Разве дверь в мою квартиру выкрашена в черный цвет?

Я недоуменно уставился на железную дверь черного цвета. Затем перевел взгляд на цифру, неуклюже расписанную на стене. Цифра сказала мне, что это именно шестой этаж, а не пятый и не седьмой. И подъезд, и лестничная площадка, и соседние двери — все как обычно.

Но что стало с моей дверью? Ведь она была зеленого цвета!..

От непонятно откуда взявшегося чувства досады я почесал затылок. Конечно, при падении на рельсы метрополитена я мог отбить себе головушку, подзабыть некие факты. Но почему-то не верилось, что я забыл, какого цвета входная дверь собственной квартиры…

Мысленно сплюнув, я нашарил в грязном кармане куртки ключ и вставил в замочную скважину.

Замок вроде бы тот… Или нет?

Ключ не проворачивался. Замок не отпирался. Все именно так, как будто ключ не от того замка. Или замок — не для этого ключа… Я с остервенением дергал ключ туда-сюда, пытался вертеть, крутить, давил его ладонью вперед, но ничего не вышло.

Разве что за дверью послышались звуки, будто бы некто хочет проверить, кто же это там копается в замке. Я удивился такому развитию событий, ведь помимо меня в квартире никто не жил. Никогда.

Дверь распахнулась. На пороге показался худощавый мужчина в домашних тапочках, в трико и майке. Очки, сидящие на кончике носа, делали мужчину интеллигентом внешне. Интеллигентом он оказался и по сути, когда вместо матов и ругательств в мой адрес вежливо спросил:

— Могу я вам чем-то помочь?

Я отошел на шаг назад, пытаясь оценить ситуацию и принять верное решение. Но оценок, как и решений, в голове не возникло.

— Простите, а вы кто? — как можно более вежливо, в тон незнакомому мужчине, спросил я.

— Могу я вам чем-то помочь? — уже более грубо повторил тот. Теперь я заметил, что за очками блестят злобные черные глазки его, цепкие, готовые испепелить меня при единственном неверном слове или движении.

Я назвал адрес, по которому проживал. Добавил с надеждой в голосе:

— Это тот адрес?

— Да, тот, — кивнул мужчина. — Совершенно верно.

За его спиной послышались шорохи, и визгливый женский голос поинтересовался: «Дорогой, что случилось? Может вызвать милицию?».

— Послушайте, а вы кто такой? — так же грубо спросил я незнакомца. — Зачем вы перекрасили мою дверь?

— Вашу дверь? — Очки мужчины чуть не свалились с его орлиного носа. — Мужчина, вы, должно быть, пьяны! Немедленно убирайтесь отсюда, а не то я вызову милицию!

— Позвольте, но я тут живу! — воскликнул я, начиная свирепеть. Приключений за этот вечер мне хватило, да так хватило, что всю жизнь более не буду нуждаться ни в каких иных приключениях. А этот тип, эта его явно истеричная жена, эта проклятая, кем-то выдуманная шуточка с покраской двери, с заселением в мою квартиру посторонних… — Дайте-ка пройти!

Я хотел посмотреть, что еще они, эти неизвестные пока мне шутники успели изменить. Может, ничего они и не изменили, и тогда я сейчас наваляю этому мужику по самое ничего, да и его «жене» достанется от меня. И «детям», если они тут будут. Незнакомец как-то легко пропустил меня внутрь квартиры, почти не сопротивлялся моим локтям. Я вбежал сначала в прихожую, затем в гостиную, яростно огляделся, зашипел и, в конце концов, крикнул:

— Да что это такое?! Где все мои вещи? Где моя мебель?! Кто вы такие?

Щелчок. И сухой голос псевдоинтеллигента:

— Убирайся вон, бичева!

На меня смотрели два ствола охотничьего ружья. Гладкоствольного, но оттого не менее опасного. Где-то в соседней комнате верещала невидимая супруга охотника, верещала что-то нечленораздельное, но явно принадлежащее слушателю на другом конце телефонного провода. Слушателю, кем, скорее всего, является дежурный местного отдела внутренних дел.

Я попятился к входной двери.

— Эй, мужик, ты чего? Ну-ка убери эту штуку!

— Давай-давай, мразь! — повел ружьем мужчина. — Проваливай!

