Когда Санти вернулся в дом, Клаудия ждала его. Она сидела на кровати в ночной сорочке. На ее лице были написаны и обида, и волнение. Она умылась, и без макияжа казалась бесцветной.

— Куда ты ходил? — спросила она.

— Гулять.

— Ты расстроен.

— Со мной уже все в порядке. Мне надо было прогуляться, — сказал он, вытягивая рубашку из-за пояса брюк и расстегивая ее.

Клаудия внимательно наблюдала за ним.

— Ты ходил к дереву омбу, разве нет?

— Почему ты так думаешь? — бросил он, отворачиваясь.

— Потому что туда ты отправлялся каждый раз, когда встречался с Софией.

— Клаудия... — раздраженно проговорил он.

— Я видела фотографии. Мне их показала Мария. Вы все время ездили к этому дереву. Я тебя ни в чем не виню, любовь моя, я лишь хочу помочь, — произнесла она, потянувшись к нему.

Он ничего не ответил, продолжая медленно раздеваться и бросая вещи на пол.

— Мне не нужна помощь, и я не желаю говорить о Софии, — ровным голосом сказал он.

— Но почему? Почему никто и никогда не говорит о ней? — повысила она голос, и он вдруг не смог узнать его.

Санти взглянул на лицо жены, напряженное и жесткое.

— Ты предпочла бы выслушивать каждый раз, как София любила это и не делала того?

— Разве ты не понимаешь, что, не разговаривая о ней, ты позволяешь ей присутствовать в твоей жизни, подобно призраку. Каждый раз, когда я хочу тебя, я ощущаю, как она стоит между нами, — дрожащим голосом вымолвила Клаудия.

— Но что ты хочешь? Я уже все тебе рассказал.

— Я не желаю, чтобы ты прятал от меня свои чувства.

— Я ничего не прячу. Я хочу забыть ее, Клаудия. Я хочу строить свою жизнь с тобой.

— Ты все еще любишь ее? — внезапно прервала она его.

— Откуда у тебя такие мысли? — растерянно спросил он, присаживаясь на кровать рядом с ней.

— Я была очень терпелива, — медленно проговорила она. — Я никогда не настаивала на том, чтобы ты открылся мне.

— Так почему ты вдруг почувствовала себя такой неуверенной? — мягко произнес он.

— Потому что я ощущаю ее присутствие везде. В том, как все замолкают, если тема касается Софии. Все боятся даже слово сказать о ней. Почему она заставила людей так относиться к ней? Даже Анна не желает говорить о дочери. Как будто София умерла. Но если и дальше не упоминать ее имени, то получится, что ты намеренно культивируешь память о ней. Чем дальше, тем большей угрозой она становится для меня. Я не хочу терять тебя. Санти, я чувствую, как она забирает тебя.

Клаудия не привыкла так откровенничать, поэтому на ее лице читалось смятение.

— Но ты не потеряешь меня, ибо это дело прошлого. Никто не отнимет меня у тебя.

— Ведь ты еще любишь ее!

— Я люблю память, Клаудия. Вот и все, — солгал он. — Если бы она даже вернулась, все равно мы были бы уже другими людьми.

— Это обещание?

— Что мне сделать, чтобы ты поверила мне? — воскликнул он, притягивая ее к себе.

Санти знал, как убедить Клаудию в искренности своих слов.

Он поцеловал ее так, как не целовал никогда до этого, проникая между сжатых зубов языком, будто жалом. Клаудия едва перевела дух. Такой его страсти она еще не видела. В движениях Санти сквозило нетерпение. Он бросил ее на кровать и задрал ей сорочку. Однако увидев нежную округлость ее живота, остановился. Клаудия открыла глаза, заметив, как на лице Санти мелькнуло странное выражение. Он нахмурился, но минуту спустя его черты снова смягчились. Он улыбнулся, и она не знала, как реагировать на такую внезапную перемену настроения, но Санти уже зарылся лицом в ее волосы, лаская Клаудию языком и губами, заставляя извиваться от наслаждения. Он коснулся ее груди, а потом его рука уверенно опустилась ниже. Его прикосновения были смелыми и настойчивыми. Она ни разу до этого не ощущала такого сильного прилива чувственности. Он расстегнул брюки и освободился от одежды. Раздвинув ей ноги, он вошел в нее.

— Но мы же не предохраняемся, — напомнила ему Клаудия, — она лежала на кровати, зовущая, раскрасневшаяся.

