– Спасибо за все, – сказала она, когда ирландец проводил ее до дверей квартиры.

– Вам спасибо – за то, что вы так талантливы, – ответил он, быстро коснулся ее губ и спустился к себе.

Сидония смотрела ему вслед, слегка разочарованная тем, что Финнан не предпринял попытки соблазнить ее, и в то же время радуясь тому, что еще не закончилась самая приятная часть их взаимоотношений. Все-таки ее самолюбие было уязвлено, несмотря на то что, если бы Финнан предложил провести с ним остаток ночи, у нее бы просто не хватило на это сил.

Ее мысли вернулись к концерту и встрече с Найджелом, ужину с Финнаном. Сидония вышла в сад подышать перед сном. Внезапно ею овладел странный порыв, и через садовую калитку она вышла на аллею Холленд. Повинуясь необъяснимому влечению, она быстро направилась в сторону Холленд-Хауса, освещенного призрачным светом луны.

Подобно всем лондонским паркам, Холленд-Парк закрывался на ночь, но во время своих многочисленных прогулок Сидония уже обнаружила тайный вход. Дорожка, ведущая к гостинице для туристской молодежи, расположенной у восточного крыла в нескольких зданиях недавней постройки, ничем не закрывалась, а оттуда через двор рядом с крылом, где располагался фонтан, можно было добраться до Ночной аллеи. Так Сидония и сделала, не зная, что побудило ее на этот поступок.

Внезапно она остановилась. Там, где она стояла, уже можно было разглядеть яркий свет и услышать музыку, по-видимому, исполняемую на старинных инструментах.

«Концерт, – решила Сидония, – это ночной концерт».

Но кто мог затеять такой концерт в три часа ночи? И где слушатели этого странного концерта?

Луна почти скрылась за тучей, и в ее слабом свете Сидония увидела, что ступени, ведущие во двор, находятся на другом месте, не там, где она привыкла их видеть; ворота Иниго Джонса тоже не огораживала новая решетка. Сама она стояла у чугунной решетчатой ограды, доходившей ей до груди, так что можно было легко рассмотреть все, что находилось за ней.

К своему изумлению, Сидония увидела, что Холленд-Хаус ярко освещен светильниками, зажженными на балконах над галереями. В окнах дома горел яркий свет. Она различала силуэты прохаживающихся там людей. Все было почти как во сне, когда она видела дом отреставрированным, но на этот раз Сидония твердо знала, что не спит. Об этом не могло быть и речи – она даже не присела, войдя в квартиру, а сразу отправилась на прогулку. Она не представляла, каким образом могла заснуть, стоя на ногах, и, тем не менее, видела прошлое отчетливо, как в реальности.

Внезапно на ступенях у парадной двери появилась девушка с полотен Джошуа Рейнольдса и посмотрела в ее сторону. Сидония застыла на месте и тоже уставилась на незнакомку, понимая, что та слишком красива, чтобы ее бояться. Она различала блеск густых волос, складки платья с кринолином, сшитого из тяжелой серебристой ткани, зеленые перья на голове, вздрагивающие, от движений девушки. Затем раздался хруст гравия и из темноты показался грузный мужчина в камзоле и треуголке, спешащий к Сидонии.

Ее состояние транса моментально прошло, и Сидония метнулась в сторону дорожки, ведущей к восточному крылу, молясь о том, чтобы найти ее, чтобы местность не изменилась и чтобы она могла вернуться к себе в квартиру – подальше от дома, где призраки веселятся на балу в зале дома, которого уже много лет не существует на свете.

— Клянусь перед лицом свидетелей, – решительно заявила леди Сара Леннокс, – что я никогда больше не оденусь в черное платье! Этот цвет мне не идет.

– Я тоже, – ответила Сьюзен. – В траурном платье я выгляжу как кусок хлеба, размоченный в молоке.

– Тогда долой все эти вороньи наряды! Сегодня я надену малиновое.

– Тебе не кажется, что это будет выглядеть слишком вызывающе?

– Ну и что, – беспечно отозвалась Сара. – В конце концов, это бал Двенадцатой ночи.

– Что бы ты ни надела, он будет смотреть только на тебя.

– Он может смотреть на кого ему угодно.

– Вы лгунья, Сара Леннокс, – уличила ее Сьюзен. – Стоило бы только его величеству взглянуть на кого-нибудь другого, и вы бы пришли в бешенство.

Сара усмехнулась:

– Твоя беда в том, что ты меня слишком хорошо знаешь.

Две юные леди из Холленд-Хауса дружно рассмеялись, а потом вновь посерьезнели, обсуждая животрепещущие проблемы туфель, украшений, причесок и драгоценностей, подходящих для бала Двенадцатой ночи.

С тех пор как Саре исполнилось пятнадцать лет, прошло уже девять месяцев, за которые изменилась судьба целой нации. Двадцать пятого октября 1760 года король Георг II встал в шесть часов утра, пересчитал, все ли монеты на месте в его кошельке, – так, по крайней мере, заявлял ехидный Гораций Уолпол, – и позвонил, приказывая принести шоколад. Часом позже король направился в уборную и вскоре был обнаружен там мертвым – падая, он ударился виском о край деревянного сиденья.

– Что за место для конца жизни! – с отвращением заметил Фокс своей жене.

– Действительно не слишком приличное, – поморщилась она.

– Впрочем, старик и так зажился на свете. Протяни он еще шестьдесят дней, и ему бы исполнилось семьдесят семь лет.

– А теперь вместо него у нас остался двадцатидвухлетний юноша.

– Плюс мать этого юноши вместе со своим любовником. – Фокс нахмурился так, что его черные брови сошлись над переносицей.

Никто еще не знал, какое влияние имеет принцесса Августа на нового короля, и эта неизвестность раздражала Фокса.

Бывший принц Уэльский, а ныне король Георг III, не пытался скрыть свои чувства к Саре. Действительно, на полудюжине светских собраний, прошедших с их первой встречи, юноша уделял Саре столько внимания, сколько позволяли жесткие рамки этикета. И теперь на его первый бал Двенадцатой ночи после окончания траура, когда всем было вновь позволено одеваться в яркие цвета, но гостей еще собиралось совсем немного, Сара и се родные первыми получили приглашения.

– Важный знак, верно? – подозрительно сказал Фокс.

– Только мать его величества так не считает, – резко возразила Кэролайн, вкладывая в эти слова все свое недовольство.

– Эта несносная женщина!

– Король должен понять, что он уже вырос из пеленок.

– Если только эти пеленки не будут приготовлены под нашей крышей.

– Мистер Фокс, что вы опять задумали! – с упреком воскликнула Кэролайн. – Я уже говорила вам – нельзя вмешиваться в естественный ход событий.

– Я всецело на стороне естественности, моя дорогая, и вы должны об этом знать, – он подмигнул большим блестящим глазом, – но я не прочь время от времени протянуть ей руку помощи.

– Что вы хотите сделать?

– Подождите – и увидите сами, – ответил ее хитрый супруг. – Всему свое время.

После этого разговора Кэролайн, не переставая тревожиться, отдала свое черное платье и нижнюю юбку горничной, приказав упрятать их подальше, а сама после купания в своей спальне облачилась в роскошное и элегантное сиреневое атласное платье. Радуясь не меньше молодежи возможности снять траур по королю, Кэролайн укрепила в прическе пурпурные страусовые перья, воткнула в волосы два серебряных гребня и торжественно застыла перед зеркалом. Но тут же ее серьезное голландское лицо погрустнело, и Кэролайн испустила тяжкий вздох.

– О, как я постарела! Как ужасно я выгляжу!

Она подправила прическу, припудрила щеки розовой пудрой и подкрасила губы. Проделав все это и слегка осмелев, Кэролайн посадила себе на скулу мушку в виде сердечка.

– Вы сегодня недурно выглядите, – заметил Фокс, появившись из своей гардеробной.

– Только что я думала совсем иначе.

– Вздор! – Он поцеловал ее, задев за нос напудренной буклей парика. – Вы прелестны, как в день нашей свадьбы.

– Если бы это было правдой… – польщенно вздохнула Кэролайн.

По правде сказать, ее не радовала перспектива появляться в свете в обществе двух таких юных и привлекательных особ, как Сара и Сьюзен, как бы сильно они ни отличались друг от друга. После того как принц Уэльский проявил интерес к Саре, она все чаще становилась центром любого общества, а теперь, когда принц стал королем и от такого возвышения его чувства ничуть не угасли, Кэролайн заметила, что ситуация уже ускользает из ее рук. С очередным вздохом она подумала, что сегодня предстоит выдержать тяжкое испытание.