Берес пытался пройти такое испытание и хоть добрался до конца, способности к нему так и не пришли. Он стал учиться воинскому мастерству, а затем и делать карьеру.

Но ребенок, почти новорожденный — и вдруг маг? Что за отец там? Результат ли это везения или все тщательно спланировано?

— Кто отец ребенка? — задал Актаур следующий вопрос.

Ольга посмотрела на рассыпанные по небу звезды. В ее глазах блеснула влага. Но она ничего не ответила.

— Не можешь сказать?

Она покачала головой.

— Я не знаю, — одними губами обозначила она.

Это плохо. Но и хорошо одновременно.

Плохо тем, что отец может однажды объявиться и предъявить права на ребенка. Хорошо — если удастся принять ребенка в род раньше, то мнение отца уже не будет иметь значения.

— Когда ребенок родился?

Ольга пожала плечами.

— Неделя — сколько дней? — спросила она.

— Шесть, — чуть удивленно ответил Актаур. Не знать таких элементарных вещей?

— Тогда… — она подняла ладошки и два раза сжала и разжала кулачки. И показала еще три пальца. — Столько дней.

— Двадцать три. — она умела считать! И быстро, в уме. Невозможно.

Кана, например, считала до десяти и только по пальцам.

А она, похоже, даже перемножила в уме!

Актаур теперь смотрел на нее с искренним любопытством. Таких женщин он никогда в жизни не видел.

Но двадцать три дня — это хороший срок. Ребенка принять в род можно, только пока ему не исполнится месяц, а это — двадцать восемь дней. Согласится ли Ольга? И похоже, она собирается сама задавать вопросы.

Ох, за что только местные боги одарили этого мужчину такой красотой? Когда Актаур присел рядом, обдав своим пряным запахом, я только и могла, что молчать, сглатывая некстати выделяющуюся слюну.

Хотя, приглядевшись, я увидела и темные круги под глазами, и щетину — как раз трехдневную, столько, сколько караван уже идет по пескам.

А когда он своим низким грудным голосом начал задавать вопросы — мысли отключились. Черт, он на всех женщин производит такое впечатление?

Неудивительно, что они падают к его ногам как перезрелые фрукты с веток.

Нет, нет, нужно собраться с мыслями и перестать таращиться на его длинные сексуальные пальцы, которыми он так ловко катает шарики магии. Интересно, что эти пальцы умеет еще?

Черт, совсем не туда поехали мысли! Вот совсем!

Что он там спрашивает?

— У ребенка есть имя? Можно мне поименовать его?

Опять эта странная интонация на слове “поименовать”.

— Что значит — “поименовать”? — переспросила я.

Он закусил нижнюю губу. Черт, не делай так! Я же не железная, их и так хочется потрогать, и совсем не пальцами. Хотя и пальцами тоже.

— Дать имя. Принять в семью, в род, — ответил он.

— Чужого? Ребенка? — удивилась я, а затем вспомнила, что он и меня предлагал “поименовать”. — И женщину?

— Любого можно. Магия примет. Но ребенок, если маленький — станет родным. Другой не сможет отнять, даже если отец.

А вот настолько торопиться, пожалуй, не стоит. Я прижала ребенка к себе, и покачала головой.

— Нет. Он мой. Не отдам.

Актаур вздохнул. Вызвал в ладонях еще несколько шариков — разного цвета, и начала подкидывать один за другим, глядя, как ребенок следит за ними. Подхватил и тот, который я дала ребенку в руку.

Малыш скривился, собираясь заплакать, и тут же получил шарик обратно, но уже другого цвета. Красный, зеленый, желтый — Актаур, как жонглер, менял шарики с поразительной быстротой. Малыш засмеялся, когда новый шарик оказался в ладошке. Сжал, сминая и впитывая чужую магию.

— Ребенок маг. Сильный. Очень сильный. Многие захотят такого себе. Или наоборот, захотят убить, пока не стал соперником, — отрывисто сказал Актаур. — Без отца или покровителя не выживет. У тебя не останется, отнимут.

— И ты решил отнять первым?

— Не первым. Жаран же продал его уже. — он указал на висящий у меня на поясе кошель с камнями. — И кто знает, кому он еще успел рассказать о ребенке?