— Я хочу, чтобы ты забеременела, Клаудия, — ответил он с серьезным видом. — Я хочу построить с тобой настоящую семью.

— О Санти, я люблю тебя, — вздохнула она, обвив его руками и ногами, как осьминог, притягивая его к себе все ближе.

«Теперь тебе придется отпустить меня, Софи. Теперь я забуду тебя», — подумал Санти.

Англия, 1982 год

— «Рибби посмотрел с удивлением: "Видели ли вы что-нибудь подобное? Так это и есть форма для пирожков? Но все мои формы для пирожков сложены в кухонном шкафу... Решено: в следующий раз, когда надумаю устроить праздник, я приглашу кузину Табиту Твитчит!"», — прочитала София тихим голосом и закрыла книгу Беатрикс Поттер.

— Еще, — сонным голосом пробормотала Джессика, не вынимая пальца изо рта.

— Я думаю, что одной сказки будет достаточно?

— А еще «Сказку о котенке Томе»? — вопросительным тоном предложила девочка, поудобнее устраиваясь на коленях у Софии.

— Нет, одной, как я и сказала, будет вполне достаточно. А теперь обними меня, — произнесла София, целуя розовощекое лицо девочки.

Джессика прильнула к Софии, не желая отпускать ее.

— А как же ведьмы? — спросила она, когда София поправляла одеяло.

— Здесь точно нет никаких ведьм. Посмотри, какой у меня есть медведь. Он волшебный, — подсказала она ей, протягивая игрушечного медвежонка. — Если ведьма появится или попытается хоть на шаг подойти к твоей кроватке, этот медвежонок нашлет на нее заклятие и она исчезнет в облаке густого дыма.

— Какой он умный! — радостно воскликнула Джессика.

— Он очень умный, — согласилась София, наклоняясь и нежно целуя девочку в лоб. — Спокойной ночи.

Когда она повернулась к полуоткрытой двери, то заметила Давида, который наблюдал за ней все это время. Он виновато улыбнулся.

— Что ты здесь делаешь? — прошептала София, выскальзывая из комнаты.

— Я следил за тобой.

— Неужели? — рассмеялась она. — С чего бы это?

Он привлек ее к себе и поцеловал в глаза.

— У тебя талант. Ты так хорошо ладишь с детьми, — хрипло произнес он.

Она знала, куда ведет этот разговор.

— Я понимаю, Давид, но...

— Но, дорогая, я пройду через это с тобой. Ты не будешь одна.

Он заглянул в ее испуганные глаза.

— Мы же говорим о нашем ребенке. Маленькой частице тебя и меня. Он будет принадлежать нам обоим. Он наполнит наш мир новыми красками, станет для нас источником радости и вдохновения. Я думал, ты тоже этого хочешь.

Она шла за ним по коридору, ведущему от детской к спальне.

— Я люблю детей, и наступит день, когда я захочу иметь своих, и не одного ребенка. Маленькую частицу тебя и меня, как ты романтично выразился. Это самое чудесное, что есть на свете. Я все это понимаю, Давид, но я еще не готова. Дай мне время, — попросила она.

— София, у меня осталось очень мало времени. Я не становлюсь моложе. Мне хочется насладиться семейным счастьем, пока я в состоянии себе это позволить, — произнес он, и голова у него закружилась от ощущения странного дежавю.

Он имел точно такой же разговор с Ариэллой, и не один раз.

— Скоро, дорогой. Совсем скоро. Я обещаю, — сказала София, отстраняясь. — Я вернусь через минуту. Скажешь Кристине, что ее дочка уже в кровати и ждет, когда она зайдет к ней пожелать спокойной ночи.

София закрыла за собой дверь спальни. Она постояла несколько секунд, чтобы убедиться, что Давид не идет следом. На лестничной площадке было тихо. Очевидно, он пошел выполнить поручение и сказать Кристине, чтобы она поднялась наверх. София прошла к кровати, приподняла покрывало и нырнула рукой под матрац. Она вытащила старый муслиновый лоскуток, который до сих пор хранил запах ее малыша Сантьягито. Она села на пол, поджав под себя ноги и закрыв глаза. Конечно, время разрушительно подействовало на ткань, почти лишив ее и цвета, и запаха. Теперь она больше походила на обычную тряпицу. Если бы кто-то заметил ее, то решил бы, что место ей в корзине для мусора. Но София относилась к этому муслиновому лоскутку, как к драгоценности.