«Скоро уже рассветёт, — подумал Иосиф Виссарионович, — а уснуть сегодня похоже не получится. Попросить у Виноградова[1] еще снотворного? — размышлял он. — Но, опять же, Владимир Никитич будет ему выговаривать, что свою безопасную дозу лекарств он уже давно съел. Ладно, обойдусь пока без снотворного, — решил Сталин. — Но надо бы взбодриться, и выгнать эту хмарь из головы. Интересно, а Поскрёбышев[2] ещё не ушел?»

Хотя, задаваясь таким вопросом, Иосиф Виссарионович откровенно лукавил. Кто-кто, а он прекрасно знал, что работал его личный секретарь, практически так же интенсивно, как и он сам — сутками! Уезжал с работы глубокой ночью, никак не раньше четырёх-пяти часов утра, и возвращался обратно не позднее десяти.

И вообще, с секретарем Сталину весьма повезло — в окружении вождя, и те, кто знал Поскрёбышева лично, говорили — он ходячая энциклопедия. Александр Николаевич мог дать ответ, практически не задумываясь, на любой вопрос, который ему задавали.

У Поскрёбышева была просто феноменальная память. Он помнил все телефоны наизусть и никогда их не записывал. Мало того, через него проходила, и им же отфильтровывалась практически вся информация, предназначенная для передачи верховному главнокомандующему. И выдержки из обширных докладов он мог цитировать по памяти, лишь единожды с ними ознакомившись.

Иосиф Виссарионович подошел к двери, открыл её и выглянул в приёмную. Он ожидаемо увидел секретаря, работающего в темноте при свете настольной лампы за своим столом.

— Алэксандр Николаевич, ты ещё нэ ушёл? — В слегка охрипшем голосе вождя слышался явный «горский» акцент. В моменты сильного волнения, при плохом настроении или самочувствии он прорезался больше всего.

— Иосиф Виссарионович, — Поскрёбышев оторвал голову от бумаг и взглянул на помятое и осунувшееся лицо вождя, — вы опять так и не отдохнули? Нельзя же так! Владимир Никитич опять будет ругаться, — напомнил Сталину о его лечащем враче секретарь.

— Нэ спится… — Вяло отмахнулся вождь. — И снотворного ужэ пэрэбор…

— Тогда чаю, Иосиф Виссарионович? — поинтересовался Александр Николаевич, поднимаясь из-за стола.

— Пожалуй. — Кивнул Сталин. — Взбодрится нэ помешает. И сэбэ налей, Алэксандр Николаевич — вместэ попьём.

Через несколько минут Поскрёбышев занес в кабинет вождя два исходящих паром стакана в массивных серебряных подстаканниках. Кабинет мгновенно наполнился ароматом свежезаваренного чая с добавлением листьев монарды. Именно их мягкий и сладковатый вкус, так похожий на бергамот и мяту, предпочитал вождь. И Поскрёбышеву было об этом прекрасно известно.

— Как у нас дэла? — поинтересовался Иосиф Виссарионович, с удовольствием отхлебнув ароматного напитка. Он прекрасно знал, что к этому моменту его секретарь уже наверняка просмотрел все значимые новейшие сводки с фронтов, и обладал необходимой информацией.

— Пока все по-прежнему, товарищ Сталин, — ответил Поскрёбышев. — Никаких существенных событий не произошло, разве что за исключением одной странности…

— Что ещё за странности, Алэксандр Николаевич? — Усы главковерха слегка встопорщились, кода он приподнял верхнюю губу, обнажив желтые, прокуренные, но крепкие зубы. В это мгновение он напомнил Поскрёбышеву старого, но еще очень и очень опасного тигра, которого они с младшей дочерью видели в московском зоопарке. — Нэ люблю странностей… Особэнно в такое тяжелое врэмя… Давай, выкладывай уже, — недовольно дернув щекой, произнес вождь, глотнув еще чаю для успокоения нервов. Ничего хорошего он уже не ждал.

— Сегодня я разбирал два доклада, товарищ Сталин, — спокойно произнес Поскрёбышев, не дернув не единым мускулом лица, — поступивших на ваше имя из двух разных источников. Первый пришел из 4-го управления НКВД[3]…

— От Судоплатова[4], значит, — кивнул Иосиф Виссарионович, достав из ящика стола курительную трубку и пачку «Герцеговины флор».

— Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил секретарь, — от Павла Анатольевича. — Помните тот злополучный железнодорожный узел в Тарасовке, через который немцы гнали основные силы на кавказское направление?

