил. Может, противозлыдневые обереги на них разрядились, а новые не надели? — стремительно пролетали мысли в моей голове. Я все никак не мог срастить, какая же муха их укусила? Причём, сразу обеих.

— С тобой не гавкает, а разговаривает товарищ Чума! — закосил я под капитана Жеглова, свинью[1], правда, опустив. — Глафира Митрофановна, Акулина, не узнали, что ли?

— Я, по-твоему, слепая, что ль? Или глухая? — Глафира Митрофановна-таки отложила «шмайсер» на подоконник. — Мазь, пользованную, видала, так все и поняла, куды ты намылился…

— Так чего вы тогда тут комедию ломаете? Да еще и с огнестрелом? — Моему возмущению не было предела. — Пришили бы еще ненароком!

— Так ты в следующий раз поменьше бы в лес бегал в кобелином обличье, — неожиданно зло и борзо заявила мамашка. — Может, и не ломали бы мы сейчас комедию…

Меня такое заявление словно обухом по голове нахлобучило. Это что, скажите, такое? Бунт на корабле? Женская ревность? Или я еще чего-то не знаю? Но что могло произойти пока меня не было дома? Ведь я отсутствовал всего ничего. А это странное поведение действительно очень похоже на действие промысла Лихорука. И где же мой «юный падаван»? Нужно поспрошать его немного…

«Горбатый, ты где?» — мысленно окликнул я злыдня, чтобы мои разгневанные амазонки зазря не дергались.

С них станется высадить в мою сторону еще по одному рожку. А то, что они уже успели перезарядиться, я уже слышал.

«Я с-сдес-с, х-хос-с-с… тоф-фариш-ш х-хомандир! — поправился Лихорук, отозвавшись на ментальном диапазоне. Его, поначалу призрачная горбатая фигура обрела материальность рядом со мной. — С-слуш-шаю и поф-финуюс-с…»