— Но тебе зачем? Зачем он, зачем я?

Опять вздох-всхлип. Словно у него горло сжимает и передавливает, а слова приходится с усилием протаскивать через голосовые связки.

— Не хочешь говорить? Или не можешь? — я ж не садистка, заставлять человека так мучаться. Не может ответить, я не настаиваю.

Он отворачивается, глядит на небо, усеянное крупными звездами. В созвездиях я не разбираюсь, но все же видно, что это не Млечный путь. В небе тут крутится большая галактика, словно огромный коловрат. Да еще и луна. Не слишком темно, в общем.

— Нет детей, — наконец выдавливает Актаур. — И ни одна жена или наложница не родит.

Вот как. Бесплодный, значит. Жаль, вроде настоящий образец самца, и не может такие шикарные гены передать. Я хотела уже было прикоснуться, как-то обозначить сочувствие, но он даже головы не повернул.

Что он там говорит дальше?

— …заплатил диве-пророчице. Много заплатил. Она сказал привести к ней самую странную женщину, какую найду. Надеюсь, ты Велимзан подойдешь.

— Подойду? Для чего?

Он недоуменно пожимает плечами.

— Для ритуала, конечно. — И смотрит совершенно спокойным взглядом.

Мой возмущенный вопль: “ЧТО?!!”, должно быть, был слышен далеко за пределами оазиса. Вместе с тирадой крайне непристойных ругательств, какие мне только удалось припомнить. Все-таки явно тащит меня как жертвенную корову! Каким бы соловьем ни разливался, доверять — нельзя!

Я сорвалась с места и понеслась подальше от него, куда угодно — в пустыню, на край света, лишь бы не оставаться рядом. Что за сумасшедший мир! Что за сумасшедшие люди! И не-люди тоже!

Одному не нравится, что есть ребенок, другому надо непременно меня жертвопринести, а я что? Должна безропотно сдохнуть? Не пошли бы они все!

Ноги вязли в песке, но я упрямо продолжала идти вперед.

Актаур не стал кричать мне что-то в след или как-то оправдываться.

Просто догнал и обхватил руками за талию. Уткнулся носом в шею, обжигая дыханием.

— Успокойся, женщина. Тебе ничего не грозит, Велимзан не приносит жертв. Она поговорит с тобой, со мной — и скажет, что будет.

Я ударила, как смогла, локтем. Вывернулась из захвата, вытащила нож и выставила его вперед.

— Не подходи!

Он не послушался и шагнул ко мне, пытаясь выбить из ладони нож.

И неожиданно замер, уперевшись в возникший между мной и ним прозрачный купол.

— Женщина, послушай. Тебе действительно ничего не грозит. Я же клялся не причинять вреда. — он даже перешел на язы дивов, видимо, чтобы я лучше поняла. — И никто еще на свете не может сказать, что Аль-Танин не держит слова. Никто. Успокойся, я ничего тебе не сделаю. Поверь мне. И никто не сделает. Все знают, кто такой Аль-Танин, и причинять вред моей жене — никто не решится. Даже див. Иначе завязнет в песках, и никто его не найдет.

Так, говорливый мой, стоп. Какой еще жене?

— Жене? Когда я успела стать женой?!

Но прежде чем он успел ответить, в лагере что-то взорвалось, осветив яркой вспышкой окрестности.

На оазис напали.

А еще эта упрямая ослица, Ольга, начала опять на него ругаться — что она и вовсе не считает себя его женой! Стащила покров, бросила на землю, вытащила нож и наставила на него и, что хуже всего, ребенок ее закрыл щитом.

Пусть еще слабым, неполным и, как Актаур оценил, довольно тонким, но все же. Это сделал ребенок! Младенец!! В совершенно неразумном возрасте, опираясь только на ощущения матери!

Времени спорить с Ольгой совершенно не осталось — от оазиса доносились уже звуки схватки, вскрики и вопли, его люди сражались с кем-то. Актаур обернулся через плечо, на мгновение, только чтобы оценить обстановку.

— Хорошо, не жена! Гостья! Но, послушай, покров нужен! Нужен! Носи и не снимай! — Он поднял зачарованный шелк и снова попытался накинуть на женщину. На мгновение ее удалось отвлечь и схватить в объятья.