— Конэчно помню, — сверкнув желтыми тигриными глазами, рыкнул товарищ Сталин. — И который всё никак нэ удавалось хоть нэмного разрушить…

Но Поскрёбышев и ухом не повёл — ему и не такое в своей жизни приходилось слушать.

— Он уничтожен, товарищ Сталин, — спокойно продолжил Александр Николаевич свой доклад, так и не притронувшись к собственному стакану с чаем. — Уничтожен вместе со всем гарнизоном, численностью не менее двух рот. А от железнодорожных путей и моста через реку партизаны «товарища Сурового», дислоцирующиеся в окрестных лесах, вообще не оставили и камня на камне. Восстановить этот важный узел за короткое время противнику не удасться…

— Э-э-э! Генацвале! Алэксандр Николаевич! Чего жэ ты молчал? Это жэ отличная новость… Постой… А какие странности в этой прэкрасной новости? — неожиданно вспомнил вождь.

— А странности такие, Иосиф Виссарионович: согласно информации, переданной из партизанского отряда, весь охранный гарнизон немцев был уничтожен буквально одним человеком.

— Как это, одним человеком? — не понял Сталин. Он даже трубку перестал набивать, настолько его поразила эта необычная новость.

— И это еще не самое странное, товарищ Сталин, — с железным спокойствием продолжил Поскрёбышев, — этот человек представился в отряде разведчиком-диверсантом, якобы, отправленным ставкой главковерха в тыл врага с целью испытания «особо секретного оружия». С помощью этого оружия он, собственно, и уничтожил весь немецкий гарнизон за весьма короткое время.

— Что ещё за сэкрэтное оружие⁈ — в возбуждении воскликнул вождь. — И почэму я об этом ничэго нэ знаю, Алэксандр Николаевич⁈ И что ещё за нэизвэстный дивэрсант? — Кавказский акцент в моменты наивысшего волнения вождя, проявлял себя в наибольшей мере.

— Этот человек — «товарищ Чума»…

— Какая ещё Чума? — нахмурился вождь, перебивая секретаря. — Нэ знаю я никакую Чуму!

— Именно так он себя назвал в партизанском отряде, — пояснил Поскрёбышев. — Это якобы его «оперативный псевдоним» в Ставке. Согласно же докладной записке Судоплатова, таким оперативным псевдонимом не обладает ни один из агентов 4-го управления…

— Тогда, черт побэри, кто о нём хоть что-нибудь знает? — немного «вскипел» Иосиф Виссарионович. — Можэт быть, это агэнты Фитина[5]? — Сталин, наконец, набил трубку, и нервно её раскурил. По кабинету поплыл ароматный запах качественного табака. Сделав несколько глубоких затяжек, Иосиф Виссарионович немного успокоился. — Хотя, это жэ «вотчина» имэнно Судоплатова… Нэ так ли, Алэксандр Дмитриевич?

— Всё верно товарищ Сталин, — согласился Поскрёбышев, успевший отхлебнуть глоток слегка подостывшего чая, — 1-е управление НКВД[6] не занимается планированием подобных операций. Вот теперь мы подошли и ко второму источнику, полученному уже из ведомства Павла Михайловича.

— Ну-ка, ну-ка, это уже становится вэсма интэресно… — произнес Иосиф Виссарионович, откидываясь на спинку кресла.

— По сообщению глубоко залегендированного агента, в самых верхах рейха — в окружении рейхсфюрера Гиммлера, наблюдается какое-то странное «оживление», — сообщил Поскрёбышев. — Согласно информации нашего агента, дело связано с ким-то новым и особо секретным проектом — «Meister der Flüche». Но кроме названия нашему разведчику ничего узнать больше не удалось.

— Что значит эта «флюча»? — поинтересовался Сталин, вновь глубоко заятгиваясь.

— В переводе это звучит, как «мастер проклятий», — сообщил Поскрёбышев.

— Да они там совсэм в своём Третьем рэйхе на мистике двинулись! — попыхивая трубкой, едко, но метко, заметил товарищ Сталин. — Особенно Гиммлер. Пуст играюца, рэбятишки — нам лэгче будэт с ними справица.

— Но и это еще не всё, товарищ Сталин, — продолжил доклад Александр Николаевич, — именно с этим проектом наш агент связывает личный приказ рейхсфюрера о снятии с кавказского направления и переводе в озвученную выше Тарасовку ряда частей первой танковой армии вермахта, а именно: пятую моторизованную дивизию СС «Викинг» — в полном составе, и бо̀льшую часть 13-ой танковой дивизии, находящейся в составе 3-го танкового корпуса.