— Я уйду, только сначала скажи мне, гад, что все это значит? Ведь это моя квартира!

Глаза интеллигента блеснули настолько опасно, что я еще до того, как раздался выстрел, знал, что он все ж раздастся. Где-то в правом боку чуть ниже ребер вспыхнула адская боль, будто несколько раз полоснули рваным куском железа. Я завалился на стену, застонал, но испытывать судьбу далее не стал. Как можно скорее я выскочил в подъезд и по лестнице бросился вниз. Кажется, мужик последовал за мной, что-то кричал, грозился окончательно пристрелить. Вероятно, он исполнил бы свою угрозу, если бы догнал. Но он не догнал.

Я сначала по двору, затем через небольшой скверик среди голых кустов бежал и бежал прочь от кошмара. Сквозь пальцы ладони, приложенной к ране, сочилась кровь; с каждой секундой становилось труднее дышать, оставалось меньше и меньше сил. Опять сознание предпочло ретироваться до лучших времен, отдав бразды правления моей сущностью инстинктам, главенствующим среди которых в данный момент являлся инстинкт самосохранения, а еще — страх. Я бежал, покуда силы и в самом деле не покинули меня. К тому времени боли я уже не чувствовал, лишь жжение в ране и дьявольский холод ночи. Под подошвами кроссовок захрустел лед, заскрипел гравий, пару раз послышался всплеск. Я упал боком на косую бетонную плиту водоотводного канала, в который занесла нелегкая, вновь застонал и потерял сознание…

Совершенно неуместное чувство dИjЮ vu посетило меня прямо перед тем, как разум отключился. DИjЮ vu, вызванное пульсирующей в агонизирующем мозгу мыслью:

Я умираю… я умираю… я умираю…

— Оклемался…

В ушные раковины, до слуховых перепонок словно набитые плотной ватой, осторожно влился чей-то голос. С хрипотцой, принадлежащий человеку пожилому или даже старому, бывалому, жизнью тертому.

— Давай-давай ужо, выпей…

Губ коснулось теплое стекло стакана. А, быть может, и не стакана, но железной кружки. Я, не открывая глаз, чуть вытянул губы и сделал глоток. Отвратительная на вкус жидкость, закрученная на крепком алкоголе, трудно прошла в желудок, вызвала спазмы и желание немедленно высвободиться от этой гадости. Но я сдержался, понимая тем поверхностным слоем сознания, что сохранил активность: алкоголь помогает. Помогает расслабиться, унять боль телесную и духовную, прогнать страхи и фантомы прочь, в загоризонтные дали, обволоченные густыми облаками и испарениями спирта… Мигом по нутру расплылось успокаивающее, жгучее наслаждение, мысли, до того витавшие вразброд, обрели порядок и направление, из броуновских частиц ставшие отчетливой пульсацией, синхронизированной с биением сердца.

Простреленный картечью бок едва заметно ныл, будто оттягивался, колыхался. Я ощущал плотную повязку, опоясавшую спину и поясницу, немного тугую в животе. Почувствовав приток жизненных сил, я рискнул открыть глаза и осмотреться. Перед взором предстал низкий почерневший от копоти потолок, испещренный трещинами и буграми разных размеров. К потолку на толстых болтах была прикручена железная балка, на ней висела перекинутая поперек грязная куртка, испачканная кровью, рваная справа у кармана. Вокруг плясали полутени от разведенного неподалеку огня. Еще в поле зрения попала голова седого, гладко выбритого старика, суетливо подставляющего мне кружку с питьем.

— Где я? — со скрипом и каким-то непонятным свистом сквозь слова спросил я прежде всего. Почему-то показалось, что этот вопрос самый актуальный на текущий момент.

Старик убрал кружку, обтер ладони о засаленную телогрейку, громко кашлянул. Обветренное морщинистое лицо с участливым выражением застыло надо мною, не спеша давать ответ.

— Где я? — повторился я. Голос крепчал и в этот раз уже не свистел.

Старик хмыкнул, его тонкие бледные губы, прикрывающие беззубый рот, скривились в ухмылке.

— А сам-то как думаешь, сынок? — встречным вопросом ответил он.

Я не нашелся что ответить, потому что не знал, где нахожусь, не знал, как сюда попал. Мученически прикрыв глаза, я скорее для себя, нежели для старца, прошептал: