– Какое, ваше величество?
– Что вы сохраните нашу тайну. Это очень важно. Внезапно он стал таким серьезным, что Сара встревожилась:
– Обещаю, ваше величество. Я буду хранить ее столько, сколько понадобится.
– Тогда не рассказывайте никому, даже вашей сестре и леди Сьюзен, что я счастлив только в вашем обществе.
– О, не может быть, чтобы это оказалось правдой! Должно быть, у королей каждый день случается столько восхитительных и приятных событий…
– Они ничего не значат для меня, если я не могу разделить их с вами.
– Прошу вас, тише, ваше величество. Нас могут услышать.
– Я замолчу, когда скажу вам еще одну вещь.
– Какую же?
– Я влюблен в вас, леди Сара, еще с тех пор, как впервые увидел ваше прелестное лицо.
Перед глазами Сары все завертелось: люди, зал, канделябры, и только руки мужчины, который любил ее, помогли ей сохранить равновесие.
– Вы не ответили, – быстрым шепотом напомнил он.
Она могла схитрить и сказать, что она польщена, встревожена, удивлена, – словом, отделаться обычными фразами. Вместо этого воспитанная в духе ирландской честности Сара Леннокс прошептала:
– Какие прекрасные слова говорит мне человек, которому я подарила сердце!
Король издал восхищенный возглас и поднял Сару в воздух, ухитрившись придать своему поступку вид одной из фигур танца. Трудно сказать, многих ли гостей ему удалось ввести в заблуждение, но вся молодежь с восторженными криками принялась поднимать своих смеющихся и краснеющих партнерш.
«Она покраснела. Еще целый час двое влюбленных предавались милым развлечениям на глазах у переполненного зала, – читала Сидония, которая вдруг обнаружила, что плачет без всякой очевидной причины. – После танца он прогуливался с ней и беспрестанно говорил – казалось, он не в силах оторваться от нее».
Сидония перевернула страницу и прочитала заключение самого Генри Фокса:
«…На следующее утро все побывавшие на балу только и говорили что о его поведении, как будто юному королю не следовало проявлять таких сильных признаков влюбленности и стремления к одному из прелестнейших созданий мира, ибо, если такое возможно, в тот вечер она выглядела еще более прекрасной. Ее светлость со своей обычной скромностью отвечала на его чувства с такой нежностью и готовностью, что больше ему было нечего желать. Он влюблен в нее, и сама она влюблена, и если теперь вспоминает о Ньюбаттле, то только как о низком проходимце. Она ненавидит себя за глупую выходку, как я и предсказывал».
Сидония Брукс захлопнула книгу и взглянула на часы. Была уже полночь, воскресенье, и вскоре на лестнице послышались шаги Финнана О’Нейла, возвращающегося к себе в квартиру. В.субботу его вызвали ночью в больницу по неотложному делу – должно быть, теперь он был донельзя усталым. Как чудесно было бы жить в то время, когда изъявления любви между людьми предшествовали постели, когда учтивые фразы давали дамам понять, как они желанны, когда люди точно знали, что делают, а не мучились в сомнениях и страхах, что окажутся связанными по рукам и ногам добрыми, но изматывающими отношениями.
– Интересно, что будет дальше, – произнесла она, говоря не только за себя, но и за Сару Леннокс.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Очнувшись от долгого и сладкого сна, Сидония сразу решила, что звуки и запахи в доме совершенно отличаются от звуков и запахов обычного воскресного утра. К десяти часам утра обитатели остальных квартир имели обыкновение еще спать, но сегодня Сидония различила, что проигрыватель Финнана играет «Тоску», а из квартиры Дженни еле слышно доносится мелодия «Времен года» в исполнении Найджела Кеннеди – на взгляд Сидонии, темп был чересчур завышенным.
Запахи тоже были совершенно ощутимыми: пахло беконом, яичницей, домашним хлебом Дженни, «ужасно питательным и полезным для здоровья». Было так приятно лежать у себя дома, прислушиваться и принюхиваться, думать о прочитанной поздно ночью книге, где говорилось об истории Сары Леннокс и Георга III так живо и ярко, поскольку автор приводил подлинные записи из дневников Фокса, леди Сьюзен и самой Сары.
Сидония не возвращалась в прошлое с того самого дня, когда ей пришлось заняться бегом, и она каким-то непостижимым образом попала из своего времени в другое. Ее волновало, с какой легкостью прошел переход во времени: она не видела черного вихря, не испытывала слабости – словом, ничего такого, что свидетельствовало о необычности происшествия. Ей казалось, что с каждым разом подобные случаи проходят все легче, как будто некие мысли притягивают к ней прошлое.
Зазвенел телефон, и Сидония встала с постели, думая, что услышит голос матери – она всегда звонила дочери по воскресеньям, когда та не уезжала на гастроли.
– Утро в разгаре, – произнес голос Финнана с более сильным, чем обычно, ирландским акцентом. – Не желает ли леди из большого дома разделить скромную трапезу?
Она рассмеялась:
– К сожалению, мадам еще не приняла ванну, проведя полночи за чтением. Но она просила передать вам, что будет рада встрече через час, если это вас устроит.
– Хозяин считает, что это будет весьма удобно.
– Я передам своей госпоже, сэр, – ответила Сидония и повесила трубку.
Неужели ирландский акцент и впрямь самый напевный в мире или же ей так кажется потому, что обладатель этого акцента невозможно обаятелен? Ведь ее привлекает не только акцент. Его обладатель завладел ее чувствами и наотрез отказывается отдать их обратно. За воскресное утро Сидония уже в сотый раз выругала себя за то, что позволила себе чересчур увлечься, привязаться к этому ирландцу сильнее, чем он к ней.
Телефон зазвонил вновь – на этот раз в трубке послышался голос матери.
– Кажется, у тебя слишком грустный голос, – подозрительно заметила Джейн Брукс. – Что-нибудь случилось?
– Просто устала, вот и все. Гастроли в Японии были слишком утомительными.
– Вполне возможно – столько людей на таком клочке земли.
Сидония улыбнулась:
– Слава Богу, мне пришлось недолго пробыть там, да и в целом гастроли прошли успешно. Я и представить себе не могла, что японцам нравится игра на клавикордах, и тем не менее это оказалось правдой!
Мать Сидонии переменила тему:
– Когда ты приедешь к нам? Почему бы тебе не появиться на следующий уик-энд и не прихватить с собой этого врача-ирландца?
– Вероятно, он будет занят – иногда ему приходится работать по выходным.
– Разве он занимает не достаточно высокий пост, чтобы отказаться от дежурств?
– Это не дежурства, он сам навещает своих пациентов, потому что беспокоится о них. Его никто не заставляет это делать.
Последовала напряженная пауза, а затем мать Сидонии поинтересовалась:
– Почему ты вдруг стала такой раздраженной? Ты просто могла сказать, что еще не говорила с ним о визите.
На другом конце провода Сидония испустила тяжелый вздох:
– Я всего лишь не хочу, чтобы он решил, будто я цепляюсь за него, – ты ведь понимаешь, о чем я говорю, мама? Приглашение повидаться с родителями может быть по-разному истолковано.
Джейн вздохнула:
– Ты права, лучше не настаивать. Но ты приезжай сама, дорогая. Мы уже соскучились.
– Я приеду в субботу, около десяти утра, обязательно.
Когда разговор был закончен, Сидония медленно побрела в ванную, жалея о том, что не смогла ответить матери иначе, не смогла сказать, что будет счастлива пригласить Финнана провести с ними уик-энд. Все было бы гораздо проще, если бы она не задумалась над ответом и будь Финнан просто хорошим знакомым. Но вся беда была в том, что Сидонию ужасно взволновало предложение матери.
– Черт побери, почему я связалась с ним? – раздраженно обратилась Сидония к мыльнице.
Ответа не последовало. В дверь ванной поскреб когтями кот – приближалось время кормежки.
– Черт бы его побрал, – еще раз воскликнула Сидония, отшвыривая белье. – Почему из всех квартир всех домов целого мира меня угораздило выбрать именно эту?
